– Здравствуйте, – сказал я у приемной. – Я ищу свою подругу. Возможно, ее привезли к вам.

Симпатичная женщина по ту сторону даже не взглянула на меня, лишь занесла пальцы над клавиатурой и спросила:

– Имя.

– Мое? – не понял я, вытаскивая паспорт.

– Кого вы ищете?

– Шанталь Делаж-Дебюсси.

– По буквам, пожалуйста.

Я отчеканил имя по буквам, надеясь, что сам помнил его правильно.

– В реанимации, – услышал я ответ, от которого у меня перед глазами помутилось. – Карточку будете заполнять?

– Карточку? – Я нервно сглотнул. – Какую карточку?

– Вы ее друг? – На меня посмотрели любопытные глаза.

– Да, друг. Что с ней случилось? Почему в реанимации?

– Подождите вон там, пожалуйста. Если будут новости – я вам сообщу.

Я рухнул в кресло, не понимая, что происходит. Это какая-то чертовщина. Этого просто не может быть.

Лучезарная девушка еще вчера просила меня прийти к ней в момент, когда за ней приехала скорая. Что случилось? Кто ее вызвал, почему мне ничего не сообщают?

По крайней мере, я послушался и не побежал в реанимационное отделение сам – выяснять, что случилось. Это не Версиана, здесь не получится выбить дверь и потребовать ответы. Какая-то часть внутри меня все же подсказала решение – вернуться к себе домой, заползти в костюм, внутри Версианы вернуться обратно, в «Альстромеру», и там уже все разведать. Я в буквальном смысле могу стоять в одной комнате с врачами и смотреть, что происходит с Шанталь…

При этой мысли мне захотелось утопиться. Нет уж. Буду ждать, пока позовут. Совсем заигрался.

Я продолжил сидеть в кресле, механически считая квадраты на полу, и почти не вставал часа два, пока за окном не стемнело. Дважды выбирался за стаканом воды из кулера. Меня никто не прогонял. А еще говорят, что в Версиане люди зря тратят время. Все познается в сравнении. Просиживание в больничной приемной при полном незнании, что творится с близким человеком, – непередаваемый опыт. И хотя он есть почти у каждого на планете – в этот день я познал его впервые.

Мимо меня сновали люди в белых халатах, посетители, пациенты. А я молча ждал, пребывая в полнейшем сумбуре.

Затем я услышал, как меня кто-то настойчиво кличет по имени. Они что, знают, как меня зовут? Точно, я же на стойке паспорт оставил…

Я выскочил из кресла, подошел к окошку, вытирая вспотевшие ладони об одежду.

– Вещей пациентки нет с собой? – спросила женщина.

– Вещей нет.

– Ясно. Пациентку переводят из реанимации на второй этаж. Можете там увидеть.

– Да, спасибо, – поблагодарил я, принимая картонный талончик. Странные тут порядки. С другой стороны, незачем менять то, что хорошо работает.

Я поднялся на второй этаж, стараясь абстрагироваться от запаха в стоматологии и нытья скучающих детей. Попал в просторный холл с кучей диванов. Не знаю, для кого это отделение было предназначено. Наверное, мне следовало хотя бы прочитать табличку на этаже.

– Вы к кому? – спросил меня уставший человек в халате и со стетоскопом.

Я протянул ему карточку и сказал:

– Шанталь Делаж.

– Ждите здесь. – Он принял у меня карточку, показав на диван. И почему все меня отправляют ждать сидя? От этого только мандражируешь больше…

В любом случае я уже понял, что не совсем в больнице нахожусь. Это место больше походило на специализированную клинику. Но для кого?

Я все же уселся на край дивана, ища взглядом, за что бы зацепиться. Чистота этажа вместо ощущения уюта наводила тоску, заставляя вспомнить о бардаке у себя дома – таком родном и привычном…

Затем я услышал легкий шелест, словно тележку везли по очищенному паркету.

Из коридора появилась пациентка. Хотел бы я сказать, что не признал ее сразу, но это был бы самообман. Я знал, что это она, несмотря на то, что ни один из элементов ее образа, даже будничного, не совпадал с той бледной женщиной, которую я видел сейчас.

