Но сейчас чувствовалось, что они пусты. Прожекторы не горели. Оружие брошено без дела. Как и беседки с чайными домиками, куда давно уже и не ступала человеческая нога. Место это, казалось, уже вовсю загибалось и пожирало само себя. Впереди маячило большое-больше здание, похожее на замок, дворец или просто огромный красивый особняк. Но сколько уже они не шли — здание это никак к ним не приблизилось. Снова зазвучал Противоречащий в ушах и кота и мальчика. “Именно так. Места скоро не будет. Нигде пожирает его по всему периметру. Сначала сожрет границы с пулеметными вышками, потом будет сужаться и сужаться. Поспешите!” Мальчик прибавил ходу. “Вы следите за нами?” — спросил он. “Присматриваю , — отвечал голос, — но дальше уже точно сами. Дальше я права не имею”. “Нам в то здание?” — спросил мальчик. “Нет.” — голос Противоречащего ответил односложно и с мгновение начал затихать.

Сколько еще идти? Шаг за шагом. Мальчик пытался считать шаги, но постоянно сбивался. Казалось, что постройки, здания и кусты вдоль их дороги повторяются и они идут бесконечно по кругу. Стой ка! Что-то новое мелькнуло в темноте. В чайной беседки в стиле китайского домика сидел человек. Его было видно плохо. Просто белела рубашка. Сидел он там явно один-одинешенек.

— Пойдем к нему? — спросил мальчик то ли кота, то ли сам себя.

Кот поднял с рук голову, посмотрел в глаза и просто мяукнул. Разучился говорить? Или нет?

Мальчик прижал Полосатого покрепче к себе и повернул с основной дорожки. К чайному домику вела такая же мраморная тропка, до этого почему-то неразличимая. Шаг, другой, еще и еще и еще. Чайная беседка не оставалась на месте как замок впереди, в приближалась. Они подошли к ней вплотную. Человек в беседке поднял голову и приветственно кивнул.

Мальчик уже привык не удивляться ничего в их долгой и страшной дороге домой. Смещающийся лес, подражающие живым мертвецы на сельском погосте, бесконечная трасса и кошмарные сны, проход через странные заросли и прочее-прочее-прочее. Да и что все эти ужасы? Живой и говорящий (пусть только у него в голове) кот, ставший его другом. Но сейчас он оцепенел, узнав Кивнувшего.

Его нельзя было не узнать. Это лицо и взгляд преследовали мальчика, да и не только его, а всех нас и каждого значительную часть жизни. Кого-то всю его жизнь, а кого-то какой-то внушительный ее период. Но даже если и так — любой из жителей давно позабыл времена, когда жил как-то по-другому, а жизнь свою помнил только под властью Кивнувшего. Это его лицо и взгляд мальчик помнил с малых лет — еще с детского сада, а потом уже и со школьной парты. Он смотрел на всех с портретов в кабинетах, с телеэкранов, с транспарантов и форзацев школьных учебников. Это был тот, кто определял как жить стране и всем городам и деревням в ней — когда запускать спутники и когда высаживать в поле ячмень. По его указу начинались битвы и правители других странуходили в отставки. От одной его личной обиды в чужой стране целые города равнялись с землей, а города в своей стране падали в бедность и начинали приходить в запустения. Для него неизвестны были слова “нет” и  невозможно” — по его приказу возводились дворцы на высочайших скалах, внутри скал бурились в твердейшем камне многоэтажные шахты, его солдаты отстаивали насмерть великие нашествия, а шпионы незаметно выхватывали слова из уст даже в покоях римского папы или у исповедника в сельском приходе. Это был он, тот Кивнувший, кого боялись и обожали всем скопом, ненавидели и плакали от радости при виде его. Когда он сходил на улицы очередного города, этот Кивнувший, вечно молодой, хоть и не юный, женщины требовали чтобы он стал отцом их детей, а мужчины теряли язык и волю. Это он стоял каждый год у зубчатых стен главной крепости столицы страны, принимая парады и глядя на бесчисленные легионы, катящиеся вдаль целыми волнами. Ему самому они часто напоминали бескрайний и темный океан, но он то знал точно — океаном был он сам. Он был бескраен и вечен, его имя звучало в устах всего мира уж столько, что позавидовали бы многие цари за последние много веков. Еще мальчиком, таким же, как тот, что пришел сейчас к нему на руках с котом, этот Кивнувший мечтал стать великим. Он мог прогуливать школу и не слушать учителя, но историю слушал в три уха и невольно лелеял в душе своей стать новым Хлодвигом, Карлом Великим, Тамерланом, Ашшурбанипалом ассирийским.

