— А через дверь слабо? Ты вот без спектакля не можешь?

— Не дерзи, — только и послышалось в ответ из печи. Вроде и печь небольшая, а зычный голос будто из Марианской впадины.

Иов остался один. Сидел оцепенело. Чихнул пару раз от угольной пыли. Чайник же надо вскипятить? Ага. А где вскипятить? Печки то больше нет. Вот ведь не может без спектакля и правда… Вот ведь, черт носатый. Иов еще раз чихнул сажей.

Снова в лес

Я слышал о Тебе слухом уха; 

теперь же мои глаза видят Тебя

Иов. 42:5-6

Полосатый забрался на колени. Он стал сейчас обычным котом, который не разговаривает с тобой в твоей голове, не дает советы, не ворчит и не брюзжит. Просто свернулся, насколько это было ему удобно, на коленях калачиком. Кот был крупный и коленей мальчика не хватало, как Полосатый ни сворачивался — даже сгибая шею и выворачивая голову, задняя часть перевешивалась и сваливалась. Несколько раз покрутившись, кот перестал стараться и просто свисал немного. Он прижался к мальчику. Коту было паршиво на душе, но более старший (по кошачьим меркам) и умудренный жизнью, он пытался создавать видимость спокойствия.

Мальчик погладил его. Раз, другой. Кот начал резко подставлять голову под руку, слегка, а иногда и с силой, тыкаться носом и клыком в гладящую его руку. Мальчик продолжал гладить, а кот мурлыкал.

Мурчание было нарочито громким и в гулкой тишине пустого шоссе и от этого становилось не так страшно — не было так тихо, тишина уже не так пугала. По гладящей его руке, уже расслабленной, по стихшему дыханию и уже не льющимся слезам мальчика кот понял, что его отпустило. Посидели еще несколько минут в тишине только под мурлыканье Полосатого.

— Опять в место нехорошее попали, — проговорил в итоге в голове мальчика кот. — Сколько ж их у нас по пути то?

— Как тогда, кот?

— Не знаю. Чувствую, что хуже, чем прошлые как на болоте или когда люди в лесу странные сидели.

— Мы же проберемся? — по голосу мальчика слышалось, что он, скорее, хочет верить в это, чем верит сам.

— Пробирались же…— промурчал задумчиво кот. — Не нравится мне это все. Но выбираться то надо. Тут то оставаться не резон. Лес кругом. Я в лесу нормально, но ты то не кот. Да и я этого леса не знаю. А он плохой. Нехороший лес.

— Чудеса эти, — пробормотал мальчик, — только вот в сказках чудеса добрые всегда, а у нас…

Он не договорил.

Кот навострил уши, на секунду поднял голову и снова ее опустил.

— Ты чего?

— Слушаю, — кот чуть прищурил глаза. — Пока вроде нету никого рядом. Далеко кто-то есть. Чувствую его.

— Кто, кот? Кого чувствуешь?

Полосатый опять замолчал и от него не шло ничего кроме тишины. Наконец его слова прорезали ровный и густой слой молчания в голове мальчика.

— Я кот, мне какие-то штуки объяснять сложно. Потому как я порой просто шкурой, шерстью, усами и хвостом чувствую — вот там плохо. Вот там — злые. Вот там — лучше не ходить. Объяснить почему, как вы, люди это делаете — не могу. Иногда просто что-то знаю. Вот насчет чего-то знать — так недавно вышло. Как начал тебя слышать.

— Ты сейчас что-то знаешь, например, почему мы тут и как нам выбраться?

— Да.

И кот снова надолго замолчал.

Мальчик его какое-то время не трогал. Молчал вместе с ним, глядя в черноту. Луна светила ярко, уже совсем-совсем ярко. На некоторых деревьях в лесу уже появились первые маленькие листья. Они серебрились под луной. Черные голые ветви тоже серебрились. В полнейшем безмолвии странной ночи этот лес выглядел словно зимним — словно слегка подернутым инеем. Только иногда проносился легкий ветерок и тишина распадалась. Он всего лишь щекотал макушки деревьев леса по обе стороны этого пустынного шоссе, а от макушек волнение передавалось дальше — по цепочке — стволам. И всего лишь маленькое дуновение производило ужасные звуки. Казалось порой, что лес стонет как что-то больное. А иногда — свистит. “Наверное, ветер летит сквозь стволы, — к чему то подумал мальчик. — Оттого и свистит”. Он еще помолчал.

— Так что, кот?

