Таблетки. Маленькие, которые Ксавьер всегда держит под рукой. Те, которые он давал мне уже дважды. Те, названия которых он не хотел мне говорить.

Теперь все это имеет смысл.

Если бы он сказал мне, что это за таблетки, я бы начала задаваться вопросом, зачем он носит с собой такое лекарство. В конце концов, это не обезболивающее. Он не хотел, чтобы я спрашивала, потому что это привело бы к тому, что он рассказал бы мне точно такую же историю, как сейчас его мама.

Я сглатываю. — Он когда-нибудь рассказывал о том дне?

— Нет. Чарли и Финн говорят, что он несколько раз упоминал Лео то тут, то там, но никогда не вдавался в подробности. Мы думали, что это нездорово, но наш друг сказал нам, что Ксавьер просто вытеснил воспоминания, и заставлять его говорить об этом, когда он не готов, было бы катастрофой, которая только и ждет, чтобы случиться. — Она вздыхает. — Вот почему мы никогда не настаивали.

Мы молчим некоторое время. Это подавляет, просто думать об этом. Я могу только представить, каково это для Эмилии, Джошуа или Ксавьера, которые испытали это на собственном опыте. Или Кэмпбеллы, которые потеряли своего сына таким молодым. Они выглядят счастливыми, но такая боль не проходит. Это просто невозможно. Поэтому они все должны скрывать это. И Ксавьер тоже.

Эмилия смотрит на меня. — Он никогда ничего не говорил тебе, да?

— Нет. К сожалению, не говорил, — я делаю паузу. — Диазепам безопасен?

Я не занимаюсь медициной, поэтому мои знания о наркотиках и их действии ограничены.

— Он может вызывать привыкание. Чем дольше вы его принимаете, иногда возникает ощущение, что вам нужно принять больше, чем раньше.

Мои мысли бегут со скоростью тысяча миль в час. Я никогда не видела, чтобы Ксавьер принимал его сам. Да, он брал его в библиотеку и на вечеринку, что означает, что он носит его с собой, но я не могу вспомнить ни одного момента, когда он принимал его, когда я была рядом. Если бы у него была зависимость, ему было бы все равно, не так ли?

— Ксавьер говорит, что он редко принимает его. Только когда чувствует, что это необходимо, но не так, как раньше, когда его только прописали. Я не уверена, правда ли это, но он взрослый и умный. Я предпочитаю верить ему, пока он не докажет, что не заслуживает доверия.

Я слегка улыбаюсь, снова сжимая ее руку. — Если тебе станет легче, я думаю, он говорит правду. Я вообще не вижу, чтобы он их принимал.

— Я рада. Он через многое прошел, и ему и так каждый день нужно работать над собой. Ему не нужно больше проблем. — Я согласна. Сейчас, как никогда, я знаю правду о нем и о том, почему он такой, какой он есть. По крайней мере, ментально. — Ты хорошо на него влияешь.

Я?

Честно говоря, я не уверена. Он не говорит ни о чем, что его беспокоит. Это он должен знать больше, помогать мне преодолевать мои ограничения. Так в каком смысле я влияю на него? Он не хочет, чтобы я знала о смерти Лео.

— Так и есть, — говорит Эмилия, словно пытаясь убедить меня. — Я видела, какие вы оба. Ты смотришь на него так же, как он смотрит на тебя. С такой любовью и восхищением. И он, кажется, больше улыбается с тобой.

— Ты сказала, что Ксавьер притворяется в своем поведении с тобой.

— Но я также знаю, когда в нем происходят хоть небольшие изменения. Я видел Ксавьера на всех этапах его жизни, Тея. Когда он был ребенком до инцидента, сразу после, когда он начал посещать психолога, и после. Я говорю тебе, потому что знаю. Он любит тебя настолько, что даже ревнует к Финну.

Мои глаза расширяются.

Она смеется. — Финн сказал мне, что Ксавьер не мог перестать смотреть на тебя, когда вы разговаривали после матча. А он знает дружелюбный характер Финна, так что обычно ему все равно.

Тея

В доме уже стемнело, когда я наконец поднялась наверх в спальню, которую делю с Ксавьером. Все кажется тихим и безмятежным. Подойдя к двери, я поворачиваю ручку и вхожу, из ванной комнаты доносится запах сильного мужского геля для душа.

