И вот перед Инари встали все его одинокие ночи и на нижних нарах в бараках на постройке Мурманки, и в арестной комнате финского легиона, и ночь первого дежурства у лодки с оружием, и выходило так, что никогда ему не было так отлично, как сейчас. Никогда еще жизнь не открывалась перед ним всей своей напряженной радостью, как в эти дни.

«Какого ж черта, по такому случаю и лишнюю смену выстоять не грех», — успокаивал он себя.

— Обязательно скажу завтра Хильде, чтоб она стала моей женой, — произнес он уже вслух и радостно стал насвистывать веселую русскую песенку.

Он слышал ее еще в Красной Армии. Насвистывая «Яблочко», он вдруг заметил передвигающийся по дороге темный предмет.

Предмет двигался от леса, стало быть, можно постоять на месте, не идти навстречу, подождать, пока он подойдет. Ба, да это обыкновенные крестьянские сани. Лошадь идет медленно. Густой пар вырывается из ее рта.

На санях — Инари видит — сидят двое.

— Стой!

Сани останавливаются.

— Кто? Откуда?

— Товарищ Инари разрешил мне съездить домой за женой, сыном и барахлишком. Я сам из батальонного обоза, еду по разрешению Инари, — еще раз повторил возчик.

«Это он. Забавно, что не узнает меня», — подумал Инари и спросил:

— А где сын твой?

— А вот спит в санях, закутала я его в одеяло, — отозвалась женщина.

— Ну, проезжай, да скажи, пожалуйста, в караулке, что пора сменяться. Не забудь.

— Ладно.

«Скоро смена придет, если только этот возчик в семейных заботах не забудет о моем поручении».

Возчик действительно был очень занят своими семейными заботами. Но ослушаться вооруженного человека, да еще стоящего на посту, было выше его разумения. Поэтому, проезжая мимо казармы, он остановил свою лошадь и зашел в канцелярию.

На самом пороге душной комнаты был распростерт Легионер.

От духоты лампа горела совсем тускло, и язычок пламени вокруг фитиля трепетал, как бабочка.

Один из спящих на полу лесорубов зашевелился.

«Вот и отлично, — подумал возчик, — не придется никого будить», — и взял его за плечо.

Тот продрал глаза и зевнул.

— Слышишь? — наставительно сказал возчик. — Часовой говорит, пора смену давать. — Потом добавил понимающе: — Не август ведь!

Проснувшийся поглядел на возчика, потом перевел свой взор на круглые стенные часы.

— А и в самом деле пора сменяться, заспались, однако, ребята. — И он принялся бесцеремонно будить товарищей.

— Ребята, нам пора идти.

Они просыпались нехотя, но, вспомнив, в чем дело, сразу же вскакивали на ноги и шли умываться прекрасным февральским снегом.

— Кто же будет разводящим?

— Должно быть, Легионер.

— Ребята, он был в карауле, не стоит его тревожить, пусть спит, мы сами не маленькие.

— И вправду, разве мы сами не сможем найти дорогу к своим постам! А кто не знает своего назначения, пусть посмотрит сюда — на стене расписание!

Так они и порешили самим идти на посты свои, не будя уставшего Легионера, и гурьбой вывалились из караулки.

На посту № 13 Вайсонен должен был по расписанию сменять Сара; но каждый из сменных высматривал в расписании только свою фамилию, куда ему нужно идти, так что пост № 13 оказался и на этот раз забытым.

Легионер слышал сквозь сон какой-то шорох, но сам не мог проснуться.

Так Инари на посту № 13 сменил сам себя на второе дежурство. Так он, не сходя с места, вступил во второй караул.

Было чертовски холодно, но, проклиная Медный Котелок, и фельдфебеля, ранившего Унха, и возчика, и Легионера, Инари даже и не подумал о том, что можно покинуть пост.

Погасла лампа и в далеком окошке штаба, и только слабо мерцает еще ночник в оконце больницы.

Олави пошел собирать свое семейство.

Из этого двора должны были отбыть в путь две лошади. Одна принадлежала Эльвире: ее приданое. Тот знакомый жеребенок с подпалинами, выросший уже в отличнейшего коня; на этих санях собиралась ехать за мужем своим Эльвира с дочерьми Хелли и Нанни.

