«Господин Генералиссимус Князь Италийский Граф Суворов-Рымникский. Дошло до сведения моего, что во время командования войсками моими за границею имели Вы при себе дежурного генерала, вопреки всех моих установлений и высочайшего устава, то и, удивляясь оному, повелеваю Вам уведомить меня, что Вас побудило сие сделать».
С этого сердитого рескрипта началась последняя опала полководца. Павел легко взял назад все свои обещания. Ни обещанных царских почестей, ни княжеского титула светлости, ни торжественной встречи в Петербурге Суворов не удостоился.
Думаю, секрет последней опалы Суворова всё-таки связан с самыми важными свершениями последнего года жизни полководца. С судьбой Итальянского и Швейцарского походов. В эпистолярном наследии Суворова нет оценок лихорадочной внешней политики императора Павла конца 1799 — начала 1800 года. Мы привыкли считать, что Суворов, имевший серьёзные счёты к австрийцам, к их императору, к эрцгерцогу Карлу, к Тугуту и Гофкригсрату, приветствовал выход России из антифранцузской коалиции. Но не будем путать эмоциональные оценки со стратегией!
Вскоре после Швейцарского похода Суворов втолковывал британскому лорду Генри Клинтону-младшему свои так называемые правила военной физики, имеющие прямое отношение к текущему моменту:
«Всякие переговоры при свиданиях, где обыкновенно примешиваются личные интересы, были бы обременительны. Вкратце вся тайна состоит в следующем:
1. Вновь разместить свою армию по удобным квартирам.
2. Быть там поскорее, дабы скорее разместиться и приготовиться к предстоящим действиям.
3. Сии последние должны начаться зимою, как только дороги станут проходимыми.
4. У Эрцгерцога армия много сильнее; он должен действовать всеми силами, выключая несколько отрядов.
5. Русские и прочие присоединятся к нему.
6. Двигаться по прямой, а не параллельно.
7. Да не будет зависти, отступлений, отвлекающих атак — все это принадлежит к детским играм.
8. С высоты расположения атаковать неприятеля по центру, искусно гнать его, не давая времени опомниться, раздавить его, а после выгнать остатки изо всей Швейцарии и окончательно освободить ее — сие уже труды невеликие. Разбитые части легко могут быть уничтожены после в короткое время.
9. На все сие потребен месяц. Нужно только беречься адских козней разных теорий».
Суворов собирался довершить начатое в Швейцарии и надеялся, что император поддержит идею похода во Францию. Но не нашёл такой поддержки… Франция генерала Бонапарта не могла стать союзником России, а лихорадочные метания, которые демонстрировал Павел, никогда не считались хорошим тоном дипломатии. Не исключено, что в узком кругу Суворов критиковал его политику. И вполне вероятно, что это стало известно порывистому Павлу Петровичу. Только так и можно объяснить его резкую перемену в отношении Суворова — полководца, спасшего честь России и принёсшего царствованию Павла немеркнущую славу.
В Альпах Суворов спас армию. В Куре и Линдау в считаные дни он снова подготовил её к сражениям. У него имелся план изгнания французов из Швейцарии — план отнюдь не фантастический. Однако пришлось возвращаться в Россию, не завершив главную задачу. Это угнетало Суворова. Если бы он мог заглянуть в будущее — хотя бы на 15 лет, душа полководца, наверное, смягчилась бы. Суворов убедился бы, что его ученики выстояли в противостоянии с Великой армией Наполеона. Хотя «грозу двенадцатого года» можно было предотвратить, следуя планам Суворова. Не случилось. Альпийский поход не стал звеном в цепочке будущих побед в швейцарской кампании. Но он остался в истории как неподъёмный подвиг, который оказался по плечу 70-летнему фельдмаршалу Суворову и его солдатам, выдержавшим все тяготы горной непогоды, преодолевшим непроходимые перевалы и побеждавшим в каждой стычке, в каждом бою.
