– Попасть на большую сцену очень тяжело в сегодняшнее время! – уверял я с лаской, чтобы не задеть ее порывы.
– Но попытка не пытка же?.. —возражала Лена.
– Туда, куда ты стремишься попасть, грязи не меньше, чем в жизни простых людей… – пытался я разрушить ее представления идеальности того, куда она ломилась.
– Я же не в «шоубиз» собираюсь идти?!
– Получается ты так легко готова бросить работу, детей и идти учиться?!
– Почему «легко?» и почему «бросить?» – возмутилась она на мой вопрос. —Осенью я хочу подать документы на режиссерский и буду учиться заочно. Детский сад я не брошу.
– Хочешь быть кинорежиссером? – пытался я сдерживать смех от ее несбыточной идеи.
– Я хочу быть театральным режиссером! – поправила меня Лена.
– Театральным? – переспросил я, удивившись.
– Ты в меня не веришь?
– Верю, но на ближайшее время у нас стоят планы вроде, как по переезду. Надо определиться, что ты хочешь!?
– Сделаем и то, и это! – уверенно ответила Лена.
– Так не бывает… – слегка я усмехнулся.
В ее силы и знания, я верил, но мне стало беспокойно на душе, я даже как-то испугался ее потерять, вряд ли она останется со мной, когда начнет работать уже в другом направлении! Ее вкусы могут измениться и бабы такие – они могут пойти на поводу у того, кто может оказаться лучше, чем прежний. Все время, когда начинался разговор о режиссуре, я применял любые попытки ее отговорить. Это было невозможно, она была непрошибаема – хочет попробовать и все. До этого, в наших отношениях, шла череда стабильности, мы определились: к чему идем, что хотим и выстроили на ближайшие годы целую перспективу.
– А если не получится поступить, то что?
– Не получится, значит в другие вузы подам документы, – даже здесь Лена находила выход, чтобы не допускать отрицательного исхода. – Не поступлю этой осенью, поступлю в следующую!
Поскольку я любил Лену, то был готов поддержать ее и в том выборе тоже. Но если нет связей, то и соваться в подобные учреждения не стоит! Это не советская эпоха, когда культура была действительно нравственной, когда не было столько сложных моментов. Сейчас же все зависит напрямую от денег! Известно много случаев, когда театральные деятели, кинорежиссеры расстраивались из-за того, что им негде взять деньги на производство и воплощение своих идей. Неужели Лена этого не понимала, когда, сферу культуры, знала снаружи и изнутри!?
В 2033 году, когда произошел коренной перелом в политике, культуре и во всем русском менталитете, прошло уже десять лет, как я с ней расстался. Оля была уже достаточно взрослым ребенком, и я делал все, чтобы в жизни моей дочери было все только хорошее и позитивное. В то же самое время я мысленно просил прощения у Лены и молил появление любой возможности, чтобы найти ее. Со Светой искренних чувств не получилось, я так и не смог до конца ее полюбить. Однако, для меня она сделала много и даже больше, за что и был ей благодарен. Нас скреплял ребенок, которого ни я, ни она, не планировали в процессе соития. Несмотря на появление дочери, я пожалел о совершенной ошибке, понимая то, как наказал себя и свое душевное состояние. Ведь все время меня мучала череда вопросов: «Где сейчас Лена?», «Жива она или мертва?», «Счастливая или несчастна?». По большей части я хотел увидеть ее счастливой, которая, в отличие от меня, не страдает так, как без нее страдаю я…
***
– Как тебя зовут, красавчик? – поинтересовалась девушка, с которой я встретился в одном из московских мест для фотосессии, как до этого договорились в телефонном разговоре.
Это слово «красавчик» показалось мне с какой-то издевкой, но вроде девушка произнесла его от души.
– Евгений…– ответил я обычным голосом.
– Ммм, а я тогда Светлана! – показала она искрометную улыбку. Такую улыбку и такие зубы я видел только у звезд в американском кино, просто все идеально.
– Светлана, если не секрет – вы фото делаете для себя или для кого-то?
– Это ты делаешь, а я заказываю и позирую! – вроде мягко, но с некой жесткостью она поправила меня. —Мне для аккаунта, подруги порекомендовали вашу студию.
– Ну хорошо, давайте начнем… – сказал я, приготовив фотоаппарат к работе.
