– Варац! – позвала она.

– Слушаю? – чародей вынырнул, и отжал спутанные волосы.

– Ты сможешь материализовать что-то, на что можно наколоть рыбу?

Варац ненадолго задумался.

– Пожалуй что. Если это будет означать, что мы поужинаем.

– Сделаю все возможное, – Лилит окунула голову в воду.

– Если ты умудришься поймать рыбу, я тебе еще и штаны начарую, – он умыл лицо и подплыл чуть ближе.

– Ты же говорил металлы и сплавы?

– Иметь один профиль это пуританство, дорогуша. Ткани – моя вторая истинная любовь.

– Вот как? – Лилит вскинула бровь. – А еще какая-нибудь любовь у тебя есть? Органика там, горные породы?

– К счастью, нет! – он развел руками, разбрызгивая илистую воду. – Распыляться тоже, знаешь ли, не к лицу.

– Жаль, жаль, – Лилит прекратила отираться еловой ветвью и задумчиво понюхала собственное плечо. – Скажи-ка мне, обладатель хорошего обоняния, несет от меня еще заячьими кишками?

Варац принюхался.

– Я не чувствую. Но я, впрочем, и не гидра. Ты, кстати, уверена, что нам нужно убегать? Как насчет засады, м?

Они неспешно поплыли в сторону берега, на котором пламя костра выхватывало из темноты усталое лицо Дарири и ее пышные рыжие кудри. Лилит вздохнула, кивая на нее.

– Посмотри. Она всего лишь зажгла огонь, а уже выглядит так, будто не спала несколько дней. Как она будет сражаться? Вся эта бравада про чародейское могущество яйца выеденного не стоит.

– Что-то мне подсказывает, – усмехнулся Варац. – Что ее не каждый день похищают, а ее любимая кирья не каждый день чудесным образом возвращается с того света. Стресс вреден не только для тела, знаешь ли.

– Вот-вот, – кивнула Лилит. – Чары чего-то стоят только если чародей хорошо выспался, плотно позавтракал, в хорошем настроении и бодром расположении духа. Многовато оговорок, не находишь?

– Нахожу, – Варац поднял голову к небу, слушая пение птиц. – Но практичность это скучно. Выжить в лесу можно и без чар, а вот создать скульптуру размером с фрегат – едва ли. Совершенно бесполезно, но чрезвычайно увлекательно.

– Действительно, – хмыкнула Лилит. – Совершенно бесполезно.

Варац слегка закатил глаза.

– Вы с ней прям два сапога пара, честное слово. Она тоже слышит только то, что хочет.

Лилит повернула к нему голову и заговорила чуть тише:

– Как прошла ваша тамиса, кстати?

– Отвратительно уныло. Твоя стихийщица совершенно не умеет развлекаться.

– Я не об этом. Дарири, она показалась тебе напуганной, растерянной?

– Естественно. Она с тебя глаз не сводила и подпрыгивала каждый раз, когда ты ногой дергала. Я ей говорил, чтобы она угомонилась, но она упрямо продолжала повторять, что ты очнешься. Что любопытно, – Варац задержал взгляд на Лилит. – Потому что именно это и произошло.

– Хм, – Лилит посмотрела на берег с легким прищуром. – Пошли-ка. Раз ткани твой профиль, то как насчет рыболовной сети?

Лилит удалось найти немного диких слив. Сезон урожая для них давно прошел, и еще оставшиеся на деревьях плоды сильно переспели. Но до утра этого должно было хватить, а к тому времени Лилит рассчитывала, что в натянутую сеть что-то да попадется.

Она протянула чародеям по веточке с листьями липы.

– А это зачем? – не поняла Дарири, недоверчиво принимая ветку.

– Унимает голод, – ответила Лилит, отщипывая листочек и отправляя его в рот. – Обволакивает желудок. Я помню как-то раз с тамису только ими и питалась.

– Это когда мы познакомились? – Дарири аккуратно сорвала несколько листков. Лилит кивнула.

– Последние по-настоящему голодные времена. Скучаю по вкусу выпечки из грязи и сворованных из-под несушек сырых яиц, – хмыкнула она, подбирая под себя ноги.

Полено в костре громко треснуло, и к ночному небу взмыл сноп искр. Кроме пламени и речки, бегущей заих спинами, ничто не нарушало ночную тишину. После небольшой паузы Варац повел в воздухе рукой.

