Мы и не жили на все сто! Откладывая счастье на потом И робко радуясь удачам, Мы и не жили на все сто, Когда вокруг весь мир был счастлив. Боясь сломать хрустальный дом, Где мы на цыпочках ходили, — И там не жили на все сто, А лишь слегка, с ума сходили. Когда мы поняли с тобой, Что стены дома из бетона, То обрели былой покой Под звуки марша Мендельсона. Но марш играли не для нас, Хотя ты рядышком стояла С невестой в платье под атлас, Что за спину букет бросала. Вокруг да около бродили, Нам всё успело надоесть. Пока другие жили-были И принимали всё как есть. Теперь нам нечего менять, Ведь может статься только хуже. А коль не жили на все сто, И начинать уже не нужно. Зато мы любим, как никто, И к выводу пришли мы вместе: Что скучно будет жить на сто, Давай-ка станем жить на двести! Равнодушие Ты убей меня на время, Чтобы после оживить, Если больше на планете Будет некого любить. Ты убей меня, я рядом, Так чтоб не было следов. Хочешь – ядом, хочешь – взглядом, Без ненужных, лишних слов. Можешь даже сделать больно, Я не чувствую давно Ни порезов, ни уколов, Я привык. Мне всё равно. Я боюсь стать незаметным, Стать ненужным и чужим, Быть убитым ежедневным Равнодушием твоим. Ты убей меня на время, Чтобы после оживить, Когда будет на планете Больше некого любить. Безымянные могилы Он жил, как тысячи других, Всегда и был одним из них. В какой-то миг вдруг стал чужим Соседям, близким и родным. Одни шептались: он герой, Служил в разведке фронтовой. Другие верили, что он, Как говорили, был шпион. Не нужен дактиль, ямб, хорей И слог, изысканный ничей. Довольно пары метких слов — Глядишь, донос уже готов. Здесь лютым страхом скован рот И по спине – холодный пот. Сейчас соседи, глядя в пол, Подпишут, молча, протокол. И режет бритвой по ушам: «Не могут ж ошибаться Там!» Уже светает, в путь пора. За дело взялись «мастера»: Блеснут наручники стальные, Глаза охранников пустые, И чёрный ЗИС, внизу двухосный, Разделит мир на «до» и «после». Тюремный мрачный коридор, Конвойный, тройка, приговор. И вот – бетонная стена, И к ней лицом живой… Пока. Удар по рёбрам, свет в глаза. И пока катится слеза, Окончен страшный монолог, И предсказуемый – итог. Давно отъехал воронок, И слышно, как взведён курок. Вся жизнь галопом пронеслась И через миг… оборвалась… Рубили лес, как в бодуне, Летели щепки по стране. И шли колонны в полный рост, Ложась без имени в погост. Лепились сроки, как калач, Вне подозрений – лишь Палач. И нет в живых уже давно Из них двоих ни одного. На первый взгляд, итог един: И бренный смерд, и господин Давно покоятся в земле. Один – без имени. В тайге. Другой – тут, рядышком, в Кремле. Вера
Такое бывает. Ребёнок больной, Не первые сутки в горячке лежит. Даёшь пригубить водички святой — Болезнь отступает, нигде не болит. Найдётся, кто скажет: просто время пришло, Организм ведь боролся, само и прошло. Столетнее дерево валит грозой, Оно приземляется рядом со мной. Прошло в сантиметре меж мной и друзьями, Могло завершиться большими слезами. Найдётся, кто скажет, что вновь всё совпало, Ничего необычного: просто рядом упало. Бывает, накрылись большим медным тазом И бизнес, и связи – короче, всё разом. И вдруг, словно с ясного неба упало. Ты скажешь: конечно, опять всё совпало, Слепое везенье! Ни много, ни мало. Не стану я спорить с трактовкой такой, Да в сущности, друг мой, кто я такой?! Лишь винтик, прикрученный к жизни судьбой! А всё, что касается разных сомнений, Домыслов, смеха, ухмылок и прений, На это ответ будет очень простой: «Господь да пребудет с тобой и со мной!» Один Вроде, враг отступил, только боль не ушла, Бой окончен, ни горько, ни сладко. Его рота вчера в том бою полегла, Полегла целиком, без остатка. Ему все говорили – тебе повезло, Ты скажи только сам себе: кто ты? Но звучало в ушах всем объятиям назло: Выжил только один, из всей роты. Он не пил за столом и от слова «совсем» Ненавидел бравурные тосты, Он не знал, что ответить на это им всем, Не родным и не близким, а просто. Столько лет он заглядывал смерти в лицо, И теперь не закрыты счета. Знает он: у победы – всегда сто отцов, Поражение – всегда сирота. Свет погашен и будет царить в темноте Тот порядок, что сейчас, видно, важен. На сукне – стопка водки и чёрный ТТ, Не взведённый пока, но заряжен. Безупречно отглажен парадный мундир И начищена обувь до блеска, Стопка водки – в руке, и ТТ – на гарнир, Спрячет совесть на страшном отрезке. |
