Нет! Нет! Нет! – Кричало мое подсознание!

А глаза не хотели верить тому, что они видели. И если бы я могла, то вырвала их из собственных глазниц, лишь бы никогда в жизни не встречаться со взглядом серо-синих глаз, что в упор смотрели на меня в этот момент.

Мне все ж удалось сделать первый болезненный вдох. Вдох, что в один момент разорвал душу и дал один единственный сигнал моему мозгу – бежать!

Я находилась в какой-то прострации несясь по коридору, не видя никого и не слыша ничего. И с кем-то больно столкнулась плечами. Тот, в кого врезалась, попытался остановить меня, ухватив за запястье.

- Юль, что с тобой? Что случилось? – Это был обеспокоенный голос Мартынова. Судя по всему, именно в него я вписалась на всей скорости. – С силой дернула руку, освобождаясь от его захвата, и еще больше прибавила скорость. – Ты идиот, Грачевский! – Вновь раздался злой рев друга спустя несколько секунд. – Юля! Юля, подожди! – Послышался грохот быстрых шагов.

Понимала, что Сережа бежит в след за мной по лестнице, но не хотела, чтобы меня нагнали. Поэтому, выбежав из здания на последних двух секундах зеленого сигнала светофора, рванула через проезжую часть.

- Черт! – Раздался протяжный сигнал клаксона. – Да твою мать!  Юля, стой! – Его голос отдалялся, а значит, пару минут форы все ж выиграла.

Оказавшись на другой стороне улицы, не останавливалась, продолжая бежать. Периодически падая, разбивая об асфальт коленки и в кровь сбивая руки. Из-за слез, застилающих глаза, плохо ориентировалась и практически ничего не видела. Легкие разрывались от боли, но эта боль была ничто по сравнению с душевной.

И сама не знаю, как оказалась по ту сторону набережной, там, где она соседствовала с лесополосой и где практически никогда не было людей. Потому что на машине в это место не проехать, а пешком идти далековато. Здесь даже не было искусственного освещения. Оно, в принципе, там было не к чему.  Однажды это место мне показал Кирилл. Он тогда сказал, что когда ему плохо, то приходит сюда. Чтобы побыть одному. Сегодня плохо было мне! И я не осознано пришла к этому месту.

Оставшись одна. Я билась в истерике и орала белугой, вцепившись окровавленными руками в ствол дерева. Внутренности скручивались от боли до такой степени, что несколько раз меня даже стошнило. А потом силы покинули меня, и я оказалась на земле. Крича уже в нее, окончательно срывая собственный голос. И сотни, а может даже и тысячи раз произнося один и тот же вопрос:

За что он так со мной?

Вновь и вновь, как наяву видела, одну и ту же картину:

Как открываю дверь и вижу там обнажённую девушку, лежащую на столе с широко разведенными ногами. Кажется, это была та самая официантка из клуба. Глеба с голым торсом и с приспущенными джинсами. Склонившегося над девушкой, оперевшись руками на стол, и грубо врезавшегося своими бедрами между ее. До сих пор слышу их стоны, рваное дыхание и шлепки их тел друг о друга. Вспоминаю, как она впивается в его оголённые плечи своими ноготками, оставляя на них красные следы. Как между стонами хриплым голосом произносит его имя. Как Грачевский поворачивает голову, встречаясь со мной взглядом. Смотрит в упор. Дерзко ухмыляется. Но он не останавливается. Не отстраняется. Продолжая трахать ту девицу. Разрывает наш зрительный контакт, но только для того, чтобы впиться в губы девушки в страстном поцелуе. Как я, прежде чем развернуться и уйти, стаскиваю с запястья подаренный им браслет, безжалостно разрывая цепочку, и бросаю к его ногам. Поступая с его подарком точно так же, как и он с моим сердцем.

А дальше, боль!

Боль!

И только, боль!

Вот как бывает в этой жизни. Еще вчера я чувствовала себя предательницей. А сегодня предали меня!

Семя ненависти, что однажды посадил в моей душе Глеб Грачевский – наконец проросло, дав в этот день пока еще небольшой росток.

Понятия не имею, сколько часов я пролежала на холодной земле. Которая все больше и больше остывала по мере захода солнца за горизонт. Наблюдая за течением воды и мечтая лишь об одном - нырнуть в нее, и подобно камню, пойти на дно. Чтобы навсегда скрыться под ледяной бездной. И, наверное, так бы и поступила, если бы у меня были силы подняться или хотя бы доползти до реки. Но их не было, даже, чтобы пошевелиться. И оставалось только жалеть о том, что не сделала этого в самом начале.

