В конце аллеи начинался пологий спуск. Здесь по обеим сторонам тропинки цвела сирень. Мартин замедлил шаг и приблизился к одному из кустов. От него веяло холодом и влагой. Мартин притянул к себе ветку и прижался щекой к мокрым цветам.

Солнце уже ярко сияло в тополиных листьях. Мартин выпустил из рук благоухающий куст. Он вдруг страшно забеспокоился, что его могли хватиться дома и пустился бегом обратно. Но дома оказалось все так же тихо. Мартин аккуратно снял ботинки и поднялся к себе в комнату. Перед тем как лечь в постель и снова крепко заснуть, он сделал запись у себя в дневнике: «1. Отчего цветочки плачут по утрам? 2. Изменится ли суть смерти, если она наступит в момент духовного озарения?»

Ему приснился небольшой пологий овраг, поросший высокой травой. Рядом был луг, а вокруг лес. Трава была мягкая, цветом словно после дождя, на лугу росли маленькие синие фиалки, а в небе висели тяжелые серые облака. Где-то в этом лесу жил лис. Иногда он выбегал к оврагу и застывал на месте, настороженно вглядываясь куда-то в темноту леса.

Мартин проснулся и ощутил острую печаль, оттого что это был сон и оттого что этот сон закончился. Он был готов отдать все, чтобы вернуться к оврагу с лисом. Ни одно место на свете не казалось ему таким же красивым и таким же родным.

Прошло много дней, и ему приснился другой сон. Он шел по городской окраине вдоль железнодорожных путей, слева возвышались мрачные индустриальные постройки, а справа через пустырь уходила тропинка в лес. Было пасмурно. Что-то шевельнулось в памяти Мартина, и он свернул на тропинку. Через несколько шагов он уже наверняка знал, куда она ведет. Мартин спешил, но старался идти осторожно, как будто любое резкое движение могло разрушить ясность пути и отдалить его от цели. Лес редел, и местность все больше походила на чудесный край, в глубине которого скрывалась что-то недостижимо прекрасное и немного пугающее, но какой-то внешний импульс заставил Мартина проснуться.

Еще не раз в своих снах он будет так же обретать уверенность, что овраг с лисом где-то рядом, или не рядом, но в точно определенном направлении, будет подбираться к нему с разных сторон, из самых разных отдаленностей, но каждый раз будет просыпаться до того, как достигнет его. Эта внутренняя география снов будет преследовать его в течение всей жизни.

Кто-то из мальчиков во дворе принес из дома шприц. Мартин и еще несколько ребят отправились с ним к тому месту позади дома, где были канава, ручей и много песка. Старший из них, Гарри, спустился в канаву, пробыл в ней несколько минут, вылез с полной пятерней дождевых червей и положил их на землю, все остальные присели вокруг на корточки. Гарри взял шприц, набрал в него воды из ручья и воткнул в одного из червей. Животное задергало обоими концами своего розового тела. Всех это очень развеселило. Только вода, выпускаемая шприцом, не раздувала червя, как планировал Гарри, а просто выливалась наружу. Расползавшихся червей сгребали в центр, а шприц передавали по кругу. Каждому не терпелось уколоть червя. Была предпринята попытка высасывать пустым шприцом из него внутренности, но этого тоже не вышло. Очередь дошла до Мартина. Он взял шприц и аккуратно ввел его в утолщение на теле червя (кто-то сказал, что там у него сердце). Мартину тоже было очень весело и немного противно. Вскоре эта игра всем надоела, и ребята разошлись по домам. Мартин остался очень доволен таким приключением.

Вечером, когда пришло время сна, он лег в кровать, закрыл глаза и вспомнил своего червя. Как игла входит в мягкое утолщение, как судорожно дергается длинное склизкое тельце. Но теперь от этого не было весело. Мартин заплакал. Он хотел вернуться к канаве и вылечить раненых червей, но побоялся, что не сумеет выйти из квартиры незаметно для родителей.

