— А разве ты сам о себе что-нибудь пишешь? — насторожился Колесников.

— Пишу не пишу, дело не в этом. Дело в том, что ты, Колесников, не знаешь, что такое мемуары и как они пишутся. Или я ошибаюсь?

Колесников согласился со мной, что он не знает, что такое мемуары, и тем более не знает, как они пишутся.

— Мемуары, — пояснил я, — это литературные записки, являющиеся воспоминаниями автора, рассказами очевидцев — понимаешь, очевидцев! — о различных событиях личной и общественной жизни. Некоторые мемуары представляют собой ценный источник, позволяющий раскрыть обстоятельства, связанные с важнейшими историческими событиями. А какой же это ценный источник, если ты в своих мемуарах врёшь на каждом шагу! Возьми свою тетрадь и перепиши все, как было.

Не успел я сказать Колесникову, чтобы он вернулся к себе и переписал всю эту филькину грамоту, как в гостиной у нас раздался какой-то шум. Вернувшись к себе в комнату, я снова вложил свою роль старосты в заплечный пюпитр, встал на руки и только начал было репетировать, как в комнату вошёл отец с дядей Петей и с каким-то ещё неизвестным мужчиной.

— Привет, Юрий, — сказал дядя Петя, помахав мне рукой.

— Привет, дядя Петя, — сказал я и помахал ему ногой.

— Вот видите, — сказал гостям огорченный отец, — ходит всё время на руках.

— Ничего, — успокоил его дядя Петя, — я в его годы ходил на голове.

— Встань на ноги, когда разговариваешь со взрослыми, — сказал отец.

— Но ведь разговаривать лучше вниз головой, — отпарировал я.

— Ну, почему вниз головой? — стал сердиться отец.

— Ну, хотя бы потому, что к голове приливает больше крови, а кровь… — начал я с пылом, — а кровь — это…

— А кровь — это, — перебил меня незнакомый мужчина, — это жидкость, циркулирующая в кровеносной системе животных и человека и переносящая вещества в организме, является одним из видов ткани внутренней среды. — Мужчина остановился и спросил: — Хватит или продолжать?

Лекцию о крови я дослушал уже стоя на ногах, думая о том, уж не тот ли это мужчина, что должен будет сегодня выяснить, чем я дышу, и затем внушить соответствующие мысли? Интересно, кто он по профессии? Врач, что ли?.. Уж больно точно знает, что такое кровь.

— Ну, здравствуй ещё раз, племянник, — сказал дядя Петя, похлопав меня по плечу. — Пошли варить уху. Я такую уху сварю, брат, пальчики оближешь! Так вот, старики, — сказал дядя Петя, обращаясь к отцу и, видимо, продолжая ещё в кухне начатый разговор, — рыба — хороший барометр. Иногда она не берёт в самую, казалось бы, рыболовную погоду. Не клюёт, и всё тут! И никакие насадки, прикормки не помогут. И вот ты пустым возвращаешься домой, и вдруг как наскочит на тебя шквальный ветер или хлынет из невесть откуда набежавшей тучки проливной дождь, и лишний раз убеждаешься в правоте рыбацкой мудрости: рыба — лучший барометр! И сама не клюёт, и тебя ещё задолго до наступления ненастья предупреждает об этом, представляете?

И дядя Петя снова стал распространяться о рыбалке. Сколько раз он был в гостях, только про рыбалку и рассказывает, а мне в нём это не нравится. По образованию он химик, окончил Институт тонкой химической технологии имени Ломоносова, но о химии никогда не разговаривает.

Я прервал его рассказ и неожиданно спросил:

— Дядя Петя, кстати, о рыбе. Знаете ли вы, что есть рыба, которая задыхается в воде?

— Да такого и быть не может! — воскликнул дядя Петя.

— Вот, оказывается, вы и о рыбе не всё знаете! — сказал я, довольный собою. — Оказывается, есть такая рыбка, которая задыхается в воде. И зовут её периофтальмус кельрейтери. Или по-русски рыбка-прыгун. Это странное существо с посаженными близко друг к другу башенками-глазами, длиной не более пяти сантиметров, она может совершать прыжок на расстояние свыше метра. На суше она ловко ловит насекомых.

— Не может быть! — опять воскликнул дядя Петя.

А я сказал:

— Таких знатоков рыб, как вы, дядя Петя, надо бросать к пираньям… во время отлива!

