– Камень? – поинтересовался Иван.

– Лёд. Вечная мерзлота.

Между кустами берег Тунгуски укрывала высоченная трава. Купаясь в журчащей воде, тальниковые заросли загустели, вытянулись, ещё больше сужая фарватер. Лодка уже буквально плелась, толкаемая шестом. Иван начал уставать. И где же эта избушка? Он вопросительно глянул на Тоню.

Женщина поняла его без слов:

– Садись к мотору, газ на минимум. Я с веслом на носу посмотрю. Как только махну, поднимай. Тут топляки торчат, главное, их не цапануть. Тише едешь – дальше будешь.

Поменявшись местами, напряжённо замерли. Крепко сжимая весло, Тоня внимательно просматривала дно. На малых оборотах казалось, будто лодка стоит на месте, и, только если вглядываться в проплывающие заросли, становилось понятно, что она идёт тихо и равномерно. Ветки тальника противно скрипели, протирая алюминиевые борта.

Минут через десять проводник радостно обернулась:

– Вижу тропу к избе, сейчас просвет будет. В этом месте тальник не растёт. По весне, когда тут куча рыбаков останавливается с ночевкой или так, чайку попить, корни лодочным днищем вышаркиваются. Я так думаю.

Иван, вытянув шею, пытался тоже разглядеть тропу. Но, сидя на корме за румпелем мотора, что-то увидеть не получалось. Заросли и заросли. Удерживая равновесие на носу, Тоня веслом расталкивала ветки, которые так и лезли в моторку, пытаясь преградить им путь.

– Давай немного правее, ещё, ещё. Глуши!

Правая стена из кустов внезапно закончилась, а за ней показался небольшой заливчик. Иван чуть довернул руль, и лодка медленно воткнулась в илистый берег.

Тоня, ловко спрыгнув на берег, подтянула лодку. Иван, по заведённому порядку, выскочив следом, помог. Перехватив верёвку, потянул посудину к дереву.

– Берем всё необходимое – и пошли, остальное бельтингом[4] обернём, тут не близко топать. Нет желания таскать туда-сюда всё это хозяйство. Когда тут весной много воды, на лодке чуть ли не в избу заезжаешь, а когда мелко, как вот сейчас, топать и топать.

– Предельно ясно. А с мотором что? Вдруг дождь пойдёт, его не зальёт? Может, задрать его, как Николай Алексеевич на своей лодке делал?

– Ну, мотор накроем колпаком, он в носу лодки лежит, а то, что его надо поднять, это правильно. Смотри, уже думать начал. – Она окинула его насмешливым взглядом, и Иван снова надулся.

Ну что за женщина, ни слова без ухмылки! В этот момент он уже пожалел, что согласился идти с ней.

Но надолго его обиды не хватило. Иван вообще считал себя парнем добрым и отходчивым. И не без оснований. Тем более здесь, в тайге, где за десятки километров кроме них живых людей нет, не до претензий. Пока вытягивал колпак, укрывал мотор, как-то и забыл про её усмешки.

До избы и вправду оказалось далече. Да всё в подъём. Годами натоптанная глинистая дорожка то и дело виляла, по бокам тянулись густые кусты тальника. Ветви забиты речным мусором из смеси старой травы, листвы, мелких веточек. Стоило только задеть, как с них летела пыль, от которой хотелось чихать. Иван догадался, что это остатки хлама, принесённого водой после весеннего половодья. Метров через триста подъём пошёл круче, и на тропе появились деревянные полуразвалившиеся ступеньки. Тем не менее свою функцию они выполняли успешно.

Минут через пять взору открылась полянка, у её дальнего края к высоким деревьям приткнулась охотничья избушка. Перед ней место для кострища, аккуратно обложенное камнем. Тут же широкий дощатый стол, две лавки по краям, в сторонке повалены пара чурок, которые, похоже, вместо табуреток используют, может, косолапый шалил. Метровой ширины навес над входом защищал поленницу, выложенную ровным рядком.

Внутри избы было темновато, маленькое, давно не мытое оконце в задней стене почти не давало света. Под окном, прикрученный к стене, темнел одноногий стол, как в плацкарте поезда. Довершая сходство, слева и справа от него расположились два спальных места, сбитые из досок. Слева, у входной двери пристроилась маленькая буржуйка, изрядно проржавевшая от времени.

Тоня кинула вещи на настил:

– Кушаем, пьём чай и отдыхать. Раньше ляжем, соответственно раньше встанем. Надо одно местечко по морозцу проскочить, утром сам поймёшь, почему.

