— А чего не уедете?

— А куда мне ехать? Я тут в ссылке как бы. Утром службу служу, вечером служу. Сегодня вот сходил на этих посмотреть.

Мальчик замолчал. Новость, что деревня пустая его поразила. И было немного стыдливо за вопрос последний Иову. Как будто он спросил у него что-то личное.

— Ну ты чего? — не так понял молчание мальчика отец Иов, — все в себя прийти не можешь после встречки в лесу той? Ну и брось. Мир у нас чудной. Не может же человек на части развалиться и сгнить и не остаться от него ничего. Душа то есть. Жила тут. Любила, страдала, работала, плакала. Тоже скучает по местам родным.

Он потер бородку.

— Я вот в детстве, последние годы Союза были, тебя то не было еще и в проекте, поехал с родителями в Москву. А тогда в Мавзолей всех водили.

Мальчик кивнул:

— Видел на Красной площади, но не был

— А я вот был. Мне года четыре было или пять. И я по наивности то детской думал что сейчас придем, его откопают откуда-то, нам покажут и зароют того Ленина. А он там лежит под стеклом. Но дело не в этом. Это вот был первый покойник которого я увидел. И так мне страшно стало. Мы вот говорим про вечную жизнь, воскрешение, смертью смерть поправ, а там я до сих пор считаю — смерть как она есть и лежит. И зал там страшный — темный, черный, знамена траурные, даже лежит он так на подушке своей— как будто встанет. Вот я там реву то задал. С тех пор постоянно лет до четырнадцати кошмары мучали — снилось что город мой, иду по нему, а он сразу окрашивается в тона как в том зале. А люди вокруг — такие же как тот Ильич.

Иов вздохнул

— Оно видишь как? В моем сне то так, а в лесу немногим лучше. Только что изредка собираются, да никуда не идут.

— А что они делают то там?

— Ну вот, как я вижу — разговаривают, былое вспоминают, частушки вон поют. Самогонку пьют. Ну или делают вид что пьют. Но им все остальные всегда носили загодя днем перед такими ночами, наливали, поесть оставляли. Я в этом году один остался — принес сам уж, чего уж их обижать то?

Улица закончилась и вышли к небольшой церквушке на отшибе, чуть подальше от остальных домов. Рядом горел единственный фонарь. Иов спокойно прошел за церковь и показал на домик-пристройку.

— Пришли, заходите.

Мальчик зашел в теплую террасу, проследил глазами кота. Дошли. Хоть куда то, но дошли.

*****

— Проходи, чего смотришь? — отец Иов провел мальчика. — Кот твой как, домашний?

Мальчик оглядывался.

— Да, он и так и так. Может в доме, может на улице. В туалет если хочет — мяукает, может в дверь, может в окно.

— Ну так и ты проходи. Проходи, давай, Полосатый. У-у-у-у какая у тебя шуба, ну да и с такой на улице спать плохо. Заморозки еще.

Кот прошелся и стал принюхиваться. Домик был небольшой совсем.

Здесь чувствовался уют. Мальчик ожидал увидеть дом деревенского попа увешанным иконами. Или полностью аскетичным — минимум мебели, стол да табуретка с пустыми стенами. Но тут было уютно. Иконы были, но как то всего две, совсем маленькие, не в углу, как часто бывает, а где то на столике. Мебель старая, но приличная. Одна комнатка — сразу и кухня и столовая с диваном, дальше перегородка, за ней видна еще комнатка. Ладаном чуть пахло (как наверное и должно пахнуть в доме у попа), но больше пахло табачным дымом (поп курит?). Прокурено, причем, было не противно. Запах табачного дыма был приятным, чуть ароматным. На столе книги, видно по строгим обложкам с крестами или иконописным изображениям, что некоторые — духовные, а некоторые — вполне себе и светские.

— Тут я живу, — сказал Иов. — дом то от предыдущего пастыря местного достался. По наследству, так сказать.

— Хорошо тут у вас, — сказал мальчик, сам не поняв, почему — то ли из вежливости, то ли искренне так считая. — Мило так, уютно.

— Ну, стараемся как можем. Есть хочешь?

Есть, на самом деле, хотелось страшно. Кот, услышав про еду, облизнулся.

— Давай, давай, — замурчал в голове кот, — нам теперь непонятно сколько идти да ехать теперь, своя еда на исходе. Угощают же, чего бы не поесть? Я вот так считаю — если человек не опасный, дает еду — то ее точно надо есть.

