Валерий Горелов Колкая малина. Книга третья Нашим родителям и моим сверстникам, принявшим Христа, посвящается… «Когда разум начинает замерзать, снег мерещится горячим». Часть I. Мир Мир Рама облупилась, но дожила до весны, На стёклах кружева от мелких ручейков, На подоконнике в кастрюльке, пережившей две войны, Герань в себя приходит от зимних холодов. Стекло не протирайте тёплою ладошкой: Оно ещё замутится сильней. Черничное варенье с жареной картошкой — Ничего не будет этого вкусней. На железных ходиках обломилась стрелка, А на стенке штукатурка осыпалась давно. Тут каждый день – из прошлого ступенька, Это как немое чёрно-белое кино. Девочка-подросток сидела у окошка, На ней платьице из синего сатина. Под ножницы пошла мамина одёжка, И она сегодня как Мария Магдалина. Она и есть небесный свет в окне, К ней лучики тепла, улыбаясь, просятся. И кто-то написал погнутой стрелкой на стекле, «Ты будешь наших судеб Мироносица». А сломанная стрелка не остановит времена, И сгниют лагпункты пересылок. Только сберегите посевные семена И отыщите место для собственных могилок. Оконце Луна не обернётся обратной стороной Под музыку весеннего дождя, Которая, как реквием, звучит за упокой Любви, которая изменчива и зла. С яблонь белый свет осыпался досрочно, И никто не знает, чья это вина. Спешка и терпение порочно, Когда решается не только за себя. Если кто-то и уходит, не прощаясь, То это те, кого мы сами оттолкнули. Когда не можем жить, не разгоняясь, То не заметим, что на Веру посягнули. Руки разделённые в два раза холоднее, И жизнь тебе на всё не даст ответа. Веру не теряйте, она чище и мудрее, И может обойтись без педсовета. И Вера не бывает без надежды, Ведь на Земле все океаны зажаты в берега, И даже самые последние невежды Свои пытаются заштопать паруса. Вдохните облако и выдохните Солнце, Никто не знает свой последний час. Возможно, жизнь – лишь узкое оконце, Потому любите как в последний раз. Она одна В небе гонялись звезда за звездой, А в море волна догоняла волну, И только мы всегда вразнобой: Я – в высоту, а ты – в ширину. Мне очень не хотелось торопиться, И лучше было опоздать на самолёт. Я даже не сумела по-людски проститься, А самолёт уже назад не повернёт. Ума хватило только для намёка, И теперь душа ревёт и голодает. Она, как белая голубка, воркует одиноко И ничего вокруг себя не замечает. Я сама себе кружева наплету Исключительно белого цвета, Подвенечное платье себе закажу И уеду в таком виде на край света. Там, где Южный Крест в темноте блестит, Там мне будет легче себя уговорить. Пусть кто-нибудь другой всё за меня решит И сможет белую голубку с ладони накормить. Но только для души нет края света, Как нет у неё начала и конца, И не придумали ещё разумного ответа, Что значит подменить любовь, когда она одна? Напишу
Ночами тайно гуси пролетели, Впитался снег в дорогу из песка, В болотах очертанья засинели, На севера опять пришла весна. Самый первый одуванчик в овраге зажелтел, Глина в огороде запеклась бронёй. Я, похоже, много не успел, Но настало время говорить с собой. Толь на крыше за зиму скукожилась, Кривой и ржавый гвоздь головой склонился. От того и сердце растревожилось, Что на краю земли я голытьбой родился. Фиолетовые брызги петушков, В кочке трясогузка на гнездо садится. Здесь я просыпался от утренних звонков И этому всему вернулся поклониться. Семиструнка старая валялась на завалинке, Соседка тётя Фрося ругалась из окна, Застиранная майка да катаные валенки — Совсем не поэтична Родина моя. Я напишу психологическую драму О правилах и нравах барачного двора, О кандальных странствиях, про долговую яму, И как нескладно и с надрывом звонят в колокола. Бирюзовый 1 куплет Наутро дождь осенний переходит в снег, А в её глазах весенний свет играет. Эта фея много в жизни понимает И, как может, нам, заблудшим, помогает. Припев Уже недалеко закат багровый, И может я придумал эту фею, Но я ещё надеюсь, что успею, Потому что цвет мой – бирюзовый. |
