– Вот как? А я думал, что сначала автор придумывает идею, а потом описывает её на бумаге. Или я не прав?

В этот момент, озвучивая свои мысли, его брутальность испарилась, и на лице появилось слегка наивное и растерянное выражение.

– Сочиняя текст, я никогда не знаю заранее, к чему это приведёт. У меня не бывает конкретной задумки или идеи.

Продолжая заинтересованно смотреть на неё, он опустился в маленькое уютное кресло напротив стола.

– То есть даже приблизительно не знаешь, о чём будет твой рассказ?

– Не знаю, о чём будет. И не знаю, чем закончится, – смягчившись, подтвердила Алекса. – Всё развитие и движение начинается от первого слова, а точнее от названия. Мои герои возникают для меня порой слишком неожиданно и как-то сами по себе вплетаются в сюжет.

Приступ кашля, характерный для заядлых курильщиков, атаковал Алексея и он, продолжительно и громко откашлявшись в кулак, провёл рукой по заслезившемуся глазу и улыбнулся.

– Для меня что-нибудь сочинить ещё со школы было большой проблемой. Всегда ерунда какая-то выходила. Тебе, должно быть, это очень нравится, раз у тебя это так легко получается?

– Это не легко, но очень захватывающе… Мои выдуманные персонажи начинают жить собственной жизнью. Мне нравится создавать новых людей, условия для их жизни, правила по которым они живут. Постепенно и, как будто независимо от меня, у них появляется определённая внешность, характер, привычки, они испытывают различные чувства. Когда пишу, я каждый раз предвкушаю концовку, как в фильме, который смотрю в первый раз. И никогда не знаю, что ждёт героев в финале, потому что не я диктую развязку, а мои герои выводят меня к ней.

Он сидел сбоку от её стола и, чуть ссутулившись, упирался согнутыми в локтях руками в широко расставленные ноги.

– Значит, ты посредник, – сказал он и, видя, как она удивлённо приподняла бровки, пояснил. – Между космосом и листком бумаги. Некий высший разум диктует тебе, а ты просто записываешь.

– Не знаю… – пожала плечами Алекса, расценив это как шутку. – Скорее всего, мой главный приём – это просто писать вслепую, не задумываясь. Как бы интуитивно…

– Знаешь, что я думаю… – его кривоватая улыбка моментально втянулась, вернув его выражению суровость.

– Что?

– Ты должна сделать для меня кое-что очень важное.

– И что такого важного я могу для тебя сделать? – удивлённые большие глаза распахнулись ещё шире.

– У тебя есть чистый листок бумаги?

– Конечно.

– Возьми его, – деловым тоном попросил он и сначала дождался, когда она выполнит просьбу. – А теперь напиши, пожалуйста, следующее… Пишешь?

– Пишу.

– Алексею Ларину от Алексы Димченко, – продиктовал он, внимательно следя за её рукой. – Написала?

– Написала.

– Рядом напиши так… В знак большой дружбы. Ниже поставь свою подпись. И сегодняшнее число.

Совершенно не понимая, зачем ему это нужно, она, тем не менее, сделала всё, как он просил и, передав листок, молча уставилась на него. Его большие жилистые пальцы аккуратно сложили листок пополам, затем он достал из кармана брюк кожаный портмоне и, скрупулезно спрятав туда записку, убрал на место.

– Это на тот случай, – он похлопал по карману, – если ты в скором времени станешь известной писательницей и не найдёшь времени мне на автограф.

Алекса хлопала густыми ресницами и мило улыбалась, считая эту вполне натурально разыгранную сценку весьма симпатичной уловкой.

– Я так думаю, ты пишешь, как Хемингуэй, – предположил он, всё ещё пытаясь подглядеть в её тетрадь.

– Немного хуже! – подыграла она, стесняясь признать, что незнакома с этой фамилией.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что обычно я просто не успеваю записывать за собственными мыслями.

– Как это?

– Так это! Человек думает быстрее, чем пишет. Поэтому пока я записываю то, что приходит мне в голову, я забываю много важных деталей и подробностей. И потом уже просто не могу их вспомнить в том самом первозданном виде.

– А давай-ка так! – его нижняя челюсть, выступавшая вперёд, вдруг заёрзала, вспомнив о жвачке. – Мы с тобой как-нибудь попробуем скооперироваться. Грубо говоря, ты будешь думать о деталях и озвучивать их вслух, а я буду успевать записывать. Как ты на это смотришь?

Алекса взглянула на своего собеседника, пытаясь понять, правильно ли она истолковала услышанное.

