Банстегейн улыбнулся.

— Нет. — Он положил руки на стол перед собой. — Однако генерал все же прав.

— Я надеюсь на это, по крайней мере, в том, что касается медицинских вопросов.

— Да ладно, Чекври, вы знаете, что я имею в виду — людей, которым нужны ответы. И мы должны дать им эти ответы.

— И какие же это ответы?

— То, что произошло в Эшри, то, что только что произошло здесь. Люди — некоторые люди, по крайней мере — не захотят идти в Возвышенное, пока всё, что происходит, не возымеет развязки.

— Значит, мы дадим им развязку?

— Да. — Он кивнул на дверь.

Они прошли через кабинет в короткий коридор, который вёл в ванную и небольшую обособленную комнату для отдыха. Банстегейн закрыл за собой дверь. Помещение выглядело тесным, освещенное единственной лампой.

— Все очень просто, — сказал Банстегейн, едва они оказались внутри, — Ронте — наши падшие ангелы.

Чекври смотрела скептически.

— И в случае с президентом тоже?

— Мы скажем, что она узнала, как они угрожали нам, что Эшри был их первым выстрелом, примером того, как они поступят с нами, если мы не предоставим им свободу действий. Гелемин собиралась лишить их привилегированного статуса Падальщиков указом президента, поэтому они устранили её. Мы скажем, что они должны убраться из нашего пространства, если понадобится, посадим в тюрьму столько, сколько сможем найти, или просто вышлем прочь. Все наши проблемы, таким образом, будут решены.

Маршал по-прежнему смотрела с недоверием.

— Они немного… недоразвиты для роли падших, септаме. На их кораблях едва хватает ракет, и вы думаете, вам удастся убедить людей, что эти бедолаги способны проделать с нами такие вещи? Это почти так же неубедительно, как неведение. По крайней мере, пока мы не знаем ответы, мы можем притворяться, что за всем этим стоит кто-то, кто больше и могущественней нас. А ваш выбор… свидетельствует о том, что мы слабы.

— Обвиним в этом все корабли, которые уже сублимировались, и намекнём, что Ронте, должно быть, рассчитывали на какие-то более высокие технологии.

— Как те, что есть у Культуры? — Выражение лица маршала было близко к презрению.

— Они помогали Ронте, не так ли?

— Они дали горстке или двум кораблям крошечное усиление. Похоже на покровительство, но не на акт взаимопомощи.

— Но мы и не станем обвинять их открыто. Не напрямую. Просто намекнём. Люди сделают свои собственные выводы. Это всё, что нам нужно. Кроме того, и у Ронте и Лисейдена имеются сторонники. Если правильно преподнести факты, тень падёт и на них. Их могут обвинить. Вы ведь можете организовать это, маршал?

— Конечно, я могу это сделать, септаме. — Чекври улыбнулась. — В моём подчинении вся полковая разведка, которая за последние несколько лет выработала чёткую стратегию распускания слухов и размещения историй в каждого медийного игрока, которых вы так усердно обхаживали на протяжении десятилетий, — они зададут вопросы, которые мы им предложим, выслушают и повторят то, что мы скажем. Вопрос в том, поверят ли в это люди. Возможно, для достоверности мне даже придется немного возразить вам, выступив в защиту флотов, — учитывая, что я, в конце концов, возглавляю Объединенное полковое командование. Они будут ожидать от меня поддержки, и мне придется её оказать.

— Делайте всё, что потребуется.

— Положитесь на меня, септаме. — Маршал посмотрела на часы Банстегейна, повернув голову, чтобы прочитать перевернутые цифры и стрелки на устройстве украшавшем его грудь. — Наши пять минут почти истекли, — заметила она. — Извините. — Она повернулась.

— Я сделал то, что должно было быть сделано, — сказал он, словно ожидая её одобрения. — Вы верите мне?

На самом деле он не хотел говорить этих слов. Ни ей, ни кому бы то ни было другому. И теперь был обескуражен вырвавшейся ненароком фразой.

Чекври повернулась и посмотрела на него.

— Неважно, во что я верю, септаме, — холодно сказала она ему. — Важно лишь то, во что верите вы и то, что вы говорите мне делать.

Он покачал головой, усмехнувшись.

— Вы хотя бы иногда спите спокойно, Чекври?

Маршал подняла брови.