Шанталь двигалась в больничной пижаме, великоватой на несколько размеров. Обутая в нелепые пушистые тапочки, она двигалась неуверенными шажками и волокла за собой капельницу на колесиках, игла которой входила в ее локтевой сгиб. Волосы спутались дальше некуда, при том что она очевидно пыталась привести себя в порядок, прежде чем выйти в холл. Ее лицо оставалось в разводах непонятных мне препаратов медицинского назначения. Зубы девушки стучали, хотя в коридоре было тепло.

И все же это была она.

Я рывком поднялся с дивана, не зная, что мне делать.

– Привет, – сказал я.

Она увидела меня, явно не ожидая здесь встретить. Но не смутилась и не оскорбилась. Вместо этого ее лицо плаксиво скривилось, и она заплакала.

Я подбежал, стараясь не задеть капельницу. Взял девушку за холодную, бледную руку, на вид – едва не помертвевшую.

– Привет, – слабо сказала она. – Вот и встретились, да? Ты ожидал другого? Извини…

– Нет, все хорошо, – перехватив капельницу, я помог Шанталь добраться до дивана. – Ты зачем сама вышла?!

– Мне велели ходить.

Она уселась, сложив ноги вместе и безразлично глядя на стол с журналами.

– Ты не говорила мне, что больна, – сказал я.

– Я не знала сама…

– Что с тобой? Я видел скорую у твоего дома, поехал следом, так и нашел. Тебе плохо?

Шанталь неопределенно помотала головой.

– Мне поговорить с доктором?

– Не надо. – Она чуть повернула голову, все еще не глядя на меня. – Я выписываюсь.

– Тебе нельзя в таком состоянии.

– В каком состоянии?

– Я сам не знаю, мне не сообщили. – Мое беспокойство лишь нарастало с каждым мгновением. – Ждал, пока тебя перевезут из реанимации в палату. Твой диагноз мне не говорили.

– Краш-синдром, – ответила Шанталь.

– Что? О чем ты?

Шанталь закрыла лицо руками, судорожно вздохнула, растерла слезы по лицу.

– Извини, мне больно говорить, – сказала она. – Но надо. Побольше активности, самой разной…

– Не торопись.

– Да я не спешу.

Ее рука нашла мою. Я сжал ее запястье, ожидая, пока девушка немного придет в себя. Она выглядела крайне истощенной.

– У меня краш-синдром, – повторила она. – Еще истощение, пережатие сосудов. Знаешь, если ногу передавить – гангрена может начаться.

– Конечно, знаю, – пробормотал я, с опаской смотря на ее тапочки. Пятки в них были вполне живыми.

– Я до этого пока не дошла, – продолжала девушка. – Но это все равно опасно. Если сдавливание резко убрать, то кровь хлынет обратно, от резкого наплыва может случиться тромб, или жилы лопнут, или еще что-то нехорошее случится. Прости, я не спрашивала.

– Когда ты успела получить этот синдром?

– Лежала в костюме и получила.

– Но мы все лежали в костюмах, – возразил я. – В них хоть весь день можно. А ты играла вроде недолго.

Шанталь какое-то время пристально смотрела на меня и затем попросила:

– Увезешь меня отсюда?

– Уверена, что можно выписываться?

– Меня растерли, обкололи, накачали внутривенкой, – перечислила девушка. – Они могут меня выписать, если я захочу, а я хочу. Отвезешь к себе домой?

– К себе? – Мне показалось, что я ослышался.

– Да. Пожалуйста. Мне нельзя назад.

– Почему?

Шанталь сдавила уши, словно мои вопросы причиняли ей боль. Я чуть отстранился и произнес:

– Расскажи мне уже, что с тобой такое. Или буду настаивать, чтобы тебя оставили здесь. О тебе есть кому заботиться за пределами больницы?

– Есть, – ответила Шанталь. – Ты.

Она посмотрела мне в глаза с тревогой и непонятным одиночеством.

– Да, – выдохнула она наконец. – Я тебе верю, ты меня не обидишь и не дашь в обиду другим.

Не понимая, что тут еще сказать, я медленно покивал. Понятия не имею, что произойдет в ближайшем будущем. Та ли это ноша, которую я потяну? Но определенно – та, которую я готов хотя бы пытаться нести.

– У меня вещей никаких нет, – пожаловалась девушка. – Меня притащили в пижаме. Только не в этой, а в версианской. Разорвали ее всю.