Да, я действительно думала в этот момент о суициде. Мне хотелось умереть, только бы не чувствовать ту невыносимую горечь, что разрывала грудную клетку.

Слез уже давно не было. Я была словно сосудом, из которого беспощадно вылили на землю его содержимое. Больше не было никаких эмоций, только пустота. Даже боль временно отступила. Причем и физическая, и душевная.  Не чувствовала даже холода. Не слышала больше журчание реки и шелеста деревьев. И единственное, на что еще была способна это дышать и иногда смыкать свои ресницы. Ко мне пришло осознание того, что если закрою глаза, позволив себе провалиться в сон, то все закончится. Так я и поступила. Даже улыбнулась этой мысли понимая, что нырять в воду совсем не обязательно. Ведь на улице все еще минусовая температура, а наш регион достаточно холодный. И пусть на улице май, в горах и лесах все еще местами лежал снег.

Сознание постепенно уплывало…

***

Очнулась я в больничной палате. Разбудил меня сильный кашель, который с силой бил по грудной клетке. Была ужасная слабость и, кажется, даже был жар. Все кости ломило и очень сильно хотелось пить. Во рту было сухо, как в пустыне. Губы горели, и стоило провести по ним языком, то во рту почувствовала металлический привкус крови. Должно быть, они потрескались, когда случился приступ кашля. Горло саднило так, словно наелась битого стекла. Попыталась приподняться, но почувствовала жжение в сгибе руки, потому что там была установлена капельница. Пришлось вновь опуститься на подушку.

Оглянулась вокруг. За окном было темно. Палата была одноместная. Свет был приглушен, и я не сразу разглядела, что в углу на небольшом кресле спал Марк.

- М-марк. – Попробовала окликнуть его, но с губ сорвался ели слышный шёпот. – Марк. – Повторила попытку, но и она не увенчалась успехом.

Как бы не старалась, повысить голос у меня не получалось. Уже молчу о том, насколько больно было в принципе говорить. И тогда, чтобы привлечь внимание сводного брата, пару раз ударила ладонью по прикроватной тумбочке. И он в считанные секунды оказался около кровати, потирая пальцами сонные карие глаза.

- Ну, слава Богу, очнулась! -  Взволновано произнес сводный, прижимая свою ладонь к моему лбу, проверяя температуру. – Кажется, жар немного спал. – Констатировал самому себе.

- Дай, пожалуйста, попить. – Еле слышно произнесла, но Марк расслышал и, кивнув, вышел за дверь. А спустя несколько минут вернулся с бутылочкой воды. Даже придержал ладонью за затылок, помогая сделать из неё пару глотков. Больше я не смогла, потому что, во-первых, глотать было просто невыносимо, во-вторых, меня почти сразу начало тошнить.

- Как я здесь…

- Кирилл нашел тебя. – Сводный был напряжен и явно злился.

- Что случилось? – Как нестранно, но когда я пришла в себя, то практически ничего не помнила.

И Марк мне все рассказал. Как выяснилось, без сознания я провела почти трое суток. У меня было сильное переохлаждение, от которого чуть было не умерла. И вследствие чего заработала бронхит.  Оказалось, когда Мартынов не догнал меня, то позвонил моему сводному, объяснив ситуацию. А когда спустя час они вдвоем меня так и не нашли, то прозвонили всех друзей, и они присоединились к поискам. Пока Наташка и Кристина обзванивали всех знакомых, у кого я теоретически могла оказаться. Марк, Гришка, Артем и еще несколько их знакомых кружили на машинах по всему городу в поисках меня. А Кирилл, Сережа и Захар обходили пешком: дворы, набережную и парки.

Назаров нашел меня на набережной практически под утро, спустя почти десять часов поиска. Я была без сознания и еле дышала. Кир донес на руках мое бессознанное тело до дороги, где на Гришкиной машине доставили в ближайшую больницу и куда в скорее подъехали Марк и отчим. Марку кое-как удалось уговорить своего отца не обращаться в полицию. Объяснил Александру Ивановичу, что я поссорилась с Глебом, поэтому и убежала туда. Разумеется, в подробности он не вдавался.