А сегодня Мишкина.

Хрен у Мишки, как сосна

На картине Шишкина!

“Затаись, — услышал мальчик в голове голос кота снова. “Что такое? — спросил он. “Шшшшшшш! Они нас сейчас учуют”.

Возня там усилилась. Собравшиеся в лесу отложили гармошку и снова вели беседу. Мальчик прислушался.

— Ты вот, Толик, —  ворчал снова старушечий голос, — появился у нас только вот  только. А мы тут еще и тебя зеленым помним, когда ты в коротких штанишках бегал. Еще родителев твоих тута встречали.

— А что они не идут то? — чуть прогнусавил голос Толика, — я то жду их тут, жду вот.

— Не хотят видать, подустали. Им видать и вдвоем то не скучно, — вторил голос старухи, но уже другой. — Их когда звали еще в самый первый раз, они не шли сюда. Просили прийти еще долго. Но они просто не любят такое. Вспомни. сами по себе же всегда больше были. В гости к кому редко зайдут, больше вдвоем да вдвоем.

— А кого-то тоже давно еще так и вызвать не могли, — другой, мужской голос, постарше чем у Толика, влез в беседу. — Вы же рассказывали, было такое, что звали человека, ждали, а его все и не было.

— Так это Матвеевна была, — снова влез в разговор первый старушечий голос, — Матвеевна, тетка моя по отцу. Но там история такая была, ей руки-ноги развязать забыли. Она то и рвалась сама к нам, она то и хотела, а мы понять не могли.

“О чем они вообще? — думал в ужасе мальчик, — какие руки и ноги не развязали? Какие еще родители?”

— Так вот, — продолжал голос старухи, — пели ей долго, полночи почитай. Да и ничего, пришла. Мы тут все любим, когда споют нам.

— Песен то уже тех никто и не знает, — возражал мужской голос постарше. — Кроме нас то кто их помнит то?

— Да никто уже не помнит, — отвечала одна из старух, — мы то еще дитятями их выучивали от бабок наших. У тебя самого же мать причетчицей была. А, стой ка!

Мальчик прижался к земле и уткнулся носом в шерсть кота, лежавшего рядом. От кота тоже шел странный ужас.

— Кто-то ходит штоль? — старушечий голос вроде и насторожился, но не было в нем опасности или чувства ярости, агрессии.

— Да это поп тот наверное, — отвечал второй старушечий голос небрежно, — этот то, новый, как его, Толик то знает.

— Ну да пусть ходит. Ему тут кажный раз как медом намазано. Пусть, ну его.

Эта старуха явно была заводилой и главной в их компании. Она вела беседу и словно дирижировала всеми собравшимися.

— Давай-ка уже споем нашу. Эти ваши частушки, баловство одно. Слышь, Толь, малый, слышь меня? Сейчас нашу петь будем, твои то может и придут, сповидаетесь.

Голоса начали заводить песню. Сначала один старушечий, чей — понять было невозможно — завел первую строку, а с каждой новой строчкой к песне начинали присоединяться все новые голоса старух и мужиков.

Из-за леса темного…

Из-за моря синего…

Прилетайте серы гуси

Песня звучала тяжело, тягуче и каждая строка была похожа на густую черную жидкость, вроде битума, текущую по земле

О-ё-ёй, да налетите, серы гуси

О-ё-ёй, да распорхнитесь, желты пески! 

О-ё-ёй, да накатись, да туча грозная

Песню уже вело целое многоголосье

Да разберите серы гуси, 

Да желтые-то песо-чики, 

Да серые камешо-о-чики

Выпевали строчки-битумные струи собравшиеся здесь ночью в лесу странные люди.

Прилетите серы гуси,

Розгребите, роспорхайте, 

Вы крутую могилушку, 

Да мово роднова батюшки

Да моей родной матушки

Да моих родных чадушек

Как у вас же, серы гуси,

Клювы-то железные,

Как у вас же, серы гуси,

Когти оловянные! 

