Ксения согласно кивнула.

— Сколько вы, Юра, кончили классов?

— Семь. Перед флотом.

— Семь? Всего? Почему не учитесь дальше?

— Не всем же быть инженерами, — усмехнулся он. — Кто-то должен стоять и у станка.

— А разве образование получают лишь для должности? Вот уж не ожидала от вас. Просто жить будет интересней. Сейчас век атома, кибернетики.

Юрий лишь краснел и улыбался. Он не мог обидеться на свою новую знакомую, готов был все от нее снести. Хрупкость Ксении, смелость ее суждений, правдивость вызывали у Юрия желание защитить девушку от грубых толчков жизни. Ведь обидели ж ее хулиганы!

— Что вы сейчас читаете? — спросила Ксения.

Юрий замялся. Вот удивительная девчонка, все ей надо знать.

— Как-то дал сосед по койке. «Сын рыбака» называется. Время нету.

— Ничего не читаете? — удивилась Ксения и глянула так, будто не поверила.

— Мне один из нашего цеха сказал, что книжки теперь не то. В кино покажут куда интересней. По телевизору.

— Кино? Телевизор? — Ксения недобро засмеялась.

Они вышли из парка к трамвайному кругу. Юрий решил, что разговор о книгах кончился, когда она вдруг заговорила насмешливо, будто с кем споря:

— Это обывательский взгляд. Так рассуждают ленивые, нелюбознательные люди. Без книги и теперь невозможна культура. Ни один фильм, ни одна телепередача не могут охватить жизнь так полно, как книга, — со всеми отступлениями в прошлое, с раздумьями, психологическими поворотами. Э, да что там! Видали «Казаки»?

— Ходил.

— Вот там попытались передать повесть. И что получилось? Дрянь. У Толстого в тысячу раз лучше. А потом — ведь книга всегда с тобой: на полке, в кармане. Урвал часок — и читай.

— Да я что ж? Я не противник… — Юрий пробормотал еще что-то несуразное.

Трамвай повез их по громадному мосту из старого Вербовска в заводской поселок. У пустой заколоченной водной станции «Охотник» на деревянных мостках, днищем кверху, рядами лежали лодки, дожидаясь весны. Закованная в лед река еще по-зимнему дремала. Ближе к этому берегу ее густо усыпали рыбаки, колдовавшие над лунками. Синее солнечное небо отражалось в многочисленных лужах, и краснотал на островке у моста заметно налился соком.

Когда трамвай остановился на площади у сквера, против громадного клуба с фонтаном, Юрий предложил сойти и перекусить в кафе.

— Спасибо. Я домой.

В ее отказе ему почудился холодок. Этого Юрий понять не мог и смутился. Неужели в его предложении есть что-то обидное? Антонина в первый день знакомства согласилась пойти в ресторан. Он заподозрил, что у Ксении нет лишних денег. Воротник на ее зеленом пальто был дешевый, цигейковый. Он уже знал, что Ксения помогает старшей многодетной сестре, брошенной мужем.

У одноэтажного здания больницы Ксения кивнула на тихую, утонувшую в соснах улочку, застроенную одноэтажными домиками.

— Мне туда. Хотите посмотреть, как я живу? Угощу обедом.

Юрий с радостью согласился. Из вежливости, может, следовало бы и отказаться, но очень уж хотелось посмотреть, как живет Ксения, побыть с ней лишний часок. Юрий знал, что на квартире она стоит у школьной подруги матери — Верниковой: с ее чернявой дочкой Майей она и ходила в клуб на танцы.

Открыв калитку, они очутились в маленьком саду с осевшим и почернелым снегом. В собачьей будке за железной сеткой два белых кролика жевали сырую капусту.

Хозяйка дома оказалась румяной женщиной с коротко подрезанными желтовато-белыми волосами. Она внимательно и приветливо оглядела Юрия сквозь роговые очки и сразу пошла хлопотать насчет обеда. Юрий остановился в маленькой чистой прихожей с крашеным полом, не зная, что делать.

— Раздевайтесь, — предложила ему Ксения.

Она повесила на деревянную вешалку пальто, шерстяную косынку, поправила белокурые волосы, приподняв обе руки к затылку.

— Вон та дверь в комнату Анны Демидовны, а это в нашу с Майей. Идемте.

Он уже знал, что Майи дома нет. Работала она младшим дежурным на понизительной подстанции, в лесу, за семь километров от Нововербовска. Если бы не утренняя смена, Майя непременно пошла бы с ними в музей.