Участник альпийского перехода полковник Старков (в то время унтер-офицер) много лет спустя вспоминал ушедших товарищей: «Мир праху вашему, русские люди! Нет уже им подобных. Святая Русь оскудела ими! Были, есть и будут отлично храбрые воины, но подобных… нет!» Присоединимся и мы к его справедливым словам.
К читателю
Мы закончили рассказ о Швейцарском походе русской армии. Перед нами встали картины альпийских высот, скал и долин, селений и рек…
Увидев эту грандиозную и во многом трагичную страницу русской истории, читатель может спросить: а зачем всё это было нужно? Зачем нужно было посылать на страдания и смерть тысячи русских людей в далёкую Швейцарию? Почему они проявляли чудеса выдержки и героизма, вместо того чтобы при первых же трудностях бросить всё и уйти домой?
Нам, погружённым в свою личную, частную и маленькую жизнь, трудно представить себе, что двигало Суворовым и его солдатами, что они чувствовали, отстаивая честь Отечества. Для нас наше личное благополучие становится выше интересов общества и страны, в которой мы живём.
Суворов положил всю свою жизнь на служение своей стране. Солдаты, пришедшие в армейскую жизнь из крестьянской среды, несли в себе общинный дух товарищества, ответственности за общее дело. Суворов с его умом, безоглядной личной храбростью и отеческим отношением к солдатам был для них олицетворением Отечества. Честь, доблесть, верность своей земле — слова, выходящие нынче из обихода, — составляли основу армейской жизни. В этом сила русской национальной — не наёмной! — армии и побед Суворова. В этом источник силы духа русского солдата, побуждающего его не отступать, спасая свою шкуру, а совершать невозможное. И даже в ловушке, в самые трудные дни похода Суворов берёг солдатские жизни и делил со своими чудо-богатырями все испытания, все тяготы войны.
Не к нам ли, сегодняшним, обращены слова участника похода капитана Николая Грязева:
«О вы, упитанные роскошию и негою гордецы, вредные тунеядцы, провождающие жизнь свою в бездейственном наслаждении великолепнаго крова в недрах благословеннаго моего Отечества! Вы не чувствовали никогда подобнаго спокойствия в душе своей! Мечты, вас увлекающия, уносят его на крыльях вихря, и ваши пресыщения не дают вам чувствовать истиную его цену. О, если бы хоть единожды поставили вы дебелую грудь свою против врага, не уважающаго никакими тленными достоинствами, никакими блестящими украшениями, ни знаменитости рода, вы почувствовали бы, что значит истиная честь и чего стоят отличия, приобретаемыя трудами и кровию. Вы утопаете во всяком изобилии тогда, как мы ровно семь дней не имеем куска черстваго хлеба, дабы подкрепить ослабшия от трудов свои силы; вы покоитесь в альковах своих на мягком, пышном ложе, при свете блестящих лампад и, может быть, в объятиях прелестнейшей из жен тогда, как мы проводим жизнь свою под кровом необозримаго неба, на сырой, голой земле, на пронзительном холоду, не имея иногда на себе ни одной сухой нитки, муравьиная кочка служит нам изголовьем, и мы не чувствуем ничего, даже мщения сих насекомых за нарушение их спокойствия: вот как сладостен после трудов сон наш! Но мы не завидуем вам: теките по пути, усеянном розами и фиялками; теките к своему ничтожеству, и Отечество не уведает о существовании вашем; мы течем по пути, устланном тернием, и язвы наши суть печать заслуг, несомых нами для пользы, для славы нашего Отечества; если мы падем, оно воздвигнет нам достойный памятник как верным и полезным сынам, как храбрым Героям, положившим за него живот свой и Святая Церковь будет молить о нас непрестанно Господа Сил, да приобщит нас в селениях своих к числу избранных чад!»
Это слова участника похода. Но и 220 лет спустя его значение для нашей армии, для народного самосознания трудно переоценить.