«И всё на этом. Думай, мол, Иван, сам. Ей, видите ли, недосуг объяснять. Ну ладно, я припомню», – Иван незаметно для себя нахохлился обиженным воробьём.

Весь вечер так и провели молчком. Иван, несмотря на далеко не юношеский возраст и вроде бы немалый опыт общения с противоположным полом, никак не мог придумать темы для разговора. Он вообще с трудом начинал беседы с девушками. К тому же в голове гудело, с непривычки казалось, что мотор продолжает реветь, хоть и тише. Тоня, задумавшись о чём-то, тоже не стремилась начинать общение. Может, о дочке думала, может, о родителях. Измучившись в бесплотных попытках поговорить, Иван с облегчением дождался момента, когда можно было забираться в спальники. Заснул быстро, и гул мотора в голове не помешал.

Глаза открыли почти одновременно. В лесу ни к чему будильники, только лучи солнца начинают разгонять тьму, а ночи в августе непроглядные, вся живность просыпается. Большинство лесного народца выбираются на божий свет тишкком, опасаясь лап и зубов хищников, только пернатые жители тайги голосят бесстрашно, словно устраивая концерт, приуроченный к появлению первого просвета над деревьями. А чего им бояться? Попробуй найди такого голосистого в густой листве прибрежных кустов или под хвойной лапой. Вот и заполняется предрассветная тайга самыми разными птичьими звуками. Поскрипывают или плачут гулкие кедровки, попискивают скрытные вьюрки, прыгая с ветки на ветку, звонко раскукуется кукушка, отсчитывая года неведомому слушателю, или разойдётся почти по-соловьиному овсянка. И почти все трещат с самого ранья.

– Доброе утро! – Обхватив себя руками, Иван растирал быстрыми движениями плечи.

– Утро доброе! Замёрз? Который час? – Голос у Тони сонный, но смотрит уверенно.

– Ну так, относительно. Ночью жарко было, а к утру похолодало. – Он глянул на наручные часы. – Половина пятого. Чай будешь?

– Не откажусь.

– Пойду костёр разведу.

– Отлично. Я сейчас встану. – Тоня неспешно выбралась из спальника. – Давай сразу все соберём, чтоб в избу не возвращаться. И надо посмотреть, есть ли тут тетрадь для записей посещений.

– Как это?

– А вон она, на стене висит позади тебя.

Сняв с гвоздя серую порядком замусоленную тетрадь, Иван бегло пролистал.

– Предельно ясно. Тут указывают дату, когда кто заходил, и пожелания хозяину избы, не понятно зачем.

– Так заведено. Как бы оставляешь след, что ты тут был, на всякий случай. Поблагодарить тоже можно, не было б избы, в палатке ночевать пришлось бы. Как твоя фамилия, кстати? Хотя ладно, моей достаточно.

Иван еле сдержался, чтобы не возмутиться: «Ну, какая нахалка! Достаточно ей. Вообще-то это мой поход, я организовал, я уговорил. Не соберись за алмазами, весь отпуск прорыбачила бы на берегу Тунгуски. И не было бы её в этой избушке».

Тоня, бесцеремонно выхватив у растерявшегося парня тетрадь, поискала на стене ручку. Нашлась и ручка, привязанная верёвочкой к гвоздику. Со стороны хозяев предусмотрительно, вряд ли рыбак или охотник будет с собой пишущий инструмент таскать. Нацарапав пару строчек, Тоня повесила тетрадь на место.

– Ну что стоишь, собираться давай! – Она ухватила свой рюкзак, растягивая завязку.

Иван, осуждающе качнув головой: «Опять раскомандовалась», – разложил спальник, так удобнее сворачивать.

Собрались быстро, вчера почти ничего и не распаковывали. Окинув взглядом каждый свою сторону от стола, проверяя, не оставили ли чего, пригибаясь в низком проёме, выбрались на улицу. Ночной морозец покрыл рассыпавшуюся ковром хвою, редкую здесь, траву под деревьями плотной изморозью. Иван, поёживаясь, утопал собирать сушняк. Вызвался чаёвничать, надо соответствовать. Мужик он или не мужик! Ну и что, что она проводник, и вроде в её обязанностях готовка. От друзей-походников слышал: в тайге начальства нет, все равны. Может он что-то полезное сделать, значит, надо делать, а не ждать, когда кто-то другой надумает. Похоже, Тоня понимала ситуацию так же, во всяком случае, место у костра уступила охотно.