Литмир - Электронная Библиотека
A
A

ГЛАВА 2. Бал в Эверморте

— Почему так получилось, что дядя богат, а мы — бедны?

она задала этот вопрос, крутясь перед зеркалом.

Зеркало было большим, в полный рост, и заключенным в старинную бронзовую раму. Камилла отражалась в нем целиком — от кончиков серебристых парчовых туфелек до самой верхней жемчужинки диадемы. Серебро и жемчуг заманчиво блестели в волосах — слишком светлых, почти белых, отливающих слабым перламутровым сиянием.

Платье тоже было хорошо. Даже страшно думать, сколько отец отдал за него: из атласа бледно-розового оттенка, с корсажем, украшенным мелкими жемчужинками. Подол был расшит шелковыми розами, и такие же розы шли по вырезу, формируя бретели.

Восторг, вот что она испытывала. Это было ее первое платье, и это должен быть ее первый бал. Камилле исполнилось восемнадцать — тот возраст, когда, хочешь-не хочешь, но девушка из благородной семьи должна быть представлена высшему обществу. И вот, бал приближался, приближался… до тех пор, пока не настало это солнечное утро, и старая Ханна не принесла платье.

Камилла все не могла на себя насмотреться. Это не платье — это настоящее чудо! До этого у нее были только серенькие, неприметные, в которых она сама себе казалась бледной молью. А в этом розовом великолепии, с жемчугом в волосах Камилла едва узнавала себя. Даже глаза, казалось, поменяли оттенок: были просто серые — а стали волшебными алмазами, переливающимися, искрящимися, заключенными в темную оправу.

— так получилось, — вздохнула из-за спины матушка, — так устроен мир: твой дядя — старший брат в семье, а твой отец — младший. Старшим всегда достается больше, моя жемчужинка.

И от ее голоса стало так горько, так совестно, что Камилла, развернувшись, бросилась матушке на шею, горячо шепча — прости, прости, я не хотела тебя обидеть.

— но, милая, ты меня вовсе не обидела, — теплые ладони матушки легли на щеки, — такова жизнь, и надо ее принять такой, какая она есть.

Камилла отстранилась и посмотрела на матушку: они были очень похожи, именно от нее Камилла унаследовала и белые волосы, и очень светлые серые глаза, и точеную фигуру. А ещё матушка была очень добра — и это тоже досталось Камилле. Ей порой было так жаль весь мир, что хотелось плакать.

— Вот и выросла моя девочка, — со вздохом сказала матушка.

Камилла вздохнула.

Потом тряхнула головой и даже топнула ногой.

— А я, пожалуй, знаю, как нам разбогатеть. В меня влюбится принц, и женится на мне!

матушка усмехнулась уголком рта — так, как это делала и сама Камилла.

— Принцы не женятся по любви, дорогая.

— А я сделаю так, что он на мне женится, — запальчиво возразила Камилла, — это платье — оно делает меня прекрасной, правда ведь? Разве хоть кто-нибудь устоит?

она удостоилась ещё одной грустной усмешки. И вдруг подумала, что платье матушки куда как более бедное, чем ее: из темно-синего бархата, но почти без шитья. очень скромное.

«Принц на мне женится, и тогда я смогу купить матушке новое красивое платье. А папеньке — новые сапоги, которые не будут натирать ему ноги», — решила она про себя.

— Я думаю, что, когда ты увидишь принца Эдвина и поговоришь с ним, ты сама передумаешь его очаровывать, — сказала матушка.

— он уродлив?

— он прекрасен, — возразила матушка, — но…

— ну, тогда не вижу препятствий, — весело сказала Камилла, — я ведь ничем не хуже других, правда ведь? И наша семья — она имеет древнюю историю…

— Я полагаю, что в вопросах выбора объекта обожания тебе лучше слушаться папеньку, — кротко посоветовала матушка, — папеньке виднее.

но Камилла едва ли слышала это. она снова покрутилась на одной ножке перед зеркалом, все ещё не веря в то, что — вот она, такая воздушная и прекрасная. она искренне верила в те мгновения в то, что весь мир у ног, и что первый же попавшийся принц влюбится в нее, едва завидев.

