Танкеевский могильник синхронен второму этапу Больше-Тарханского могильника, что подтверждается также и бытованием в комплексе обоих памятников однотипных вещей — железных и медных пряжек (табл. XI, 11, 12, 13, 17), кресал с рукояткой в виде кузнечных клещей, некоторых типов серег, височных подвесок и перстней, деревянных чаш, бус, бисера и т. п. Весьма примечательно, что в одном из погребений Танкеевского могильника найден сосудик типа криночки (рис. 20, 11), характерный для Больше-Тарханского могильника.
Сравнение погребального обряда и инвентаря обоих могильников, наряду с некоторыми чертами сходства, показывает наличие между ними существенных различий. С Больше-Тарханским могильником можно сопоставлять лишь I группу погребений Танкеевского могильника, так как погребения II группы, финно-угорской по происхождению, не имеют ничего общего с Больше-Тарханским могильником.
На первый взгляд погребальный обряд обоих могильников близок — и здесь, и там грунтовые могилы с захоронением трупа в вытянутом положении. Но в Танкеевском могильнике значительно больше погребений в ямах с односторонними заплечиками, с пространством в изголовье и ногах и с преимущественной западной ориентацией с отклонением к югу, тогда как для Больше-Тарханского могильника характерны погребения с двухсторонними заплечиками, с расширением в изголовье и с более разнообразной ориентацией, преимущественно на запад, с отклонениями к северу.
Следует заметить, что в Танкеевском могильнике довольно значительно число могил с прослеженными гробовищами, тогда как в Больших Тарханах последние единичны.
В ритуальном положении частей тел животных также наблюдается определенное различие. В Танкеевском могильнике наблюдалось четыре случая размещения над ямами целых конских туш, жертвенной пищи в виде костей животных, сосудов, помещение в изголовье лопаток животных (коровы, быка, овцы), а также частое сопровождение умерших жертвенной пищей и ритуальным положением частей лошадиной туши непосредственно в гробу, тогда как в погребениях Больше-Тарханского могильника неизвестны погребения ни с целыми тушами лошадей, ни с лопатками животных, а большая часть ритуальных частичных конских захоронений размещена над перекрытием могильной камеры.
Если расчлененные кости лошади в погребениях Танкеевского могильника лежат вдоль тела погребенного, то в погребениях Больше-Тарханского могильника обычно поперек могильной ямы.
Как известно, ритуальное положение коня или его расчлененной туши характерно для многих народностей и племен Евразии в I тысячелетии. Этнические своеобразия этого обряда, как правило, улавливаются лишь в деталях положения частей коня. Специфические особенности в этом обряде для ряда тюркских кочевников юга Восточной Европы выделила С.А. Плетнева[100].
При сопоставлении погребального инвентаря Танкеевского и Больше-Тарханского могильников возникает определенная трудность в связи с неполным хронологическим соответствием памятников. Невозможно, однако, рассматривать материал Танкеевского могильника в плане его генетической преемственности от комплекса Больше-Тарханского могильника.
