Софи обомлела. Она никогда не произносила вслух, от кого ребенок на самом деле. Как Стас об этом узнал?

— Зачем тебе мой сын?

— Все просто. Я хочу отомстить.

Нездоровый блеск в глазах Стаса напугал Софи не меньше, чем мысль о том, что Миша может стать орудием мщения.

— Не с помощью моего ребенка!

— А куда ты денешься? Вернешься в тюрьму? Или к опекунше?

Софи промолчала.

— Вот, то-то, — хмыкнул Стас. — Сейчас обед, на двадцатом этаже в лучшем случае беременная жена Виктора и двое детей. Вырубим камеры в Башне, а потом поднимемся на лифте на двадцатый этаж и заберем мальчишку.

У Софи за плечами был богатый опыт общения с уродами, которые искали приключений с красивыми и беззащитными цыпочками. Почему-то все уроды хотели ее. Но Стас их переплюнул. Он хотел похитить ее ребенка.    

Еще в ранней юности в общежитии одна умудренная жизнью подруга показала Софи уязвимое место на теле – у любого человека на шее имеется важная вена. Название вены Софи не запомнила, но место, где она расположена, запомнила наверняка. Если ее перерезать, человека ждет мгновенная смерть. В далекой юности Софи верила – ей не понадобится эта наука.

А сейчас она судорожно сжимала тонкий нож и искала глазами ту самую вену на шее Стаса. Она уже решила, что сделает, после того, как доберется до этого места на его теле.

Удар нанесла мгновенно. Точно в цель, как учили подвыпившие подружки в общаге много лет назад.

Стас вздрогнул, взглянул на нее, широко распахнув глаза, и через несколько секунд обмяк.

Хлынула кровь.

Софи сидела на своем месте, сжимала нож дрожащей рукой и боялась дышать. Она не могла поверить, что только что совершила преступление.

Убедившись, что Стас не дышит, Софи начала осматривать себя. На новую курточку кровь по счастливой случайности почти не попала – так, пару капель на рукава. Основная струя заливала одежду жертвы, обивку сидений и капала на пол.

Софи быстро обчистила карманы Стаса. Забрала новый паспорт на имя Катерины Смирновой и все имеющиеся в бумажнике деньги, а потом осторожно выскользнула из машины под проливной дождь. Вокруг не было ни души – непогода сделала свое дело.

Пробежав пару кварталов, она воткнула в насквозь промокший палисадник тонкий нож. Придавила для верности ногой, чтобы до весны точно не нашли. Вряд ли потоки дождя  и размокшая земля оставят на орудии убийства ее отпечатки.

Немного успокоившись, она поймала такси у обочины дороги и попросила подбросить ее к автовокзалу.

Маршрутные такси ходили в пригород с завидной периодичностью.  Софи купила билет до самого дальнего пункта назначения. Никто не спросил, откуда она пришла, и куда направляется. Чуть позже она планировала пересесть на поезд и затеряться. Новый паспорт и толстая пачка пятитысячных купюр помогут снять жилье и продержаться первое время. А Миша… Миша будет жить со своим родным отцом. Виктор жестокий человек, но он сможет дать их сыну намного больше, чем она сама. Своих Янковский не бросит.

Поздним вечером Евгения Котлярова села за руль своей машины. Дом отца остался позади.

 С неба не прекращал лить дождь, но так даже было лучше.

Евгения долго и совершенно бесцельно гоняла машину по ночному городу. По щекам катились горькие слезы. Она чувствовала себя обманутой и брошенной, но бежать вдогонку за исчезнувшей в закате Софи не стала. Евгения вдруг осознала – Софи никогда не станет Алисой. Никто не станет Алисой. Все, что осталось от Алисы, лежит в аккуратной урне на переднем сидении рядом с водительским.

— Знаешь, когда мне удалось вытащить тебя из того ужасного места, в котором запер тебя мой отец, мне казалось, что дальше все будет хорошо. Что мы будем жить вместе, как и раньше. Что будем счастливы… — всхлипнув, заговорила с прахом Евгения. — Но знаешь, я ошибалась. Ты снова сорвалась. У тебя снесло крышу от ощущения свободы и вседозволенности… А сейчас… сейчас нам с тобой пришло время расстаться. Тебя никто не заменит, но тебя больше нет. Мне придется начать все сначала, уже без тебя.