Его первое первое сентября пришлось на теплый пасмурный день. Мартину достались бледно-розовые гладиолусы, обернутые в прозрачную пленку. Его тошнило от волнения и раннего подъема. Из горла в рот попадала кислая жижа. После парада на площади их повели в здание школы парами. Мартину пришлось идти за руку с красивым толстым мальчиком, сжимавшим перед собой на почти выпрямленной руке восхитительный букет из желтых роз и гипсофилы. В классе с прохладными голубыми партами они отдали свои цветы учительнице, госпоже Дездемоне. Мартин не понимал, почему. У госпожи Дездемоны были короткие кудрявые волосы и сильно оттянутые вниз огромными янтарными бусинами мочки ушей. Она с умилением улыбалась, глядя сразу на весь класс. Мартина посадили за четвертую парту в первом ряду, рядом с окном. Справа на стене висел плакат «Солнечная система». Плутон тогда все еще был планетой, а спутник в виде огромного пельменя еще не был открыт.

За окном показалось солнце. Учительница что-то говорила, но Мартин не слушал. Он слегка приподнялся одним боком, чтобы выпустить из себя лишний азот, подметив про себя, какой он симпатичный и нарядный, сидит здесь за прохладной голубой партой и слегка попукивает совсем не вонючими газами. Пожалуй, это был лучший из его школьных дней. Впоследствии он установит, что наслаждаться этим праздником можно только в двух случаях – в самый первый раз и тогда, когда уже не принимаешь в нем никакого участия (кроме самого главного, коим, собственно, и является неучастие). Он рассеянно блуждал взглядом по белеющему асфальту с побитыми бортиками и думал: неужели возможно, что б ты только что шел по улице, на которую теперь смотришь из окна?

Следовало выкопать в земле ямку, положить в нее цветочки и листики, сверху – стеклышко и закопать. Затем надо было аккуратно расчищать поверхность стеклышка от земли, начиная с середины, так, чтобы края оставались скрытыми землей, любоваться, а потом снова закапывать. Если место было достаточно укромное, можно было пометить секретик палочкой без коры, чтобы не потерять. Бледные цветы на темной земле напоминали Мартину мрачные фламандские натюрморты, которые он видел дома в толстой уродливой книге с блестящими страницами. Но эти цветы, в магической комбинации с песком и стеклом приобретали для него сакральное значение. Одна из таких подземных картин с куриной слепотой в центре композиции долго (может быть два или три дня) оставалась для Мартина персональным алтариком, помеченная красной пластиковой ложкой рядом с бугристым стволом березы, пока однажды не затерялась в рыхлых песках навеки. Никто не стал свидетелем его тихого отчаяния тем розоватым утром выходного дня, когда обшарив все вокруг березы, он не нашел своего сокровища. Приняв вызов жестокой судьбы, он разбежался в намерении перепрыгнуть популярную в этих местах канаву (долговязому Заки это всегда удавалось), но скользнул вниз, шваркнув напоследок подбородком об мокрую землю. Той ночью он видел сон, в котором выводил в тетрадке для прописей: «Падение в канаву как цирковой прием».

Лето было положено проводить в большом сельском доме у бабушки. Собирать вещи в дорогу было первой по очередности радостью данного обстоятельства. На этот раз в рюкзаке оказались ножницы для сбора гербария, две книги из летнего списка для чтения, прозрачный компас, тряпичный кролик, блокнот для рисования на замочке, ключик от замочка, синяя шариковая ручка, набор цветных фломастеров и самое главное – кулон-капля из прозрачного голубоватого пластика с маленькой красной розой внутри. Следующей радостью была сама дорога. В огромном здании вокзала стояли игровые автоматы с красивыми разноцветными кнопками и светящимися экранами с яркими вишенками и бананчиками, создававшими странный диссонанс между своим невинным внешним видом и своей мрачной, зловещей репутацией. Напротив вокзала располагались казино с темным непроницаемыми окнами, похожими на глаза мертвых.