— Да своей едой перебьемся, — пробормотал мальчик. Кажется, от усталости, он по привычке сказал это вслух. В домике и в хождении по лесу он уже привык говорить вслух свои мысли для кота. А тут еще многочасовой переход по бездорожью дотемна, кладбище с непонятными товарищами (назвать их мертвецами язык не поворачивался).

— Да успокойся ты, — Иов, казалось, насторожился, увидев краем глаза, что мальчик бросил эту фразу последнюю глядя не на него, а на кота. Но, возможно и сделал вид, что фразу воспринял и по отношению к себе. — Если и есть у тебя что в дорогу, то пригодится. Домой привезешь. Времена то, говорят, тяжелые.

— А что слышно? — мальчик насторожился, вспомнив пророчества деда.

— А я, думаешь, знаю? Отголоски какие-то слышу. У нас тут сотовая связь не работает. Как эпидемия началась — вышка через месяц ветром тю-тю. Чинить никто не приехал, я еще месяц телефон прозаряжал, думал словить. И на горку ходил, к трассе ходил — мертво. Так вон и убрал в шкаф мобильник. Телевидение сейчас аналог отменили, старые антенны не пашут, а на цифру перейти, брат, точно не в этой деревне. Так и живем. Старух родные забрали — поговорить не успел, машины только их видел. Дальнобоя какого-то встретил, на трассе, да и он тоже ничего не сказал. Пробурчал что-то невнятное, закурить попросил и умотал. Так что бог весть — голод ли, мор ли, война ли. Ты, видать, на даче с родителями, долго просидел.

Последняя фраза была совсем без ехидства, сказана мягко. Видно было — понимает поп, что что-то в случае с этим странным мальчиком и котом нечисто, но не хочет говорить, что уж мучить то его.

— А вы почему не уедете? — спросил мальчик, уводя беседу чуть в сторону.

— Я то? А куда мне? Родные меня не сильно любят. Делать я ничего не умею кроме как службы вести да таинства совершать. А это моя работа и надо мной начальство стоит мое, понимаешь? Я приеду к ним, скажу — вернулся? А они мне что? Скажут езжай обратно, куда отправили. Так вот. У нас порядки свои. Мне сказано еще сначала было — уехать сюда, нести послушание и не лезть никуда. Ну и тут и посижу. Если же что и будет — тут и увижу.

— Это как если вы считаете, что ваша роль тут какая-то будет? — задумавшись, уточнил мальчик, — ну как, предназначено вам. Мне вот дед мой рассказывал, что если ты где нужен, то сто событий пройдет, но тебя к тому месту притащит. Примеры из жизни своей приводил.

— Ага-ага, типа того. Если я тут и сидеть мне здесь, судя по всему, безвылазно, видать Господь это и попустил. Может если начнется что, светопреставление какое, то мне, рабу божьему, тут и самое место. А может, еще зачем. Вот опять же. Ты тут такой один из леса вылез, с котом и в Москву хочешь. Еще и сходочку старо и новопреставленных в лесу увидел. — тут Иов слегка печально усмехнулся. — Если бы не это все и уедь я — где бы тебе заночевать то? А поспать надо, нечего в ночь двигаться, совсем на ногах не стоишь.

За разговорами поп лазил по маленькому холодильнику и шкафчикам. Включил микроволновку, что-то кинул сюда.

— Видишь, микроволновка есть, пока свет есть, электричество не обрубили, не пропадем. Запасы какие-никакие есть вроде. Не люблю я эти печки все.

Мальчик сидел на диване, кот прилег к стене. Было тепло, голову клонило ко сну. Размеренный голос Иова где-то в этом пространстве убаюкивал.

— А вот что жрать буду к лету и осени, большой вопрос, — продолжал уже сам с собой бубнить отец Иов. — С одной то стороны хорошо, взносы в епархию не платить, забыли про меня и хорошо, они с меня тянули будь здоров, себе на зарплату не оставить. Что у меня тут? Центр паломников что ли? Со старух то и на ремонт храма и на пожертвования не разжиться. А с другой, ноги протянешь. Запасы какие были, все, вон по пустым домам хожу, кто уже все — у тех и запасы прибираю…

Мальчик почти отключился. Сквозь какой-то липкий и противный сон он чувствовал, как его зовет Иов, кот пытается пробиться в его мозг с какими то важными словами. Что они хотят? Что такое? Спать, спать.