Другие сани были взяты в порядке мобилизации, и возчиком ехал сам отец Эльвиры.

Он подрядился перевезти на последнем участке пути батальона груз в четыреста кило. Это был большой ящик американского сала. Из соседнего дома надумал ехать с Олави в Карелию муж Эльвириной сестры, гармонист Лейно.

— Посмотрю, как там люди живут, не понравится — вернусь!

Он был увлечен этим потоком саней и своих знакомых ребят, своих парней — лесорубов и возчиков.

Его всегда привлекало приволье многолюдного общества, когда можно показать свое умение выпить и, выпив больше других, играть на гармони лучше трезвых гармонистов. В конце концов он был совсем неплохим парнем, хотя и не умел заглядывать вперед дальше, чем за послезавтра.

Лейно решил поехать со всем обозом добровольно, взяв немного скарба с собой, тем более что ехать-то все равно пришлось бы, если не со своим барахлом, то с казенным грузом, а на оплату он не очень рассчитывал. Тем, что увязалась за ним в это путешествие жена, он был немного недоволен, но ничего не поделаешь, эти женщины не любят, чтобы им отказывали. Когда Эльвира узнала о том, что с обозом отправляется еще ее сестра с мужем, она очень обрадовалась и, растормошив поцелуями девочек, принялась их кутать.

Им предстояла трудная дорога.

— Куда мы едем, мама? — спросила Эльвиру Хелли. — Куда мы едем так поздно, ночью? Наверно, уже девять часов?

Это было самое позднее время, какое могла себе представить Хелли.

— Позже, доченька, сейчас уже больше трех. Мы едем в другую страну, в Советскую Карелию.

— А что, мама, разве опять по течению приплыл к нам веник? — обрадованно спросила Хелли.

Эльвира, не расслышав, о чем спрашивает дочка, чтобы избавиться от дальнейших расспросов, отвечала утвердительно, тем более что Олави уже торопил ее.

— Надо выезжать со двора, — говорил Олави, — чтобы попасть в середину обоза. Скорее, Эльвира!

Отец вывел свои нагруженные сани полчаса назад.

Эльвира выбежала во двор. Ворота на улицу уже были распахнуты.

Эльвира сняла кошелку с овсом с морды лошади, как в детстве, поцеловала в мохнатые замшевые губы и повела к выходу под уздцы.

Олави на руках вынес закутанную Нанни, она сладко спала. Хелли сама взгромоздилась на сани и тоже скоро заснула.

Уже проходил по совсем еще темной улице бесконечный обоз.

Батальон пошел дорогой на восток.

Она была плохо наезжена. Лошадям предстоял утомительный путь. Последняя деревня Суоми находилась от границы приблизительно в сорока километрах, и на столько же, если не больше, от границы отстояло первое селение Советской Карелии.

Обоз, казалось, шел нескончаемым потоком, и Олави с трудом ввел в него свои сани.

Так Эльвира со своими малыми дочерьми вошла в батальон, и так второй раз для нее началась новая жизнь.

Сани отца двигались позади метрах в семидесяти, но Эльвира об этом узнала только тогда, когда совсем стало светло.

— Товарищ, товарищ! — толкнул в караулке спящего Легионера в бок проснувшийся партизан. — Товарищ, наши уходят!

Легионер сразу вскочил на ноги и посмотрел на часы.

— Что такое? — заволновался он. — Смена была?

— Была, — лениво отвечал партизан, — не хотели будить тебя, сами разошлись по постам. Скоро и их совсем снимать надо будет. Наши уходят.

— Сменил кто-нибудь пост № 13? — спросил тогда Легионер.

— Да не знаю, ребята действовали по расписанию. Кому куда было на стенке написано, тот туда и шел.

В ведомости постов против цифры 13 стояло: Сара, Вайсонен.

— Значит, Инари до сих пор стоит. Пять часов стоит на таком холодине! — И пот прошиб Легионера.

Он вскочил и, не умывшись, побежал к посту № 13.

Навстречу ему шел бесконечный обоз.

Возчики громко разговаривали, пахло острым конским потом, соломой и снегом.

Легионер выбрался из этого потока и свернул на большую дорогу влево.