Беда пришла негаданно и нежданно.
Гулять в тот вечер пошли уже ближе к сумеркам. В апреле темнеет еще и не поздно, но и не рано. Во дворе кот нюхал, задрав вверх голову свежий весенний воздух, пахнущий свежей землей и первой зеленью. Двуногая сестра понимала его с полуслова, когда надо было остановиться и тогда кот робко кусал первые травинки с газона, которые, подсказывало кошачье чутье, надо было иногда есть для здоровья. Большие двуногие вспомнили, что что-то там не купили и все вместе вышли из двора. Улица гудела, неслись огромные железные машины, нужно было переходить улицу.
Полосатый поежился на ветке. Все эти понятия — магазины, машины — он потом выучил уже хорошо. Жизнь заставила. Машина — это и хорошо и плохо. Они могут в лепешку давить глупых котов, но под ними лучше не прятаться. Магазин — это в целом то неплохо. Там выж ивать можно, люди могут что-то купить. Хотя могут и пнуть.
Они перешли улицу на светофоре. Кот всеми силами старался не показать, что он волнуется. Улица с проезжающими машинами наводила на него такой ужас, что живот подтягивало. Прижав уши, оглядываясь на сестру — мол, я не боюсь и ты не бойся, кот выстоял перед светофором, а затем с максимальным достоинством прошел две полосы дороги. Сойдя с асфальта на траву, кот внутренне, с облегчением вздохнул и пошел уже легче. Магазин стоял чуть дальше от дороги, его отделяла площадка с травой и стоянка для машин.
Дальше все случилось быстро.
Откуда-то (как потом узнали родители — сорвалась с поводка и среагировала на кота) на них с бешеным лаем полетела огромная собака. Она была действительно огромной — размерами с хорошего теленка, серая, с большими лапами. Она неслась гигантскими прыжками, успевая при этом басовито лаять. Взрослый схватил Дашу на руки, которая от испуга успела зареветь. А в ту же секунду ее плач взорвался в настоящий крик отчаяния, когда она поняла, что от резкого рывка вверх у нее из рук вылетел поводок, а перепуганный кот резко рванул в сторону, загребая лапами.
Спиной он чувствовал, собака хочет его. Она не побежала на Дашу и ее родителей, а рванула за ним, сразу же повернув. Кот напряг все свои силы. В голове не было ничего, кроме инстинкта самосохранения. Понимал — будет потом непонятно как на душе, он должен был остаться с ней, заступиться. Мелкая же еще, не соображает куда бежать. Но лапы несли его быстрее такими же длинными прыжками вперед. Чутье подсказывало — с взрослыми она в безопасности, а вот за ним — большая серая и воняющая псиной смерть.
Железная ограда, втиснувшись между прутьями, кот спустя пару секунд уже услышал, как собака злобно рычит. По звуку стало ясно — стоит, не бежит. Кот обернулся — чуть вдалеке она стояла, неспособная пролезть через ограду. А он в безопасности.
Только вот рядом уже не было любимой сестры, а главное — неясно куда идти и что делать дальше.
Старик. В поиске знамения
Жили они там уже и не первый, да и не второй год. Старик, чудивший с каждым годом все больше и больше (как по крайней мере казалось его сыну с невесткой — родителям мальчика) давно уже нашел место, где можно укрыться и спрятаться в преддверии страшного конца мира. Он практически не нудил и не ныл, никому своих идей не навязывал. Строительная фирма его худо-бедно, да работала, сына он посадил там директором, чтобы деньги шли хоть потихоньку, да все на хлеб хватало.
Сам же мотался по областям. Дома говорил — заказы ищет в соседних регионах, подряды какие то предлагают, надо бы объекты смотреть. Сам же искал местечко поукромнее. Нашел тут, удивительно близко, от Москвы то всего часов пять на все про все на машине. Опять же, помог случай. Благочинного вологодского, с которым монастырь вместе строили встретил под Москвой. Поперло вверх его спустя время, перевели в Подмосковье и взяли секретарем епархии. Запросил, заблажил, да затащил тот старика в гости. Квартира в Люберцах богатая, хоть, говорил бывший благочинный, далеко от места службы, да зато к столице близко. Выпили по рюмке, посудачили, да чего там обсуждать — схема работы одна. Ты считаешь, в смете пишешь столько, в стройке кладешь столько. Вот тебе за подряд, вот мне за заказ. Тут то тема и яйца выеденного не стоит.