Комната у девушек была небольшая, — весь домик был небольшой, — с двумя уютными окошками, одно из которых, выходившее во двор, совершенно затенял олеандр в липовой кадке. Юрия поразил большой старинный книжный шкаф, за стеклом которого пестрели корешки собраний сочинений. «Как в библиотеке, — подумал он. — Зачем троим столько чтива? Вот этот зеленый: Чехов. Недавно в кино «Хирургию» видал. А этот голубой кто: Бунин? Не слыхал такого. Максим Горький: в школьной программе был». Оглядывал все он с нескрываемым любопытством.

Что-то трогательное было в двух коечках, застеленных тканьевыми одеялами, в простеньких гобеленах над ними. У стены стояло небольшое пианино с облетевшим местами лаком, круглый вертящийся стул. Над низеньким диванчиком в холстинковом заштопанном чехле висел отретушированный портрет молодого офицера в фуражке, с двумя орденами на узкой груди.

— Кто это? — спросил Юрий.

— Майкин папа, — ответила Ксения. — Погиб в Отечественную войну. А рядом фотография — это дедушка. Дедушка был начальником станции.

На пианино, придавленные большой морской раковиной, лежали два розовых билетика.

— Куда это вы собрались, Ксения? — спросил он.

— На концерт Аллы Соленковой. Приезжает к нам в Вербовск, будет выступать в клубе «Вольного орла». Видали в нашей проходной афишу? Я очень люблю ее голос, манеру исполнения.

Афишу о концерте Соленковой Юрий видел и равнодушно прошел мимо. Зачем он ему? Для этого есть радио, а еще лучше телевизор: там и послушаешь, и посмотришь. Не все ли равно?

— Возьмите и меня опять с собой, — попросил он.

— А ваша девушка не обидится? — лукаво сказала Ксения. — Может, вы и ее пригласите?

У Юрия загорелись уши.

— Она не любит зря деньги тратить.

Зарокотал мотор, хлопнула калитка: это приехала Майя. С работы сотрудников понизительной станции развозили на специальном автобусе.

— Обедать, молодежь, обедать, — весело, певуче сказала Анна Демидовна и пошла в зальцу накрывать стол.

Не надевая пальто, Юрий выскочил в ближний магазин, купил бутылку абрикотина. Женщины дружно пожурили его, но на чистенькой голубой скатерти тут же появился графинчик, куда перелили вино, рюмки, тарелка с грибками своего засола, и все с удовольствием чокнулись и выпили.

Обед был простой и сытный. Время за разговорами текло совсем незаметно.

После работы в понедельник Юрий записался в поселковую библиотеку и взял толстовскую повесть «Казаки».

В ближайшие дни Юрий помирился с Антониной и очередное воскресенье провел у Полькиных.

За окном сыпался дождик со снегом, не по-апрельски рано стемнело. Красный шелковый абажур бросал отсвет на зеркальный шифоньер, на пузатый комод, застеленный вышитой дорожкой, на простыню, покрывающую одежду, повешенную у двери. Семь слоников на полке казались розовыми. Ради выходного Никанор Спиридонович принес из кладовки уже вторую бутылку черносмородинной наливки, хлебосольно угощал будущего зятя.

— Может рабочий человек отдохнуть? — бубнил он. — Обязанный. По Конституции.

Олимпиада Васильевна уже разделась и в домашнем халате закалывала на ночь волосы.

— Снюхались, — довольно громко пробормотала она. — Рюмочники.

Сбросив шлепанцы, она полезла на широкую двухспальную кровать с блестящими шишками: возмущенно заскрипели пружины осевшего матраца.

Антонина гладила на доске платье, не глядя на отца и жениха: видимо, тоже была недовольна.

Юрий с удовольствием потягивал наливку и посмеивался про себя. Его веселили и подвыпивший хозяин дома, и злившиеся женщины. Хмеля он совсем не чувствовал, казался себе особенно большим, сильным, свободным. С виду с Полькиными у него осталось все прежним, но он сам чувствовал, что другими глазами смотрит на будущую «родню», невесту. Антонина красивая девушка, самостоятельная, на виду в цехе. Выбор Юрия одобрили и отец с мачехой, к которым на шахту в Студеновское рудоуправление возил он Антонину. Все знакомые говорили: завидная жена будет, хозяйка, одевать не надо, еще сама отрез на костюм подарит. Он и сам знал: Антонина не закрутит подолом, не оскандалит на весь завод, поселок. Почему же его все меньше и меньше тянет к невесте? Что тому причиной? Ведь между ними и раньше случалось пробегать черной кошке.