Суворов спешил. Спешил на выручку к Римскому-Корсакову и Готце. Он ещё не знал, что Массена уже разбил их… Авангард, ведомый Багратионом, отправился в путь по горной тропе, когда ещё не все вьюки добрались до Альтдорфа.
В пять часов утра Багратион двинулся к хребту Росшток. Ему предстояло пройти 16 вёрст до деревни Мутен. За авангардом медленно, но верно, тремя колоннами шагали основные части. На несколько километров растянулась эта цепочка, которую в арьергарде прикрывал корпус Розенберга. Арьергарду несколько раз приходилось отбивать французские атаки.
Это был голодный и холодный переход. Не представлялось возможности развести костёр: не хватало дров. По сравнению с этим участком пути предыдущие переходы показались земным раем. Трудно было солдатам не впасть в отчаяние. Одно поддерживало их: они видели, что рядом по тем же скользким тропинкам шагают их полуголодные израненные генералы. Все трудности переходов делил с воинами и великий князь Константин Павлович. И, конечно, сам «батюшка Суворов», кутавшийся в потрёпанный плащ. Достаточно было взглянуть на него — и путь становился чуть легче. Однажды, заметив хмурое настроение смертельно усталых солдат, Суворов затянул для них протяжную песню: «Что с девушкой сделалось, что с красной случилось?..» Тут же потеплели суровые лица. И долго солдаты по цепочке рассказывали друг дружке про песню Суворова…
Шли они сперва в гору — и это был мучительный марш. Потом пришлось спускаться — и это оказалось ещё опаснее. Глинистая почва размякла от дождей, расползалась под ногами тысяч солдат. Люди и лошади скользили и падали — подчас в бездну, из которой нет возврата. Прибегаем опять к свидетельству участника похода капитана Николая Грязева:
«На разсвете тронулись мы с сего места и стали подниматься на гору, называемую Сент-Алберт, коей перпендикуляр считают около пяти верст; и потому, как в разсуждении ея высоты, так крутизны и острых камней ее составляющих, едва в сумерки могли достигнуть ея вершины, и то не со всем корпусом. Распортершаяся темнота ночи остановила наше следование далее вниз по ея склонению и принудила остаться тут до разсвета на холодном и пронзительном воздухе, который на таком возвышении, естественно был ощутительнее, нежели в каком-либо другом месте, и при том без всяких пособий, хотя бы огня, по не имению дерева; ибо кроме камней ничего более здесь не находили, и ночная темнота останавливала всякое покушение сдвинуться кому-либо с своего места, но всякой оставался там, где она его застигла. Но нужда изобретательна: Полковой наш Командир, Полковник Яфимович, я, и еще двое из товарищей долго выискивали средства, как бы сойти с самой вершины и спустясь пониже защитить себя от пронзительнаго холоднаго ветра, от коего застывала кровь в жилах наших, и наконец нашли способ уменшить ужас темноты, препятствующей решиться на один шаг вперед, который бы мог быть последним, и сей способ состоял в небольшом восковом огарочке у одного из нас находившемся; мы свернули из бумаги род фонаря, утвердили в средине онаго огарочик, дабы защитить его от ветра, высекли огня, зажгли и пошли вперед по тропинке, освещаемой слабым светом и ведущей в низ по склонению горы; но как оная состояла в разнообразных излучинах, пересекаемых почасту уступами и выдающимися каменьями, то ход наш был весьма медлителен и затрудняем сими опасностями; ибо передний наш товарищ, несущий сей магический фонарь, должен был почти на каждом шагу останавливаться и давать время сходить прочим. Наконец, преодолев все сии трудности, спустились мы довольно низко от вершины и почувствовали, что ветер не столько уже был проницателен, и при том нашли здесь, на небольшой площадке, часть неутомимаго нашего воинства, сошедшаго сюда заблаговременно и занимающагося зрением на маленький курящийся обломок дерева; и действительно одним только зрением потому, что теплота от него происходящая, недостаточна была обогреть всех окружающих. Мы присоединились тут же, достали из кармана сухарей, сколько хотелось, и погрызли и пробыли тут до рассвета».
