Без лишних слов и телодвижений эти двое столь же быстро вышли, как и вошли. Они что, привезли художника с собой?.. В одно мгновение Алекса оказалась у кухонного окна, отодвинула кремовую штору с кисточками, прислонилась к стеклу и посмотрела на улицу. Внизу, преградив дорогу и не удосужившись включить аварийку, припарковались две черные БМВ и хромированная девятка, облокотившись на которую, стоял мужчина в дубленке и курил. «Интересно, в какой машине он сейчас находится? И что они собираются с ним делать?..».

Услышав мамин голос, она соскочила со стула и поспешила вернуться в коридор. На месте событий собрался весь семейный совет; по заспанному лицу Лины было понятно, что она только что проснулась, но привезённые портреты творили чудеса, и она оживлялась прямо на глазах. Мария стояла рядом с Алексеем в нарядном костюме, расшитом в восточном стиле. Улыбка с еле заметным напряжением мелькала на её накрашенных губах, а руки, сцепленные в замок, тихонько раскачивались, не находя себе места. Почему Алексе кажется, что её мама ведет себя больше хлопотливо, чем по-хозяйски. Вращается вокруг него, словно планета вокруг Солнца, пытается угодить, приспустить его пар и говорит с ним неестественно тихим, успокаивающим голосом. Хозяйка своего имущества, хозяйка своей жизни, хозяйка собственного бизнеса буквально преклонялась перед ним. Невольно Алексе вспомнилась его фраза, которую он практически пропел сразу после свадьбы. «Я женат! И на ком! На самой Марии Димченко!». Отчего же теперь сама Мария Димченко будто покорствует ему, обхаживая этого мужчину и заискивая перед ним. Неужели он заслужил такое уважение? Или мама ведёт себя так, потому что чего-то боится?..

«И как этому пропавшему художнику удалось закончить за несколько дней то, что он не мог закончить почти год?» – недоумевала Алекса, любуясь действительно изысканным изображением любимой мамы. На картине она будто оживала в своей грациозной позе, чуть облокотившись на руку. Белые, полупрозрачные ткани, соскользнувшие с её плеча, как наяву передавали свою мягкость и лоск. Во всём чувствовалась удивительная лёгкость – в складках шёлковой ткани, в едва уловимом свечении вокруг, в переливах красивой смуглой кожи. Её женственная поза перекликалась с царственной осанкой и величественным поворотом головы, её шея и пикантное декольте приковывали особое внимание. Алекса видела перед собой женщину, достигшую совершенства в красоте, и с трудом верила, что это её мама. Мария. Покровительница всего земного и иноземного. Женщина, созданная для украшения обложек глянцевых журналов. Благородный профиль, чуть заостренный подбородок, греческий нос, высокие чёткие скулы и огромные выразительные глаза, таившие магическую силу. Каштановые волосы змейками струились вдоль её руки. Несмотря на обнаженное плечо и столь интимное одеяние, она казалась крайне целомудренной.

– А ты у меня ещё та штучка, жёнушка моя… – захихикал Чирик, явно удовлетворённый её столь живописной сексуальностью и, воспользовавшись всё тем же карманным оружием, вызволил из обёртки две другие картины. Эти холсты оказались намного контрастнее предыдущего и содержали в себе уже не пастельные, а красочные оттенки.

Резко обернувшись на сестру, Алекса поняла, что ей не послышалось. Обескураженность и негодование на лице Лины проявилось в полной мере, а в попытках справиться с переполнявшими её эмоциями она пока издавала лишь скрипы, предвещающие слёзы. Сестра была на грани истерики.

– Лина, доченька, ты чего? – встревоженно поинтересовалась Мария, глядя на закипающую дочь.

– Это просто отвратительно! Уродина! Посмотрите на это вытянутое, как у лошади, лицо, на этот огромный лоб, фигура – будто с другого человека… – сдержанность египетской мумии лопнула, и она, не смея больше задерживаться возле объекта расстройств, скрылась в своей комнате, громко хлопнув дверью.

– Не переживайте за неё… – сказала Мария, видя растерянность младшей дочери. – Я сейчас пойду к ней и всё выясню. Она просто придирается к себе.