Она пригнала машину к реке. Притормозила у обочины дороги и с отчаянием взглянула на урну, в которой хранился прах ее подруги.

Всхлипнув, приоткрыла дверцу и выбралась из машины под осенний дождь. Крепко сжимая урну, двинулась в сторону темной полосы песка у кромки воды.

Холодный ветер налетал неприятными порывами, бил в ее некрасивое лицо пригоршнями дождя, но Евгения не чувствовала холода.

Осторожно распечатав урну, она вытряхнула прах Алисы. Ветер подхватил черную пыль и отбросил ее в неспокойную реку.

Зашумел пожелтевший камыш, застучал по воде усилившийся дождь.

— Прощай, Алиса, — прошептала Евгения. Отбросила урну в камыши и, не оборачиваясь, зашагала обратно к машине.

Она долго сидела за рулем. Растирала слезы по некрасивому лицу и все не решалась тронуться в обратный путь. Ведь впереди ее ждали пустой отцовский дом и целая зима одиночества.

Миша жил у нас две недели, а мы так и не переехали в новый дом. Первые дни нам было очень тяжело. Он прятался ото всех и плакал, если его находили. Он мог залезть под стол или в комод, и не отзывался, когда его звали по имени. Кушал он только в том случае, если бабушка находила его убежище и кормила с рук. Переодеваться не давался - кусался и снова плакал. Хорошо, хоть понимал, что такое туалет. Дорогу туда он выучил сразу.  Успокаивался только, когда рядом была бабушка. Даже не знаю, почему именно на нее он реагировал позитивно. Может, потому что малыши всегда тянутся к бабушкам и дедушкам, а может, у него просто не было нормальной семьи.

На третий день утром мы нашли его в Тасиных сокровищах. Он не притронулся к игрушкам для мальчиков – все обходил стороной купленные ему Виктором подарки, как будто боялся их. А ранним утром, пока все спали, забрался в огромный кукольный домик. Посреди  домика возвышались пластиковые контейнеры с разноцветным тестом для лепки – Тася любила лепить вкусности для своих кукол. Туда Миша и устремился. Он тихо сидел посреди разгромленного домика и усердно лепил ровные фигуры из теста.

Его обнаружила я, когда зашла в детскую комнату Таси. Дочка просунула головку в дверь следом за мной и приоткрыла маленький ротик от возмущения. После появления Миши она начала прибегать ночью в нашу с Витей спальню и спала между нами до утра. Видимо, общее напряжение сказывалось на ней не лучшим образом, а сон между нами добавлял ей уверенности в том, что родители ее по-прежнему любят.

Миша не бегал ни к кому. Он спал один, забившись в угол кровати дальней комнаты. Там, где ночевала бабушка. Видимо, на третий день он устал прятаться, и решил исследовать территорию.

Я с ужасом застыла в ожидании истерики дочери – Миша разломал стены кукольного дома, личной резиденции Таси.  Мне хотелось верить, что он сломал их не по злому умыслу, а от собственной неуклюжести.

— Черт, — заглянул в детскую проснувшийся муж. — Как же я забыл про тесто для лепки. Накупил ему гору ерунды, а он ведь любит лепить…

Тася рванулась вперед, на защиту своего имущества. Мы с Витей кинулись следом, не желая видеть побоище – наша дочка та еще собственница, а Миша для нее чужак.

Но застыли посреди комнаты – Тася спокойно нырнула в разрушенные владения и выхватила один из контейнеров с тестом для лепки из общей свалки. А потом плюхнулась на пол рядом с Мишей и с интересом принялась его рассматривать. Жажда общения перевесила чувство собственности. Тася осторожно коснулась ручкой недоверчиво посматривающего на нее Миши, а потом тоже принялась лепить фигуры из теста.

Мы переглянулись. Витя сжал мою руку.

 «Кажется, бури не будет», — спустя пару минут шепнул он.

— Чудесные дети, — заглянув в детскую самой последней, довольно кивнула бабушка. — Пожалуй, сделаю на завтрак запеканку из творога.