Возьмем керамику обоих могильников. Лепная керамика Больше-Тарханского могильника в Танкеевском отсутствует полностью, так же как нет и лепной керамики, свойственной II группе Танкеевского могильника, в Больших Тарханах. Гончарная танкеевская керамика (рис. 20, 1–6) имеет более совершенную форму и обжиг, чем тарханская. Наиболее ранними в этой серии являются кувшины с туловом, близким к шаровидному, и невысоким горлом со сливом (рис. 20, 1), помещенные в погребениях, датированных в основном IX в. Они изготовлены из глины с примесью песка, реже растительных остатков, имеют коричневато-красный или желтовато-коричневый цвет. По поверхности их наблюдается слабое, преимущественно вертикальное, или сплошное лощение. Орнамент обычно состоит из нескольких горизонтальных каннелюр. Несмотря на хронологическую близость, эта наиболее ранняя танкеевская группа кувшинов не сопоставима с больше-тарханской, имеющей иную форму и обычно богато украшенную лощением. Эта группа кувшинов Танкеевского могильника близка отдельным сосудам из Агач-калинского могильника Северного Дагестана[101] — кувшинам из западного отделения склепа 1[102] и из погребения 18[103], датированных VIII–IX вв. Здесь же имеется значительное число украшений (серьги, перстни и бусы), подобных предметам из Танкеевского могильника, но эти вещи из-за их широкого распространения в Евразии в конце I тысячелетия н. э. не являются определяющими. Некоторые детали погребального обряда (захоронения коней, ямы с перекрытием) Агач-калинского могильника соответствуют погребальному обряду Танкеевского могильника, хотя в целом они между собой разнятся. Некоторая близость обоих могильников, очевидно, не случайна. М.И. Артамонов полагает, что Агач-калинский могильник был оставлен барсилами — жителями г. Беленджера[104]. Как известно, племена барсал-берсула отмечаются Ибн-Русте на Средней Волге в IX в.[105] Возможно, что на Волге они появились еще в VII в., так как в Армянской географии этого времени упоминается народ баслов (барсалов), укрывающийся от сильных народов хазар и бушков (баджгурд-башкир)[106]. Небезынтересно и расположение Агач-калинского могильника у древнего г. Беленджер (Варачан, Баранджар). Ибн-Фадлан в Волжской Болгарии видел «домочадцев в количестве пяти тысяч душ мужчин и женщин, уже принявших ислам. Все они известны (под названием) Баранджар»[107]. Вполне вероятно, что в составе населения, оставившего Танкеевский могильник, были и представители из рода берсула и баранджар, продолжавшие поддерживать связи со своими южными сородичами.
Однако и аналогичные танкеевским кувшины из Агач-калинского могильника не могли служить исходными образцами, так как они одновременны. На Северном Кавказе эти формы также появляются извне, а не возникают на местной основе. Следовательно, и на Средней Волге, и на Северном Кавказе интересующая нас гончарная керамика появилась извне и ее истоки, очевидно, следует искать в других районах.
Другая же группа танкеевских кувшинов, несколько более поздняя по времени, продолжает развитие первой группы. Почти вся она изготовлена из хорошо отмученной глины с примесью песка, редко известковой или мергелистой крошки. Кувшины имеют стройную форму, вертикальную ручку, прикрепленную к тулову и к середине горла, имеющего по краю слив (рис. 20, 2–6). Цвет сосудов красный, коричневато-красный, желтовато-красный. Значительное число сосудов с лощеной поверхностью, причем лощение вертикальное, иногда сплошное. По шейке, плечикам и тулову сосудов обычны горизонтальные каннелюры и иногда более сложный орнамент из резных горизонтальных линий и волны.
Определенную близость эти кувшины имеют к керамике двух культурных групп юга Евразии. В небольшом количестве близкие формы сосудов известны на Дону, в нижних слоях Саркельского городища[108]. С.А. Плетнева их описывает как «кувшины с яйцевидным туловом, низким горлом и небольшой покатой ручкой. Высота их достигает 40–50 см. Тесто кувшинов в большинстве случаев оранжевое, хотя есть и сероглиняные. Помимо лощения, яйцевидные кувшины покрывались иным орнаментом — линейным, волнистым, „елочкой“, нанесенной гребенчатым штампом, или линейно-волнистым ангобным узором, нанесенным тонкой кистью»[109]. Они датируются второй половиной IX — началом X в. Некоторые детали, отсутствующие на танкеевской керамике (частое лощение, сероглиняное тесто, декоративные ушки на горле, орнамент из гребенчатых оттисков, ангобированный узор), не позволяют выводить происхождение последней из саркельской. Но все же определенные элементы сходства заставляют искать общие исходные корни как для танкеевской, так и описанной саркельской керамики.