Дуньте, громы-те сильные, 

Разбейте гробову-ту доску, 

Да дуньте ветры-те буйные, 

Сдуйте с лица полотёнышко

Они все, чувствовалось, погрузились с головой в эту страшную песню и полностью ушли в нее с головами. Слова эти, какие-то совсем старые и как-будто пропахшие нафталином и молью, мальчик не до конца понимал. Или так неразборчиво они это пели. Но и сама песня и слова ее казались чем-то таким, что вытащили из старого-старого шкафа и оно издает неприятный затхлый запах. Обычно так пахнет в старческих квартирах. При этом, слова и сама песня были не просто дурно пахнущими. Нет, они пахли страхом. И обычным страхом и ужасом, который испытываешь при приближении каких-то ужасных событий. И совсем иррациональным страхом, который можно испытать при виде рассыпанных еловых ветвей по тротуару возле дома в окружении человеческих криков и черных одежд.

Вы садитесь-ко вы, матушка да батюшка, 

Д а садитесь-ко, родимыя

За столы белодубовыя

Да за скатерти клитчаты ... 

“Пошли сейчас, — внезапно в голове скомандовал кот. — Только тихо и пригнись”. Они пошли еле-еле слышно. Хотелось бежать и бежать со всех ног, не слышать странные разговоры и эту страшную песню. Но кот в голове упрямо и упрямо шипел чтобы идти только медленно, тихо и пригнувшись в три погибели. Но с каждым осторожным шагом они отдалялись оттуда и слова хоть на долю, становились тише.

Мальчик шел, пригнувшись, как можно быстрее, порой даже отказывался слышать направления кота, когти которого рвали в испуге плечо. Голоса удалялись.

— Обходим теперь сбоку, — командовал кот, — пригнись еще. Тропинку прямо под ногами видишь?

Шли по тропинке, слыша еще голоса чуть в отдалении. Мальчик повернул голову в сторону уже чуть более далеких звуков — темень в лесу непроглядная, только слышалась гармошка, от которой они все отдалялись и какие-то редкие огоньки, типа святлячков, которым еще по всем законам природы в середине апреля появляться было бы рано.

Глаза в темноте различили просвет. Вышли к полю.

Мальчик устало плюхнулся на землю.

— Шшшшшшшш, — прошипел снова Полосатый, сползший с плеча на землю, — дальше уходить надо. Они нас не заметили, но надо дальше бежать. Место еще нехорошее.

— Сейчас. Идти уже сил нет.

Мальчик откинулся, решив, что плевать уже, можно и на землю прилечь, но спиной наткнулся на что-то твердое. Что это еще? Ограда! Что за ерунда? Еще же не деревня.

Мальчик встал, накинул рюкзак на одно плечо и вглядывался. Что такое? В темноте белели пирамидки старых памятников. Кладбище что ли? Зачем же там люди сидят.

Мальчик подхватил рюкзак.

— Валим! Валим кот!

Он рванул быстрым шагом все так же вдоль леса. Там до угла, чтобы в деревню зайти то уже осталось то фигня. Он старался сейчас даже не думать о том, что произошло. Кот быстро поспешал рядом.

“Это что мертвые там? Вылезли и разговаривают? Да невозможно же это” — лезли в голову мысли. “Нет! Точно невозможно. Просто люди собрались. Местные люди. Поминают родных может, вспоминают что-то. Только почему по темноте то? И ни одного фонарика? Да кто его знает? Может обычай тут такой. А если и вправду мертвые? Тогда как?”

Ноги сами ускорялись и несли. Тут снова над головой он услышал знакомый уже гогот — стая гусей пролетела совсем низко, сделала круг над ним с котом и полетела над лесом, по направлению как раз к месту странных посиделок. “Прилетайте, серы гуси,” — вспомнилось мальчику. От бега он начал задыхаться. Непонятно даже было, как кот еще может столько бежать. В голове отчетливо слышалось тяжелое уже дыхание Полосатого и как сильно и быстро стучит его сердце.

“Кот, — не переставая бежать, подал в голове Полосатому голос мальчик, —- ты как вообще?”.

— Место нехорошее, это точно, — прорезался в голове голос кота. — Вот сейчас уходим оттуда, мне прямо и легче. Стой!

Мальчик еще по инерции сделал несколько шагов вперед.

— Замри! — снова скомандовал кот, — прижмись чуть к лесу от тропинки

Сам он уже нырнул в сторону кустов.

— Сюда! Только тихо!

Мальчик только лишь выполнял команды кота, ничего не понимая.