Видимо, пребывая в самом романтическом возрасте, Лине было крайне важно то, как она выглядит, и как воспринимают её окружающие. Теперь же казалось, что рука художника надломила девушку, ведь та ждала конечного результата, как никто другой, отдав в руки автора самую лучшую из своих фотографий. Между тем, рассматривая эту хорошенькую девушку на дымчатом холсте, Алекса никак не могла взять в толк, что именно вызвало у сестры такую реакцию. На ней было простое, но детально подчёркивающее всю её молодость и женственность, коктейльное платье цвета чайной розы. Отсутствие каких-либо украшений ещё больше привлекало внимание к молочной коже и длинным чёрным волосам, аккуратно лежащим за спиной. Между тем, в её юном и трогательном образе уже просматривалась порода, присущая редким девушкам. Благородное выражение лица и привлекательные чувственные губы, нетронутые улыбкой, говорили о том, что эта особа, несомненно, пользуется популярностью у противоположного пола. Чем же могла оттолкнуть Лину эта загадочная светлоглазая девушка с полотна? Единственное, куда Алексе было волнительно обращать свой взор, так это к третьему портрету. Странно было увидеть себя, нарисованную яркими сочными красками, и при этом как бы со стороны. Вроде это она, Алекса Димченко, а вроде и нет! По крайней мере, ей казалось, что в жизни она выглядит намного старше, чем этот ребенок, которому на вид было не больше восьми!

– Ну что, моя маленькая? – поёрзав рукой по её макушке, поинтересовался Алексей. – Что скажешь?

– Вполне прилично, – подтвердила она.

– И где откроем галерею?!

– Мама хотела, чтобы они висели в гостиной.

– Ну в гостиной, так в гостиной… – подмигнул он, потом заломил кисть руки и выглянул в предбанник. – Ладно, паханы, тогда прощаемся на сегодня.

– А что решаем? – поинтересовались спортсмены, моментально отлепившиеся от стены.

– В общем, идите, закройте с этим пикассо вопрос. И пускай Антоха ко мне заскочит пару гвоздей прибить…

– Ясно… – коротко бросил тот, что повыше, и они тут же удалились, сверкая белыми подошвами кроссовок.

Уже через полчаса все три произведения искусства в массивных золотых багетах украсили центральную стену большой гостиной.

– Мои любимые, принцесски! Я балдею просто! Сам себе завидую, – сказал он, крайне довольный портретной галереей, которую испепелял взглядом, медленно потягивая бокал тёмного рома. Сработавший в брюках сигнал мобильного телефона моментально вывел его из эйфории, и он, сухо ответив оппоненту, бросил трубку и неохотно поднялся с дивана.

– Твою же мать… Любимая! Жёнушка моя! – позвал он и закашлялся. – Мне надо отъехать на пару часиков! Целунькаю тебя!

Пока Мария в очередной раз отлучилась в комнату, чтобы успокоить расстроенную старшую дочь, Алекса улучила момент, вернулась в гостиную и уставилась на свой портрет. Автор написал её по пояс, сидящей в одном из кожаных кресел, присутствующих в этой самой комнате. На ней было тёмно-голубое платьице с белым ажурным воротничком, белыми воланами на рукавах и пикантным бантиком на поясе. Платье было без излишеств, но ткань бархатная, блестящая, как будто она была воспитанницей богатого дома. Личико получилось размером с кулачок, как у фарфоровой куколки, кругленькое и маленькое, а само его выражение – детским. При этом она никогда не носила подобных причёсок, которую предложил художник, вплетя в её русые волосы две атласные ленты голубого цвета. Образ заканчивали тонкие, лишённые пухлости губки, растянутые в робкой улыбке, аккуратненький носик, две глубокие ямочки на бледно-персиковых щечках и распахнутый взгляд невинных синих глаз.

Алекса стояла у квартиры Дениса и ждала, пока он накинет олимпийку и выйдет к ней на лестничную площадку. В силу своего характера, а именно острой потребности поговорить по душам и немного развеяться, она довольно часто прогуливалась в сторону его дома, чтобы пошушукаться с ним наедине. В её глазах Григорян был лучшей кандидатурой для подобного времяпрепровождения и умел не только слушать, но и был надёжным соучастником в хранении чужих секретов. В подтверждение их взаимности, как только он вышел к ней, они с трудом могли сдержать улыбки.