− Ну раз ничего сложного, так давай распрощаемся, Лин−н−на-спасительница. Что я должен тебе за гостеприимство? – произнёс Игвар, изучая взглядом её лицо, как будто видел впервые.

− Н−н−ничего. Ничего ты не должен, − произнесла она, судорожно сглотнув. – То была воля богов, и я её выполнила. Благодари Луноликую Моор−Бар. И… ворона!

− Не Луноликая лечила мои раны, − произнёс он чуть тише и наклонился ещё ниже. – И когда я блуждал по Сумеречному лесу, говорила со мной тоже не она. Не она рассказывала мне про вересковые поля и бесконечные туманы Эль, а одна маленькая пичужка. Что же, я теперь у тебя в долгу и когда-нибудь верну этот долг. А может, сейчас?

− Не нужна мне твоя благодарность. Богов благодари и… уходи с миром! – прошептала Олинн хрипло, ощущая, как кожа горит от его близости, от его голоса и этого взгляда, и от того пламени, что прячет она в ладонях за спиной.

Как жарко! И ноги подгибаются. И кровь прилила к губам, заставляя их приоткрыться, как будто дыхания ей не хватает.

− Ты не передумала? Может, пойдёшь со мной?  Что тебя здесь держит? – жарко прошептал Игвар, глядя ей прямо в глаза. – Замок падёт, что ты делать будешь? Куда денешься? Тебя могут убить… А я о тебе позабочусь.

− Нет! Никуда я с тобой не пойду! – она даже помотала головой, чтобы избавиться от наваждения.

Но избавиться не получилось.

Ей кажется, с каждым мгновеньем, с каждым словом притяжение между ними только растёт. И  тепло от её ладоней течёт прямо в камень, к которому она прижимается, а оттуда к его ладоням, сплетаясь и связывая их. И хотя они не касаются друг друга, хотя между ними расстояние в пол-локтя, но будто и нет его вовсе, так остро она чувствует жар его тела и его горячее дыхание. И от слов, которые он говорил, даже шум реки затих и отдалился.

Взгляд Игвара скользнул по её губам, по подбородку и вниз по шее, а потом замер где-то на уровне груди.

− Какой странный кулон… Очень старый. Твой? – спросил он, опустив руку и осторожно поддев пальцем цепочку на шее Олинн.

Он поймал кулон в ладонь и наклонился, рассматривая, и лицо его было так близко, что Олинн совсем перестала дышать.

− Мой, − пробормотала она сбившимся голосом.

Вырвала бы у него кулон, да боялась показывать руки.

− Откуда он у тебя? Кто подарил? – требовательно спросил Игвар, и зелень его глаз угасла, заполнившись чернотой.

− Не твоё дело!

− Не моё? А может, и моё, − хмыкнул он, глядя на кулон. − Тебе бы янтарь подошёл и оникс… Странно, что такой красавице никто не дарит настоящих украшений. О чём только думают бестолковые северяне, − он посмотрел ей в глаза и усмехнулся.

Красавице? 

Никто никогда не называл её красавицей. И если бы они не стояли мокрые на берегу реки, если бы он был не монахом, потерявшим память, если бы не смерть вёльвы и надвигающаяся война … Наверное, ей приятно было бы такое услышать.

− Это… Это мамин кулон, − прошептала Олинн сорвавшимся голосом и следом воскликнула: − Оставь его в покое! Уходи, Игвар! Уходи или…

− Или что? – он прищурился.

− Я закричу. В реку брошусь. Слышишь?

− Так ты не передумала? Не пойдёшь со мной? – спросил он, потерев кулон пальцами.

− Нет!

− Я не привык уговаривать.

− Так привыкай, раз уж ты божий человек! Вроде этому вас учат – смирению! – выпалила она, почти задыхаясь. – Не ты ли только что хотел меня отблагодарить? Так уходи!

− Ладно… Попрощаемся, Олинн-младшая экономка, − он снова усмехнулся и, отпустив кулон, положил руку на камень над её головой. – Знаешь, как прощаются южане?

− Не знаю, и знать не хочу!

− А я тебе покажу. Может, пригодится, когда они возьмут крепость, − ответил Игвар с лёгкой досадой в голосе.

− Не возьмут!

− Может, ты ещё одумаешься… А знаешь, пичужка, я мог бы просто закинуть тебя на плечо и унести, − произнёс он и вдруг метнул тревожный взгляд на другую сторону реки, где ольховые заросли уже утонули в сумерках, и повернул голову, вглядываясь во что-то, а потом добавил: − Но я не стану этого делать. Не сейчас.