Отцу наш разговор, видимо, не понравился, потому что он оборвал дядю Петю в самом начале рыболовецкой истории, которую он начал было снова рассказывать.

— Хватит тебе про рыбалку, я тебя не для этого позвал.

— Ах, да! — всплеснул руками дядя Петя и хотел уже обратиться ко мне, но я посмотрел на часы и сказал:

— Ребята! Даю вам на себя полчаса времени. Я очень занят. Так что коротенько! Конспективно! С полуслова! Засекаю время!..

Я посмотрел на часы, потом я посмотрел на отца, потому что он сразу же впал в какую-то истерику:

— Вы слышите, — "ре-бя-та", — обратился он к дяде Пете и его знакомому, — «ре-бя-та»! Вот так!.. У него на нас только полчаса времени!..

— Уже не полчаса, а двадцать девять минут, — внёс я поправку, от которой мой отец чуть не задохнулся; хорошо, что дяди Петин знакомый успокоил папу словами:

— Вы не волнуйтесь… я уже говорил вам по телефону, что среди наших подростков с общественной направленностью есть те, для кого важнее всего — достичь какого-то блага для других, своих товарищей, класса, для родителей, иногда для всего человечества…

При словах "для всего человечества" я насторожился.

— Я в одной школе познакомился с пареньком, которого одолевают планы переустройства не только своего класса, но и всей вселенной!.. Растут деловые подростки.

Дослушав слова дяди Петиного знакомого, я успокоился: я сверхподросток, и я сверхделовой, и ко мне всё это не относится.

— А вы разве знаете про эксперимент с деловыми подростками, о которых писали в журнале "Знание — сила"? — спросил я небрежно дяди Петиного знакомого.

Дяди Петин знакомый удивился.

— А ты интересовался этим экспериментом? — спросил он.

— Да так, — ответил я уклончиво. — Посмотрел статью под названием "Вы меня спрашивали?".

— Ну и как?

— Да так… но одна мыслишка есть стоящая, помните? Цитирую: "…деловые подростки могут быть просто детьми других масштабов, и их могут заинтересовать какие-то сверхважные и уж обязательно полезные для кого-то задачи: научные или хозяйственные, серьёзно меняющие жизнь людей. Одним словом, не «детские», а взрослые цели…"

Я посмотрел на отца лазерами своих глаз так многозначительно, что он даже слегка отпрянул от моего взгляда.

— Других, дру-гих масштабов, — повторил я. — И их могут заинтересовать какие-то сверхважные и уж обязательно полезные для кого-то задачи. Одним словом, не «детские», а взрослые цели. Добавлю от себя, — сказал я многозначительно, — и, может быть, даже сверхвзрослые сверхцели.

— Уж не собираешься ли ты стать врачом! — спросил меня несколько ошарашенный таким началом разговора дяди Петин знакомый.

А дядя Петя, который ничего не понял из моей короткой, но фехтовальной разговорной вспышки с его знакомым, сказал:

— Ты тут знанием и силой взрослым зубы не заговаривай! Ну и молодёжь пошла! Что не надо — они знают, а что надо — извините. Ты дело говори: чего это отец на тебя жалуется? Плохо учишься, ведёшь себя чёрт знает как?!

— Это ещё кто плохо учится? — удивился я.

Отец поморщился и сказал:

— Ты, Пётр, всё перепутал. Он учится так, что для него уже отметок не хватает. Это он когда-то плохо учился, четыре года назад, а теперь я даже не знаю, как назвать то, как он теперь учится. Ему один учитель ставит не пятёрки, как обычно отличникам, а целые восьмёрки и девятки! Он однажды десятку получил. Ты его дневник видел? Одни шестёрки и семёрки с плюсом. Он, понимаешь, как бы это тебе сказать… всё знает и про всё, уже за всю десятилетку!

— За всю десятилетку? — удивился дядя Петя.

"Кажется, придётся пустить в ход секретное оружие и доказать этому консилиуму, что я знаю не только за десятый класс, — подумал я. Конечно, со взрослыми справиться будет потруднее, но для сверхкосмонавта сверхпреград нет".

— Почему только за десятилетку, я могу и за вуз!

— Это за какой же вуз ты можешь? — удивился дядя Петя.

— Ну, например, за тот, который вы окончили! За институт тонкой химической технологии имени Ломоносова. Вот "Введение в химию и технологию полимеров", возьмите учебник Бильмейера. — Я протянул дяде Пете книгу в переплёте коричневого цвета. — Откройте на любой странице и задайте мне любой вопрос.