— Я сплю как убитая, каждую ночь, септаме. Я всего лишь скромный военный офицер, выполняющий приказы. Никто не приказывал мне волноваться из-за тех последствий, которые они порождают. Или терять сон.

— Это необходимо было сделать, — сказал он ей убеждённо.

— Конечно, септаме. — Чекври пожала плечами. — Мне она все равно никогда не нравилась. Достаточно приятная, но… слишком слабая для той должности, которую занимала. Слишком… уступчивая. — Её брови снова изогнулись. — И всё же… Она умерла на руках у той, кто действительно любил ее. Они обе любили. А это уже кое-что. В данных обстоятельствах, это почти милосердие. — Она кивнула в сторону. — Кажется, я слышу, как стучит генерал. Нам лучше не задерживаться здесь.

— Есть еще кое-что, Септаме, — сказал Локуил, когда они сидели в задней части самолета, доставлявшего их из дипломатического квартала в парламент на пресс-конференцию. Чекври на своем шаттле вернулась в наземный штаб полка внутренней системы.

— Что? — спросил Банстегейн.

— Извините, — генерал потянулся вперед, чтобы щелкнуть выключателем. Между ними и сидящими напротив них старшими сотрудниками бесшумно воздвигся темный экран.

Локуил наклонился к уху Банстегейна и, дождавшись, когда самолёт выровняется, тихо сказал:

— Мадам Орпе была беременна.

— Что?…

— Примерно сорок дней. Вряд ли бы об этом стало известно до Сублимации.

— А вы…?

— Полностью уверен. Никаких сомнений.

— Но… Могла ли она…? Она ведь должна была знать…

— И она определенно знала. Она не была невеждой в таких вопросах. У нее имелись все стандартные медицинские рекомендации. Это была намеренная беременность, септаме. Осознанная.

Банстегейн ошарашено уставился перед собой, на темный материал перегородки, затем перевёл взгляд в сторону, на тусклые зеркальные иллюминаторы самолета. Он смотрел на проносившийся мимо город. Они миновали реку. Самый нижний ярус садов парламента стеной возвышался над неспокойной поверхностью волн. Через мгновение должны были появиться первые здания и павильоны. …О чем она думала? Что, как ей мнилось, она делала? Неужели она окончательно сошла с ума?

— Почему она…? — сказал он, внезапно осознав, что произнёс это вслух, растерянно уставившись на генерала.

— Этот… эмбрион — вы знаете, кто…? — пролепетал он. Голос как будто не принадлежал ему. Нужно взять себя в руки. — Он был… исследован?

— Продукты зачатия были удалены, — сказал Локуил, едва ли не шёпотом. — В частном порядке, так сказать. Так что в настоящее время они не являются частью судебного или доказательного материала, находящегося в распоряжении сил безопасности. И они не были проанализированы. Конечно, их нужно было бы проанализировать, чтобы установить личность…

— Возможно, будет лучше, если… будет лучше для всех заинтересованных сторон, если это исчезнет.

Генерал-врач откинулся на спинку кресла, кивнув.

— Я посмотрю, что можно сделать, септаме.

Он снова опустил экран конфиденциальности.

Банстегейн почувствовал, как его желудок сжался. Самолет начал крутой спуск.

ГСВ Содержание Может Оотличаться

ЛОУ Каконим

ГКУ Вытесняющая Деятельность

ГСВ Эмпирик

ГСВ Просто Чип С Инструкцией По Стирке В Богатом Гобелене Жизни

Уе Ошибка Не…

МСВ Проходил Мимо И Решил Заглянуть

МСВ Падение Давления

ЛСВ Вы Называете Это Чистым?

— Аватар Проходящего Мимо… сообщает, что президент Гзилта Сефой Гелемин мертва, возможно, на неё было совершено покушение.

∞

ЛОУ Каконим

— Мы располагаем данными, полученными через официальные внутрисистемные информационные потоки. Можно было бы ожидать, что наш коллега "Проходил Мимо И Решил Заглянуть" будет знать немного больше и сможет подтвердить это по своим собственным прямым каналам, что позволит нам быть уверенными, а не строить догадки, как какой-нибудь заштатный новостной концерн, состоящий из пары сомнительных камер и горемыки репортера, скачущего по комнате, и пытающегося одновременно надеть штаны, почистить зубы и при этом пялящегося с вытаращенными глазами на экраны экстренных новостей больших агентств.