− Я отдала богам свой долг и надеюсь никогда больше тебя не увидеть!

− А я уверен, мы ещё свидимся, пичужка.

Он повернулся к ней,  дотронулся пальцами до подбородка Олинн, чуть приподняв её лицо, склонился и поцеловал в губы. Так неожиданно и не спрашивая…

Не то, чтобы Олинн не знала, что такое поцелуй. Знала уже… Но, что поцелуй бывает таким… Нет. Не знала. И насколько сам Игвар её пугал и внушал трепет, настолько этот его поцелуй оказался на него не похож. Нежный, хотя и грубый одновременно… И такой страстный…  Он коснулся её губ сначала мягко, а потом смял, не встретив сопротивления, требуя ответа так жадно, что она не могла даже вдохнуть и уступила, не в силах сопротивляться. Лишь приоткрыла свои губы ему навстречу, глотая воздух вместе с поцелуем. А он будто торопился, и хотел одновременно и попробовать, и запомнить, и утолить голод.

Олинн не ожидала этого поцелуя. Она не собиралась ему отвечать. Она вжалась в камень, что есть сил, и будь её воля, наверное, растворилась бы в нём. Но камень не пускал, а жар от ладоней опутал, словно паутиной, растекаясь по телу. И вместо того, чтобы ударить настойчивого монаха или вывернуться и убежать, она отвечала на его поцелуй, ощущая, как что−-то обрывается внутри, как тугая струна, и падает вниз. Голова закружилась, и подогнулись колени, а ладони уже просто жгло, вот-вот начнёт плавить камень. И так невыносимо захотелось прикоснуться к нему. Или чтобы он прикоснулся.

Но он не стал.

Игвар чуть отстранился и прошептал ей прямо в губы:

− Я так и думал. Будешь скучать по мне?

А Олинн стало так стыдно за всё! За то, что вот он поманил, и она растаяла. И эти его слова, словно ножом, полоснули по сердцу. Она вздёрнула подбородок и произнесла жёстко, глядя Игвару прямо в глаза:

− Скучать? Нет, не буду! Ты, видно, забыл, как звал в беспамятстве женщину по имени Лирия. Просил её не уходить. Ты думал, что я − это она. Ты и руку мне целовал, думая, что это она. Надеюсь, ты и её вспомнил? Или память твоя возвращается, как тебе удобно? Наверное, где-то на юге Лирия ждёт тебя, а ты тут целуешь других девушек и зовёшь с собой на край света.

Игвар оттолкнулся от камня и сделал шаг назад. И его лицо вмиг стало непроницаемым, лишь в глазах засветилось снова что-то дикое, необузданное, что ещё в прошлый раз так сильно напугало Олинн. Она поняла, что сделала ему больно. Может, он не помнил этой Лирии, а может, вспомнил только сейчас, но эти слова его отрезвили, прошлись по нему, будто кнутом. Он шумно вдохнул, снова посмотрел на противоположный берег, а потом бросил коротко:

− Прощай, пичужка, − и зашагал по песку к реке.

Олинн даже сказать ничего не успела, как он нырнул в тёмные воды Эшмола и поплыл к противоположному берегу.

Великие боги! Куда же он на ночь глядя! Там же бродят эти твари, они же его съедят!

Она подбежала к кромке воды, вглядываясь туда, где ещё недавно мелькала белая рубаха Игвара, но темнота сгущалась, и уже ничего нельзя было рассмотреть.

Неужели он не доплыл до берега? Он же был ранен, ну что за дурень! Зачем он это сделал?!

Она залезла на корягу и всматривалась в заросли на противоположном берегу. Но на берег никто так и не выбрался.

− Прощай… монах… или кто ты там, − пробормотала Олинн в растерянности, прижимая ладонь к губам.

Она даже не знала, что чувствует сейчас. Боль? Испуг? Сожаление? Или всё вместе?

И зачем она сказала ему про эту Лирию!

Но долго стоять и раскаиваться ей не пришлось, среди тёмных ветвей на той стороне реки внезапно вспыхнули и погасли зелёные огни. А потом ещё раз, чуть левее и ближе. И ещё… И она поклялась бы, что это были чьи-то глаза, которые смотрели прямо на неё.

Волки! Или призрачные гончие?!

Сердце сорвалось в галоп, Олинн соскочила с коряги и в панике оглянулась − куда бежать?! Карабкаться вверх по склону? Он такой крутой, что она не успеет выбраться до темноты. Там всё заросло, и взбираться придётся долго, да ещё и холм обходить. Вот только не хватало ей из-за этого монаха стать добычей каких-то неведомых тварей!