— Почему то нас с тобой что-то держит. И не только нас. Как будто что-то страшное засело в лесу. Вот паутину видел? Вот. Оно, это засевшее, где-то прямо недалеко тут, чем ближе подходим — тем страшнее. А паутина, как лапы какие-то…

— Щупальца? — попытался подсказать мальчик.

— Не знаю что это такое, — отрезал кот. — Так вот, эти отростки очень далеко тянутся. К лесу нашему протянулись, города опутывает. Вот куда заезжали, деревня та пустая, вот все это уже под этим отростком.

— И кто же это? — мальчик спросил больше по инерции. Сказанное котом мало укладывалось в голову.

— Кто-то большой.

— Большой?

— Ага. Сам то маленький по вашим меркам, но если в котах мерить то большой. Но у него сила огромная.

— Это что-то… — мальчик запнулся. — Как те, что в лесу пели, да?

Спрашивать у кота простыми для человека вопросами “Злой дух”, “Нечистая сила” и прочими было бесполезно, понимал мальчик. На любое такое ответит “Не знаю”, “не понимаю”.

— Не такое же, но похоже. Те то в лесу мертвые были, я то тогда еще понял. А это еще нет.

Кот спрыгнул с колен на асфальт и потянулся. Распушив усы, продолжил.

— Вот я в одно лето видел зверя в лесу. Крупный, рога огромные, размером больше роста чем человек и выше и длиннее.

“Лось, похоже” — подумал мальчик.

— Я сначала далеко хлопки слышал, — продолжал кот, — понял, что люди зверей убивают. Видел такое несколько раз с дерева. Так вот, шум то весь издалека сильно слышал. Все затихло, я так на дереве и сидел. Время прошло — потом треск — зверь бежал издалека. Через деревья лез и недалеко от меня упал.

Кот внутри себя глубоко вздохнул, вспоминая.

— Раненый упал и лежал недалеко. Я спустился и сидел рядом, смотрел, как он умирает. Глаза у него такие были. Вот как у меня бывает тоска по детству и по городу, по прошлой жизни. А у него еще сильнее — тоска что все закончилось. Что больше не будет ходить по лесу и жить своей жизнью. Так вот пока умирал тот зверь — все листья вокруг вянуть и падать начали. Представляешь себе?

Мальчик покачал головой:

— Даже не представляю… Такой силы тоска?

— Да. А зверь сам по себе добрый был. С рогами, огромный, но не хищник. А тот, от кого сейчас силу ту чувствую, он злой. Вроде из людей, а вроде нет. Хищник точно. Но есть как я хищники — мышь или птицу сожрем и все, а тот может целыми лесами и городами уничтожать и просто так. И силищи у него. Всем людям человек. Над всеми зверями, птицами, людьми стоит.

Мальчик не понимал кота, но в голове складывалось одно — что-то действительно страшное и ужасное, что-то сильное и властное не пускает их всю дорогу и водит кругами, закрывает и пугает.

Кот продолжал:

— И вот это сейчас умирает как тот зверь. Как ты зверя назвал, лось? Вот, как тот лось. Хочет тут остаться, не хочет умирать, хочет что-то уничтожить и как можно больше. Хочет сделать сплошным темным лесом все, что вокруг него, а все, что в лесах — загнать поглубже и оставить внутри как в ловушке. Я это знаю. Просто знаю. Если он не выпустит — нам не выйти никуда.

Мальчик долго молчал.

— Как там? — проговорил он, наконец, — в мире всегда есть место чудесам?

— Вроде да, — ответил кот. — Дед твой так говорил вроде бы. Пойдем.

— Куда?

— Прямо же шли?

— Да, другого то пути нет.

— Ну вот прямо и пойдем. Чего сидеть?

Мальчик встал и нехотя поплелся. Откровение кота, какое-то абсурдное и апокалиптичное, годное разве что для какого-то триллера, выбило его вконец из колеи. Он не понимал, что происходит. Он не понимал, явь это или по-прежнему кошмарный сон. Как бы хорошо было проснуться. Вот в машине с водителем тем, в рюкзаке кот еще спит, а они уже к Москве подъезжают. Или у Иова в домике. Хоть и в пустой деревне, но в нормальности в какой-то. Или проснуться в домике. Просыпаешься, дед — живой. Завтракать зовет. Можно пойти силки ставить на птиц. Вальдшнепы на тяге идут же, стрелять можно, дед обещал научить. толик придет, молока принесет сегодня, новую одежду на этот год взамен той из которой за зиму вырос, будет с дедом курить и говорить о том о сем. Но в лицо дует холодный ветер. Под курткой холод до костей продирает так, что ясно — никакой это не сон. Кот бежит сбоку. Какой же он… Умный. И бесстрашный.