К сожалению, сопоставление погребального обряда Больше-Тарханского могильника и кладбищ Волжской Болгарии после X в. невозможно провести, ибо для последних характерен мусульманский погребальный ритуал, снивелировавший все этнические особенности.
Правда, А.М. Ефимова, обследовавшая погребения X–XIII вв. на Бабьем бугре городища Великие Болгары, отмечает в погребении 40 некоторые реликтовые черты, которые она объясняет сохранением традиций раннеболгарского погребального обряда[517]. Это женское захоронение, совершенное по мусульманскому обычаю в глубокой яме с положением костяка головой на запад. Но при костяке обнаружены некоторые вещи: серьги у черепа, зеркало в области плечевых костей, железные ножницы у бедра. Набор и характер вещей не имеет аналогий в Больше-Тарханском могильнике, поэтому производить сопоставление указанного погребения с раннеболгарскими, типа больше-тарханских, невозможно. Но наряду с этим на Бабьем бугре имеется интересная группа захоронений (№ 174, 186, 196, 203, 208, 215, 216), могильные ямы которых в нижней части были обложены каменными плитами. Этот обряд не характерен ни для мусульманских, ни для больше-тарханских погребений. А.М. Ефимова склонна его рассматривать как сохранение местного обряда финно-угорских племен, известного еще с ананьинского времени[518]. Нам кажется, что этот обряд находит хронологически более близкие аналогии в погребениях тюркских кочевников Западной Сибири, где ямы с каменными обкладками известны в I тысячелетии н. э.[519], а также в погребениях Северного Кавказа.
Итак, вышеприведенное сопоставление погребального инвентаря и обряда Больше-Тарханского могильника с материалами памятников Волжской Болгарии X–XIII вв. позволяет утверждать, что роль культуры населения, оставившего Больше-Тарханский и близкие ему могильники, в формировании культуры Волжской Болгарии была невелика. Очевидно, определяющая этно-культурная основа последней была иная, во всяком случае отличная от больше-тарханской.
Как уже неоднократно отмечалось выше, болгарская культурная принадлежность населения, производившего захоронения на Больше-Тарханском и Кайбельском могильниках, не вызывает сомнения, так же как и прямая генетическая связь его с болгарскими племенами Приазовья. Поэтому археологическое подтверждение прихода болгарских племен из Приазовья на Волгу в конце VII–VIII вв. неоспоримо. Также очевидна и активная роль этих групп населения в формировании первого государственного объединения в Волго-Камье, в названии которого (Волжская Болгария) и одного из стольных городов (Болгары) сохранилось название болгарских племен. Чем же объяснить тогда, что культура болгарских племен не легла в основу культуры этого государства? Такое положение могло сложиться лишь при том условии, что преобладающая этнокультурная основа Волжской Болгарии была иная и, скорее всего, не болгарская, в ее больше-тарханском варианте. Действительно, как неоднократно отмечалось, наибольшая близость с культурой Волжской Болгарии домонгольского периода проявляется в материалах Танкеевского и близкого ему могильников, которые были оставлены населением, в этническом и культурном отношении отличным от болгарских племен. Численность этого населения, вероятно, значительно превосходила болгар, о чем свидетельствует простое сопоставление размера Больше-Тарханского и Танкеевского могильников. Если в первом число погребений доходило до 800–850, то во втором оно в несколько раз больше, — коло 5,5–6 тыс. К тому же количество могильников танкеевского типа больше могильников больше-тарханского типа.
Письменные источники IX–X вв., относящиеся ко времени образования Волжской Болгарии, отмечают сложный этнический состав населения Средней Волги в интересующий нас период. Так, один из наиболее ранних арабских географов Ибн-Хордадбех в конце IX в. перечисляет тюркские племена Евразии и помещает между Уралом и Волгой печенегов[520].
Наиболее подробные сведения о Волжской Болгарии начала X в. изложены у Ибн-Русте и Ибн-Фадлана. Первый из них, наряду с сообщением о территории болгар, пишет, что «Болгары делятся на три отдела: один отдел зовется Берсула, другой Эсегель, а третий Болгар»[521]. Ибн-Фадлан вслед за Ибн-Русте пишет о многоплеменном характере того объединения, которое он застал на Волге. Здесь наряду с верховным царем Алмушем, обычно называвшимся царем «сакалибе»[522], дважды упоминается царь племени эскель[523], народ сиван (суваз) с князем по имени Вириг[524] и домочадцы в количестве 5 тыс. душ под именем баранджар[525]. Примечательно, что все они объединяются под общим названием не болгар, а «сакалибе»[526], обозначавшим население в более широком понимании, чем только узкую этническую группу одного племенного объединения. Не останавливаясь здесь на расшифровке термина «сакалибе», который рядом авторов трактуется по-разному (А.П. Ковалевский — славяне[527], З. Валиди — светлокожие тюрки, тюрко-финны[528]), следует заметить, что едва ли «сакалибе» обозначала только славян, так как в том же тексте Ибн-Фадлана дается подробное описание славян, но под именем русов[529], а не «сакалибе».
Имя «сакалибе» упомянуто у Ибн-Фадлана всего 16 раз, тогда как «болгары» — один раз, при чтении хутбы от имени Алмуша: «О Аллах! Сохрани царя йылтивара, царя булгар»[530]. Исходя из этой фразы и некоторых сопоставлений, А.П. Ковалевский считает, что «титул „царь болгар“ означал царя, или точнее князя, одного только племени болгар, а не всех болгарских племен»[531]. Возможно, что другие племена, упоминаемые Ибн-Фадланом (эсегель, сыван), были не болгарскими, так как в противном случае не было бы смысла выделять их как племена, имевшие собственное этническое название.
В состав складывающегося государства в первой половине X в. входили башкиры, печенеги и огузы, встречи с которыми в непосредственной близости от Волжской Болгарии описывает Ибн-Фадлан[532]. Интересно в связи с этим замечание Этрека, начальника войска гузов, который называет Алмуша своим зятем[533]. Очевидно, Алмуш взял себе в жены дочь или сестру Этрека.
В последние годы Б.Н. Заходер предпринял попытку обобщения всех сведений арабских и персидских источников о Поволжье в «Каспийский свод сведений о Восточной Европе». В первой части этого свода «Горган и Поволжье в IX–X вв.» дан конспект сведений о территории, населении и сопредельных районах Волжской Болгарии[534]. В этом конспекте весьма примечательно упоминание о том, что царь болгар Алмуш является ставленником небольшой группы — «у него сородичи числом пятьсот человек»[535]. При локализации болгар, отмечено «на восток и юг от болгар — горы, к западу — река Итиль, на севере — область печенегов»[536]. Упоминания о печенегах, как непосредственных соседях болгар, имеются и в разделе «Буртасы»: «Буртасы постоянно воюют с печенегами… К востоку от области буртасов река Итиль, к югу — хазары, к западу — в. н. нд. рр., к северу — тюркские печенеги»[537]. Учитывая то, что почти все источники помещают буртас между хазарами с юга и болгарами с севера[538], следует полагать, что тюркские печенеги здесь локализуются рядом с болгарами. Более конкретно эта мысль выражена в разделе о мадьярах-тюрках: «Начало границ мадьяр — между страною печенегов (или булгар) и булгарскими а. с. к. л. (эсегель)»[539].