мир и вправду расстилался у ее ног, сверкал бриллиантовой пылью, и был настолько прекрасен — насколько вообще он может быть прекрасен для восемнадцатилетней девушки из древней, благородной, но очень бедной семьи.

— нам пора, — весело напомнила матушка, — карета ждет.

* * *

Карета была старой и походила на скорлупу сгнившего ореха, посаженную на непомерно скрипучие рессоры. Правда, Камилла этого не замечала: усевшись на потертый диван рядом с маменькой и напротив папеньки, она отодвинула в сторону плотную занавеску, пошитую из куска старого гобелена, и принялась с интересом смотреть в окно. В конце концов, они слишком редко выезжают за пределы имения, чтобы пренебрегать такой отличной возможностью посмотреть мир! Папенька лишь усмехнулся, покачал головой и ничего не сказал, но при этом Камилла точно знала, что он радуется сейчас — радуется вместе с ней, и когда она ловила его взгляд, то абсолютно точно видела, что в светлых глазах пожилого и больного папеньки живет любовь.

Карета дернулась и покатила по дороге.

Камилла видела, как они миновали покосившиеся и потому всегда открытые ворота особняка, как, подпрыгивая на ухабах, миновали гранитную глыбу, которая лежит здесь, наверное, от самого Сотворения. Дальше последовали унылые поля с редкими кустиками, далеко за ними чернела зубчатая кромка ельника. Внизу, у корней, уже было белым-бело от тумана, и поля — только освободившиеся от снега — тонули в сизой мгле ранних сумерек.

Камилла поежилась: в карете делалось зябко. И тут бы плотнее задернуть занавески, но уж очень хотелось смотреть на большой мир не из окошка собственной спальни. А как иначе, если до сей поры она дальше городской ярмарки не бывала? А здесь — несколько часов езды, в эвермортский замок. И Камилла плотнее запахнула на груди шаль из козьего пуха. Сейчас бы не помешала шубка. Или манто. но ни первого, ни второго у нее не было — было лишь платье, пошитое специально для этого бала, и которое наверняка стоило целое состояние.

— Беспокойно мне что-то, — пробормотала маменька, — как бы верги не встретились.

— ну что ты, дорогая, даже не думай об этом. Их давно не было в этих краях. Да и что им здесь делать? Даже не пограбишь, — сдержанно ответил барон Велье.

— ты ведь знаешь, дорогой, что они приходят не грабить, а убивать, — возразила баронесса Велье, — да и… сама не знаю. Беспокойно без причины.

— А ты не думай, — посоветовал папенька, — вон, смотри лучше на нашу курочку. Первый бал, первый выход в свет. Честно говоря, не думал, что братец вспомнит о нас. А он вспомнил. И пригласил, зная, что будет младший Лоджерин.

— невелика жертва с его стороны, — фыркнула матушка, — он уж который год обещает тебе вернуть те спорные угодья, да все никак. А мог бы… Знаешь, я порой не понимаю, зачем ему ещё и эти жалкие крохи? он не обеднеет, если их лишится.

Папенька умолк и начал дергать седую прядь у виска. Камилла знала, что он всегда так делает, когда особенно переживает и когда не знает, что ответить. Ей стало жаль отца, и она даже немного разозлилась на матушку: зачем напоминать человеку о том, что ему неприятно? но барон решил сменить тему разговора. он посмотрел на Камиллу, улыбнулся, и спросил:

— ну что, курочка моя, ты уже решила, сколько танцев будешь танцевать? Я уверен, сегодня ты затмишь собой всех.

Камилла пожала плечами. на самом деле у нее уже собралось столько впечатлений, что она даже не думала, а что будет тАм, в сияющих залах герцогского замка.

— наша дочь собирается обаять принца, — сухо заметила матушка.

— ну, а что? — барон усмехнулся, — было бы недурственно… наверное, недурственно.

— ты же знаешь, что о нем говорят, — теперь уже матушка принялась теребить шелковый платочек, что намекало на волнение.

— Да мало ли что говорят? Завистники говорят. Эдвин Лоджерин невероятно хорош собой и так же сказочно богат. Рядом с ним любой почувствует себя обиженным и обделенным. ну, а мы на него посмотрим сегодня. И, наконец, чем не пара для нашей жемчужинки?

5
{"b":"825277","o":1}