За 12 часов солдаты авангарда Багратиона преодолели путь, полный невзгод, и подошли к деревне Мутен (Муттенталь). Первое, что там обнаружили разведчики, — французский пикет. Сравнительно небольшой — 150–170 бойцов. Не дав своим войскам и часу отдыха, Багратион организовал штурм Мутена, о котором в реляции Суворова рассказано так:
«С частию своих егерей полка имени его спустился с горы прямо в средину и, приближась к неприятелю так, что он за лесами и скалами того не мог приметить, приказал стремительно со всех сторон на него ударить, приведя тем неприятеля в замешательство, который бросился было бежать, но, не обретая нигде спасения, принужден был отдаться в руки победителям со всем своим оружием. При оном взято в плен 87 человек с офицером, поколото до 50 и ранено 7 человек».
С трофеями в Мутене дело обстояло бедновато. Там не удалось поживиться хлебом. Чтобы после сражения егеря Багратиона могли восстановить силы, великий князь Константин Павлович купил у местного жителя за 40 червонцев две грядки картофеля.
Два дня тянулись войска от Альтдорфа до Мутена, и ещё два дня шли к месту назначения вьюки. Багратион уже докладывал Суворову, что французы затаились неподалёку, что они собирают силы для нового сражения. Генерал Массена считал, что в Мутенской долине Суворов угодит в западню.
Деревушку Мутен в современной литературе чаще называют коммуной Муотаталь, а речку Мутен — Муотой. Но мы будем говорить так, как по традиции объяснялись современники Суворова.
Фельдмаршал спешил на выручку к Римскому-Корсакову, чтобы, объединившись со свежими армиями союзников, снова громить французов.
Армия Суворова медленно шла через узкий и заснеженный перевал Кинциг-Кульм по направлению к Мутенской долине. Шагали медленно и осторожно, за час преодолевали не более полутора километров. На скользкой дороге погибали и люди, и мулы. Выбившись из сил, небольшими группами солдаты останавливались на короткий отдых. Тем, кто сохранил муку, которую раздавали в Альтдорфе, удавалось испечь на огне лепёшки и подкрепить силы. Однако припасов критически не хватало. Впроголодь существовали даже генералы, блистательные аристократы… Сохранилась история о том, как Милорадович хотел выменять у солдата лепёшку за небольшую головку сыра. Правда, солдат от сыра отказался. Зато потом старые гренадеры передали Милорадовичу пару сухарей и кубик бульона — трофеи, добытые у французов. Грязев вспоминал о швейцарских переходах: «Мы копали в долинах какие-то коренья и ели, да для лакомства давали нам молодого белого или зеленого швейцарского сыру по фунту в сутки на человека, который нашим русским совсем был не по вкусу, и многие из гренадер его не ели; со всем тем, во все время нашего пребывания в Швейцарии, сыр составлял единственную пищу; мяса было так бедно, что необходимость заставляла употреблять в пищу такие части, на которые бы в другое время и смотреть было отвратительно; даже и самая кожа рогатой скотины не была изъята из сего употребления; ее нарезывали небольшими кусками, опаливали на огне шерсть, обернувши на шомпол, и таким образом обжаривая воображением, ели полусырую». И в таком состоянии армия сохраняла боеспособность!
Последним шёл арьергард — корпус генерала Розенберга. Замыкали шествие войска генерала Милорадовича. Именно им довелось несколько раз на протяжении марша через Кинциг-Кульм вступать в бой с французами. Правда, атаковать русский арьергард французы решались только неподалёку от Альтдорфа. После штыковых схваток дважды войскам Лекурба пришлось отступать с большими потерями. На третью попытку они не решились.
18 сентября, расположившись в Мутене, Суворов послал казаков-разведчиков в окрестности Гларуса, чтобы получить сведения об армии Римского-Корсакова и Готце. Сведения поступали разноречивые, но одно грустнее другого. Наконец, Суворов получил от генерала Линкена достаточно подробное донесение о битве при Цюрихе, о жестоком положении армий Римского-Корсакова и Готце, об их отступлении. Это было, без преувеличений, трагическое известие.