– Я что такая старая?! – рассердилась Света, а по ней было видно, что официальное «ВЫ» сильно «калило» ее.
Я не имел привычки, сразу обращаться на «ТЫ» к человеку любого возраста, тем более, если вижу его впервые. Даже к детям, при первой встрече с ними, не мог так обратиться, было просто неловко! И тем более, разные попадались люди, нуждающиеся в услугах нашей студии: кто-то терпеть не мог, когда к ним обращаются на «ВЫ», а другие «тащились», когда я подходил к ним с официальным тоном. И к тому же, если попадались такие заказчицы, как Света, то стойко придерживался профессиональной этики, сохраняя верность Лене. Некоторые пытались заигрывать со мной и спрашивали номер телефона. Это были чудесные девчонки, с юмором, в общении с ними не было никакого напряжения, все легко и просто. Но я пропускал их мимо себя, несмотря даже на то, что они сами делали первые шаги.
Света была слишком разговорчивой девушкой и видимо, она была свободная. За первый час работы у меня сложилось впечатление, что знаком с ней с самого детства. Я сделал уже сто снимков в разных форматах, с разными эффектами, с приближением, с панорамой. Мы работали на Воробьевых горах, затем спустились к набережной
– Когда будут готовы фотографии? – поинтересовалась она.
– Утром в среду… – ответил я.
По ее просьбе, я сделал еще несколько снимков, на фоне «Лужников» и «Москвы-реки». На Свете была «тонна» косметики. Было накрашено лицо, брови, ресницы. Моя Ленка косметикой практически не пользовалась, она была и без нее красива до бесподобности. Я не очень любил накрашенных девок, считал это, как бы способом: закрыть маской страшное лицо. Все думал: «спросить или не надо?!». И наконец решил полюбопытствовать.
– Я же участвую в профессиональной фотосессии, а не во дворовой съемке! – ответила Света.
«Звучит как комплимент» – подумал я. Вопрос считался полуличным, но я осмелился выразить мягкое непонимание – «зачем столько косметики?!». Девушка она симпатичная, фигура как у песочных часов, прическа в виде «каре», волосы по цвету молочного шоколада. Косметика тут явно лишняя, хотя может я что недопонимал, но, как фотограф, считал, что «штукатурка» ее совсем не красит.
– Света, а можно задать тебе еще вопрос?
– Может передохнём? – предложила она.
Я тут же замолчал.
–Я имею ввиду: пусть аппаратура отдохнет… – сказала она.
По ее просьбе, я освободил руки от фотоаппарата и через считанные секунды, тот погрузился в «спящий режим». Она присела на рядом стоящую лавочку и стала что-то искать в своей компактной дамской сумочке. Достав пачку тонких сигарет, она закурила, и я почувствовал мятный привкус от вдыхаемого дыма, при этом растерянным взглядом уставился на нее.
– Что? – удивилась она, увидев с каким взглядом я наблюдаю за ней.
– Тут вроде курить нельзя, – с неуверенной осторожностью стал я предупреждать.
– А где указано, что «курить нельзя»? – улыбнулась Света.
Мне оставалось только пожать плечами.
– Ну и все. Хватит уже ворчать как некурящий в курилке. Я по тембру твоего голоса еще с самого начала поняла, что ты куришь тоже!
И я закурил. Баловался этой привычкой еще с тех времен, когда только-только получил паспорт. Помню отчетливо, что первую сигарету закурил, когда заканчивал седьмой класс. И не думал бросать, была одна попытка, которая случилась по воле обстоятельств. Однажды, когда я учился в девятом классе, мама, помимо многих других вкусностей, привезла с рынка килограмм мармеладных конфет, а тот вид считался моей «больной темой». Я их очень любил, за то, что они мягкие, а внутри них был сироп с арбузным экстрактом. За предстоящий вечер я съел практически весь килограмм и только тогда успокоился, насладившись сладкими нотами. Процесс интоксикации начался утром следующего дня. Колбасило меня не на шутку, я не понимал, что со мной происходит, но было очевидно, что состояние, которое я испытываю, не может считаться нормальным. А вечером уже поплохело конкретно. В итоге, я попал в инфекционную больницу, где врач поставил диагноз – кишечное отравление. В том госпитале, курить никому не разрешали, даже взрослым, не говоря уже о подростках. Хотя, одна смена разрешала смолить, но только в окно в туалете, и только после шести вечера, когда заведующий уходил домой.