– Ну? – спросил он, будто ожидая чего-то.

– Что “ну”?

– Где история? Или ты просто так сделала подводку про голодные времена?

Лилит пожала плечами.

– Могу и рассказать, почему нет. В общем, было мне пятнадцать, я бежала из трудового лагеря и с грехом напополам добралась до Синепалка. Попала в самую мясорубку: тогда была очередная стычка Севера с Оренхаем, и северян теснили от границы на юг. А вместе с ними и кучу беженцев…

Лилит, борясь со сном, подпирала спиной крепостную стену. Ворота в город были закрыты. Беженцы толпились у моста, разбив импровизированный лагерь.

Лилит караулила и выжидала, насколько могла терпеливо. Синепалк был надежно защищен и окружен глубоко врытой в землю крепостной стеной со сторожевыми вышками. О подкопе нечего было и думать, ровно как и о том, чтобы взобраться наверх. Ворот в город было двое, и Лилит успела провести по дню у каждого из них. Единственная ее надежда была на то, что она встретит кого-то из своих, или в город просочится слушок про лиловоглазую девку с черными волосами. Но с каждым днем она верила в это все меньше. Однако, она все равно держала на виду монетку с дыркой в середине – а вдруг?

Лилит сидела недалеко от ворот, пристально смотря на вереницу людей, подходивших к стражникам с грамотами, мольбами и чеканками. Было холодно, но она не замерзала, несмотря на то что целый день просидела неподвижно. Последним, что она съела, был заплесневелый кусок сыра пять дней назад. Листья липы немного спасали положение, помогая от голодных спазмов, но не придавали сил.

В город пускали либо со свидетельством о владении собственностью, либо с письменным разрешением от мэтро; такое было в основном у хорошо одетых людей с холеными лошадьми, жителей верхнего города.

С каждым проходящим часом беженцы наглели, а стражники оскотинивались. Если утром они хотя бы старались вести себя профессионально, то ближе к вечеру принялись отрываться на самых отчаянных, бранясь, толкаясь и тыкая несчастных в ребра тыльными сторонами секир. За день в стражников дважды бросили дерьмом и трижды напали с кулаками и палками. Словесные оскорбления Лилит даже не считала; каждый второй проходящий мимо крестьянин сплевывал себе под ноги и цедил что-то презрительное. Они лишились домов, скота, пожитков – всего, что у них было. Прошли много верст по грязи и снегу лишь для того, чтобы померзнуть под стенами из-за того, что в город не пускают беженцев. Лилит не любила свиней и земель в равной степени, но первые вызывали у нее куда большее презрение. Слишком уж богатая у нее с церковниками была история.

Лилит знала, что рано или поздно ворота откроют. Скорее всего, готовят приюты и ждут поставок провизии, которая пойдет на кормление вчерашних крестьян, а ныне – простых бездомных. Потом, когда конфликт с Оренхаем подутихнет, им дадут новые дома в тех же владениях. Дома тех, кто не вернется с войны.

У нее не было ни времени, ни желания ждать вместе с остальными оборванцами. Ей нужно было в город, и она знала, что может в него попасть. Сыграть карту голодной девочки и примазаться к какому-нибудь горожанину не выйдет: четыре клейма есть четыре клейма. У нее была парочка идей, и она присматривалась к толпе, выискивая взглядом подходящего человека.

Когда красный свет закатного светила сменился оранжевым светом факелов, она услышала негромкий свист откуда-то слева. Чуть поодаль она увидела рыжую девушку, хорошо одетую, в зеленой накидке с меховым воротником. Девушка поманила ее рукой, и Лилит посмотрела на нее недоверчиво. Что от нее может быть нужно верхнегородской?

Она поднялась на ноги медленно, чтобы не закружилась голова. Зачем-то оглянувшись на стражников, как раз занятых вялым избиением очередного особо активного крестьянина, она медленно подошла к девушке. Руку она держала чуть сзади, так, чтобы в любой момент скользнуть ею в сапог, за ножом.

– Те че, девка? – спросила Лилит, останавливаясь шагах в пяти от нее.

– Спокойно, – девушка показала обе руки в кожаных перчатках и улыбнулась примирительно. – Я помочь хочу.