Ксавьер выходит из ванной на звук моих шагов, его взгляд останавливается на мне. Он одет в черные спортивные штаны. Его грудь все еще блестит от капель воды. Его волосы тоже немного влажные. Должно быть, он принял душ. Я мягко улыбаюсь, мое сердце учащенно бьется. Каким-то образом разговор с его мамой дает мне больше душевного спокойствия, когда речь заходит об отношениях. Возможно, не полностью, поскольку все еще остается вопрос о том, что он не совсем верен, но достаточно, чтобы я не винила себя за то, что осталась с ним. Я понимаю, что детство Ксавьера не должно заставлять меня хотеть остаться, потому что то, что у нас есть, все еще токсично, и я, вероятно, глупа, но я также не хочу уходить.

Знание того, через что он прошел, дает мне больше понимания того, кто он такой, и, возможно, просто возможно, я смогу общаться с ним лучше. Постоять за себя, не разрушая все.

Я подхожу к своей спортивной сумке и открываю ее, доставая небольшой пакет. Я чувствую на себе взгляд Ксавьера, который неотрывно следит за каждым моим движением, пока я не оказываюсь перед ним.

— Держи, — говорю я, протягивая руку.

Он хмурится, смотрит сначала на пакет, а потом снова на меня. — Что это?

— С днем рождения.

— Мне ничего не нужно, Меллилла. Я не умею принимать подарки. — Это я поняла, когда никто в семье не сделал ему подарок. Эмма сказала мне, что он не хочет подарков на свой день рождения.

— Очень жаль. У меня есть один для тебя, но не волнуйся — ничего особенного.

Он берет у меня подарок и держит его с ухмылкой. — Ясно, — бормочет он.

Усмешка срывается с моих губ, когда я слегка толкаю его в грудь. — Заткнись. Ты прекрасно знаешь, что я имела в виду.

Он закатывает глаза, но все равно разворачивает бумагу. Внутри в рамке фотография Ксавьера, одетого в свою обычную черную футболку и джинсы, с книгами в руках и прижатыми к бедру. Он стоит у стены нашего колледжа и улыбается. Ямочки на его щеках хорошо заметны, а складки в уголках глаз настоящие.

— Это первая фотография, которую я сделала с тобой. Это было примерно через месяц после нашего знакомства. Как раз перед тем, как ты начала появляться везде, куда бы я ни пошла. Я не смогла удержаться и сделала этот снимок своей камерой. Я хочу, чтобы она была у тебя.

— Почему?

— На обратной стороне я написала все, что никогда не говорила, но о чем ты, наверное, все равно знаешь. Я не хочу, чтобы кто-то читал это. Никто, кроме тебя. Но это важно для тебя. Мне нравится видеть тебя таким, какой ты на этой фотографии. Так счастлив и по-настоящему проявляешь себя с лучшей стороны, — говорю я ему. — Я понятия не имею, Ксавьер. Я просто подумала, что пришло время высказаться, потому что один из нас должен начать говорить правду, если мы хотим выжить.

Ксавье наклоняется, его щетина трется о мой лоб. — Я всегда говорю тебе правду. — Он откладывает фотографию в сторону. — Ты просто не веришь мне.

— Потому что между твоими словами есть действия, которые не очень хорошо сочетаются. Ты многое держишь в себе. Твое детство, чувства, переживания и… — Я сразу же останавливаюсь, понимая, что сказал слишком много.

Хотя Ксавьер подхватывает мои слова. На его лице мелькает замешательство, а затем осознание. — Что тебе рассказала моя мама?

Я не отвечаю. Сглотнув, я смотрю вниз на свои руки.

Тяжело дыша, он зажимает мой подбородок между указательным и большим пальцами, заставляя меня посмотреть на него. Его глаза темные, напряженные. Он знает.

— Она рассказала тебе о Лео.

Это не вопрос. Это утверждение. От которого я просто не могу избавиться. Ксавьер все равно не позволит мне.

Поэтому я киваю, подтверждая его подозрения.

Я закрываю глаза, ожидая внезапного всплеска агрессии. Я слышу, как учащенно бьется его сердце, как будто оно вот-вот выпрыгнет.