— А вот, — приблизился бородой к уху старика протоиерей, — тема есть, ты то дядя не болтающий лишнего, значит для тебя.
Начальственный поп сбился на шепот, хоть за столом на кухне и во всей квартире сидели они только вдвоем.
— Надо бы домик подновить моему епископу. Я с того себе брать ничего не буду, он сам с тобой расплатится. Там по мелочи. Тут недалеко, за Переделкино. А заодно, еще один домик. Только про то болтать не надо.
Работу сделали быстро. Первый именно дом. Владыка расплатился наличкой и дел с лихвой. Во второй домик старик шел сначала один. Посмотреть, да посчитать, понять. Насколько он понял, в доме долго никто не жил, сейчас туда уже заехал постоялец и дом нужно подремонтировать, привести в лучший вид. Протоиерей дал короткий экскурс по ситуации, сказав, что ежели проболтается — отпоет заживо, а владыка еще и со своей стороны порешает.
С его слов, в домике уже живет и будет жить один известный старец. Его епископу он честь оказал тем, что жить будет на его участке. Старец почетный, сам премьер к нему ездил за советом как реформы проводить и куда карьера повернет. Так что тот в почете у власти. Таким макаром и его с епископом вверх попрет. Епископу белую шапку митрополита авось дадут, ему самому — уже свою епархию. “Ты то уж не подведи, дружище, — страстно шептал в ухо протоиерей, — да не лезь к деду с вопросами. Ему девяносто лет, он пока что его спрашивают расслышит — уже устает”.
А старичок оказался вполне вменяемым. Старик-строитель лишнего не спрашивал. Работы было немного, руки не забыли, всю отделку сам быстро и сделал. Старец только следил украдкой как тот работает, да усмехался в длинную белую бороду. Под конец работ то и разговорились. Дед мировой был — сначала войну, потом в монахи, а потом чуть успел и за проповедь и лагеря сталинские прошел, при Хрущеве как диссидент сидел, потом по скитам все ездил, служил, схиму принял. Как его вывезли к Москве да карьеру на нем делать умудрились — никому не понятно было. Да и он усмехался только — мол, что поделать, пусть так и будет, раз Господь попустил.
Строитель тут то ему под конец знакомства и выложил все, о чем мыслью мучился последние годы. Мол, мир рушится, все скоро упадет, спрятаться бы надо.
Старец только усмехался в бороду свою длинную да белую, слушал.
— Брось ты, — сказал только. — Ко мне вот прутся все да прутся. Вчера вот ты уехал, ночью министр приехал какого то развития. Ты то думаешь, они неверующие, а у них столько грехов на хвосте, что не верить уже нельзя. Вот тот тоже все боится, что времена последние. Хочет бежать, я ему сказал, что в Палестине то на Божьей земле царствие небесное да будет. Обещал через МИД решать чтобы там войны не было, а потом себе и мне по участку там купить. Видал, дурень то какой?
Старец хрипло посмеялся.
— Ну да и времена ныне грядут так себе. Конца времен ты не увидишь, но коли места ищешь поукромнее, я тебе подскажу.
Вот и навел старец на место в соседней с Москвой областью. По словам его — место зело странное. Зверь лесной опасный обходил его. Местные деревни еще в перестройку съехали в города и лесом заросли. Уж очень оно удобно распожено и укрыто от всех. Думал старец когда то там скит свой строить, да вот ни сил уже и годы выходят. Но когда собирался — позаботился. Духовник его из области сделал по бумаге этот лес зоной, где рубка запрещена, лесничим туда ходить было заказано. На карте одно, по факту другое.
— Место то хорошее, — сокрушался старец, — скит бы там был, ох! Ни паломников, да ни туристов. Благодать одна. Одному, может с несколькими братьями был туда уйти мне, да и конец жизни душу спасать. А я тут в Переделкино с вами. Позавчера полицейский начальник приезжал исповедоваться, сколь убил он. Что мне с ним делать? Вот и ты уж тогда как надумаешь — там и живи, раб божий. Тебе может и нужнее будет.