Но сейчас он лежал в резиденции вдоль трассы в столицу и лишь Тень его отделилась от тела. Ей под видом Самого Его позволено было мотаться по всем городам, но выбрал он лишь окрестные леса рядом с домом. Ей было позволено мучить и брать в плен всех путников. Это было последним его развлечением в Мире. Ему это было дозволено свыше. И сейчас он сидел на веранде в бледной тени своего мира, созданной его бедной душой при  умирающем теле.

Мальчик поднял глаза, разглядывая это лицо, знакомое с ранних-ранних лет.  И если на каждом портрете и экране этот человек хранил вечную молодость пропитанного соками среднего возраста мужчины, то сейчас на веранде сидел сильно узнаваемый, но уже в пребывающий в глубокой древности старик. У него были трясущиеся от старости руки, покрасневшие веки и бьющиеся венки по всему лицу. некогда благородная плешь солидного мужчины была обрамлена неопрятной сединой. Он сидел в безразмерной белой рубашке. Рядом стояли неудобные ботинки, всю жизнь делавшие его выше в глазах всего мира и старик шевелил пальцами босых ног, разминая их. Лицо и взгляд выражали безмерную усталость.

“... у всех у них традиция чудить и творить странные дела по земле. Душа еще не отлетела куда надо, тело еще дышит. Но дух власти начинает гулять по окрестностям и чудить,” — вспомнились мальчику слова Вельзевула.

— Кот, — позвал он в голове.

Полосатый поднял на него морду, заглянул мальчику в глаза самой зеленью своих глаз и тихо мяукнул.

“Разучился?” — подумал горько мальчик.

Но кот наконец-то отозвался.

— Это тот, кто нас кружит по лесу. Это тот, кто нас выпустит.

— Что нам нужно делать-то? — снова беззвучно он спросил в своей голове у кота.

Кивнувший все это время сидел, повернув свою голову и просто молчал.

— Знать бы, — отвечал в голове его кот. — Думаю только, что со мной, как с котом он дел вести никаких точно не будет. Буду рядом только, а как уж там быть — тебе точно будет понятно.

Мальчик с силой сглотнул глоток в горле. В голове было понимание, что сейчас они в том месте, из которого, возможно и не вернуться. Что они в неправильном месте и лишь этот старик преграждаем им путь, лишь только он их спрятал сюда и здесь они ради забавы души умирающего властителя. Что от них требуется? Что надо делать? Но старик на веранде молчал, только пристальный взгляд его буравил мальчика, вселяя в душу его сначала тягучий и черный страх, а потом усмехнулся. Теперь в душу мальчика он передавал свою тоску, такую страшную, что совсем начинающий жизнь свою мальчик почувствовал, какого это, когда смерть наступает на пятки, когда она  уже пришла за тобой. И что ты хочешь сейчас? ты не знаешь. Погладить внуков по голове и проститься с детьми? Рассказать потомкам о славных десятилетиях, когда ты в упоении кроил на свой лад весь земной шар? Попросить прощения у всех? Но старик сам не знал. Его душа сама не ведала, что ей надо, создавая фантомы миров, куда затягивала города, путников, дороги и целые степи и реки. Взгляд, которым он буравил мальчика, наконец то упал. Старик, казалось бы, что-то забыл. Но уже через мгновение вспомнил все, также молча улыбнулся и кивнул снова, махнув мальчику рукой к себе — подойди.

Кивнувший

Я говорю тебе: отпусти сына Моего

Исх. 4:23

Мальчик замер на месте. Хотелось просто плакать. Но холод в животе не давал ему слез — он сковал его все тело, сковал разум и мысли пробивались еле-еле, как радиосигнал сквозь бетонные стены. Хотелось убежать — уж очень страшно становилось от одного жеста старика, подозвавшего его к себе.