– Постой… Я ведь сейчас нисколько не шучу, – он хрустнул костяшками своих пальцев и продолжил. – Я могу довольно быстро строчить.

Она сомневалась, чему не верит больше – своим ушам или его словам.

– Нуу, я даже не знаю, – с долей неловкости замялась она.

– Вот и славненько! – хлопнул он в ладоши и поднялся с кресла. – Значит договорились! Завтра готовь тонну бумаги и чернил. Будем догонять твои мысли…

Этот неизвестно откуда взявшийся в качестве «доброго друга» Марии Алексей Ларин моментально пополнил списки частых гостей и стал посещать их дом с завидным постоянством. В глазах Алексы он был более чем непредсказуемым типом – то внезапно появлялся без какого-либо предварительного звонка, то, наоборот, предупреждал о своём намерении заехать, но так и не приезжал. Бывало, он приходил к ним ни свет, ни заря, спешно выпивал чашку кофе, нервно выкуривал пару сигарет «Мальборо» и, распрощавшись с хозяйкой, уезжал со своими дружками, караулившими его у подъезда в тонированном внедорожнике. А иногда он совершенно не торопился уходить и, с комфортом расположившись в гостиной, засиживался до поздней ночи, играя с бокалом виски. В такие дни Алекса забиралась в мамину постель, по-хозяйски устраивалась там и не смыкала глаз до тех пор, пока полушёпот и писклявые смешки, раздающиеся из гостиной, не затихали вместе с хлопнувшей входной дверью. Между тем, за последние несколько визитов он всё же преподал ей пару уроков уличного свиста.

Излишний интерес ко всему, что её не касалось, заставлял Алексу присматриваться к окружающим и много размышлять, а несколько десятков детских детективов, уложенных на её полках, давали ей крохотную надежду на то, что ей, как и героям книг, так же легко удастся распознать человеческие пороки, определить скрытые мотивы и корыстные цели. И тем привлекательнее была эта слежка, ведь объектом для изучения был не кто иной, как их непредсказуемый гость, который старательно продолжал предпринимать попытки с ней подружиться. Всегда коротко стриженый, холёный, вкусно и резко пахнущий, он не вызывал отторжения или неприязни и даже притягивал. Но его бегающие глаза не давали Алексе покоя. С виду этот «шкаф» казался абсолютно непробиваемым и непоколебимым, но как только появлялся повод, Алекса видела, как он становился другим – холодная и сдержанная манера общения превращалась в беспредельно-развязную, сжатая челюсть начинала вращать жвачку, лицо искажалось от внезапного тика, плечи нервно подёргивались.

Забегая под разными предлогами на кухню, Алекса косилась в сторону Ларина, зрительно фотографируя его ярко выраженный профиль с чуть смещённой переносицей. Она наблюдала за жизнью его рук, которые он резко заламывал в запястьях, вслушивалась в его смешки, звенящие, словно осколки, в тон голоса, которым он рычал в чёрную мобилу. Но ещё больше случавшихся в его настроении резких перемен девочку настораживало несвойственное поведение Марии по отношению к нему. Алексе казалось, что мама говорит с ним сугубо официально, как начальник со своим подчинённым, что-то разъясняя ему, вводя в курс дел, обсуждая с ним возможные варианты, делегируя, решая спорные вопросы и давая ряд поручений, которые он беспрекословно исполнял. А в другие дни не было ничего официального, и они пили ром в гостиной, как старые добрые друзья, которых связывает нечто большее, чем простые формальности.

Необъяснимое подсознательное чувство ставило перед ней барьер, не давая возможности поверить в то, что он действительно ищет с ней дружбы. Часто раздражаясь на саму себя за то, с какой лёгкостью людям удавалось усыпить её бдительность простыми знаками внимания и неподдельной заинтересованностью в делах, Алекса боялась поверить в искренность его намерений, и теперь она пугалась того, что станет жертвой очередного фокуса манипуляций. А ведь именно с ней он вёл себя сдержанно, деликатно, каждый раз предпринимая попытки быть ей хоть в чём-то полезным. Держа его на дистанции и не допуская откровенных разговоров, которые он так любил заводить, расспрашивая её о школе и друзьях, ей в то же время нравилось проводить с ним время, особенно когда он старательно записывал под её диктовку новые рассказы и повести. Боясь сделать этот противоречивый объект своим фаворитом и стараясь не попасть под его чары, она выстраивала внутри себя множество преград, которые мешали наделить его таким важным для неё статусом друга.