23 июня 1742 года со стороны прусских дипломатов Бееса (Bees) и Аммона (Ammon), а также от англичанина Вильерса последовало официальное приглашение королю Августу присоединиться к мирному договору, при условии, что саксонские войска в течение шестнадцати дней покинут территорию Богемии. Однако дрезденский двор считал унизительным присоединение к заключённому Пруссией мирному договору, и настаивал на отдельном мирном договоре с Австрией. В нём саксонское министерство рассчитывало добиться компенсации от венского двора за понесённые на этой войне потери. Министры пытались заручиться поддержкой России и Англии, но эти попытки встречали закрытые двери. Из Петербурга в Дрезден был направлен ответ, что Россия вполне довольна достигнутым примирением и не хотела бы ввергать Австрийский дом в новые издержки. Лорд Картерет также отвечал, что не может более требовать уступок от Марии-Терезии, а лорд Гиндфорд, творец Бреславльского мира, заявил саксонскому министру Заулю (Saul), чтобы король Польши не питал на это надежд. В заключение Гиндфорд посоветовал: «Увеличьте Вашу армию, укрепите Бауцен, держитесь союза с нами и всё будет хорошо». Саксонский двор вынужден был подчиниться и 9 июля, через шестнадцать дней после оглашения в Дрездене условий мира в Бреслау, последний саксонский солдат покинул территорию Богемии. Переговоры в Вене и попытки графа Брюля добиться уступок от Марии-Терезии продолжались ещё два месяца, пока, наконец, 11 сентября 1742 стороны не заключили мирное соглашение. Оно последовало в виде обмена декларациями, подписанными собственноручно Его Польским Величеством и Королевой Венгерской. Саксонская сторона отказывалась от территориальных претензий на габсбургские земли и готова была заключить союз с Веной в обмен на обещание со стороны Марии-Терезии помочь в приобретении Эрфурта. Этой небольшой уступкой со стороны венского двора Саксония была обязана приближению к Богемии французской армии маршала Майлебуа (Maillebois), что вынуждало австрийское министерство торопиться с заключением мира.
Конец 1742 года ознаменовался ещё двумя крупными успехами английской дипломатии. 18 ноября в Вестминстерском дворце был подписан договор с Пруссией, а 23 декабря в Москве возобновлён оборонительный союз с Россией. Прежний договор с Россией, заключённый в апреле 1741 года российским министром графом Остерманом и английским посланником Финчем (Finch), не был ратифицирован российской стороной. Причиной тому был отказ Лондона отправить эскадру в Балтийское море в помощь русскому флоту во время войны со Швецией. Однако в начале правления новой императрицы Всероссийской Елизаветы I охлаждение отношений России с Францией вновь открыло путь к сближению между двумя странами. Российская сторона по-прежнему была заинтересована в появлении английской эскадры на Балтике, а в Лондоне хотели видеть Россию в числе своих союзников в войне против Франции. Ответ лорда Картерета на просьбу российского посланника Нарышкина об отправке кораблей наглядно демонстрирует цели Лондона при заключении данного договора: «Эта посылка зависит исключительно от Императрицы; если она изволит разделить наши взгляды, эти корабли будут готовы немедленно, как только она пожелает и, по правде говоря, истинные интересы России и Англии требуют полного согласия в энергичной и совместной защите дела королевы Венгрии». Для большей убедительности в необходимости защиты дела Марии-Терезии новому английскому посланнику Вейчу (Wiche) было поручено не жалеть денег на взятки, в чём тот изрядно преуспел, сумев данным путём убедить в необходимости заключения договора влиятельного лейб-медика императрицы Лестока[9].
В договоре стороны обязывались оказать друг другу помощь в случае нападения. Россия должна была выставить корпус в 12 000 человек, Великобритания – эскадру из 12 линейных кораблей. Предусматривалась также выплата денежной компенсации. В тайной статье значилось, что в случае нападения, помощь должна быть оказана даже во время текущих войн Англии с Испанией и России со Швецией. Таким образом, Россия получила мощного союзника на случай вмешательства в войну со Швецией других стран, к примеру, Дании или Пруссии, а Англия обеспечила себе 12-тысячный русский корпус для обороны Ганновера от возможной французской или прусской атаки[10]. В качестве дополнительной уступки и реверанса в сторону молодой правительницы английская сторона в данном договоре признавала за Елизаветой Петровной и её наследниками титул императрицы. Одним из следствий договора стало возобновление координации англо-русских усилий для противодействия французским планам в Швеции. Уже в декабре 1742 года новый английский посланник в Стокгольме Диккенс на тайной аудиенции развеял надежды шведов на помощь Англии в войне против России, заявив, что король Георг не намерен противодействовать планам императрицы Елизаветы передать шведский престол епископу Любекскому[11].
Переговоры с прусским королём проходили сложнее, но и здесь английской дипломатии удалось добиться успеха, пусть даже достигнутый результат не полностью соответствовал ожиданиям. По замыслу лорда Картерета широкая антибурбонская коалиция должна была включать в себя Пруссию. По крайней мере, необходимо было обеспечить её нейтралитет. Быстрая гарантия договора в Бреслау по Кёнсингтонскому акту 24 июня 1742 года вместе с обещанием обеспечить его признание и гарантии со стороны Республики Соединённых Провинций, призваны были привлечь короля Фридриха в лагерь противников Франции. Вступление Пруссии в войну на стороне своего бывшего противника Австрии против своего бывшего союзника Франции должно было обезопасить Лондон и Вену от неожиданностей со стороны прусского короля, верность которого союзным обязательствам вызывала сомнение. Кроме того, примирение Австрии с Саксонией, где к королю Фридриху испытывали большую неприязнь, и заключение договора с Россией должны были окончательно отвратить прусского короля от желания вновь развернуть оружие.
Особенные надежды возлагались на договор с Россией, так как король Фридрих, по свидетельству лорда Гиндфорда, «опасается России больше, чем Господа Бога, и пока этому ненасытному в своём честолюбии князю не подрезать крылья, он будет оставаться настолько опасным для свободы Германии и спокойствия Европы, как едва ли Франция». Английский посланник, хорошо знавший берлинский двор и короля Фридриха и, будем справедливы, испытывавший к нему явную антипатию, был уверен, что прусский король не останется безучастным наблюдателем и обязательно вмешается в войну. Было непонятно лишь, на чьей стороне. В этой связи, действия лондонского министерства, имевшие целью использовать энергию строптивого государя в своих интересах или, по меньшей мере, связать его обязательствами, выглядят вполне оправданными. Однако замысел лорда Картерета был исполнен лишь частично. В Берлине решительно отказались от войны с Францией и были согласны лишь на оборонительный союз, чем пришлось удовлетвориться английской стороне. Договор об оборонительном союзе был подписан в Вестминстере 18 ноября 1742 года прусским резидентом Андрие (Andrie) и несколькими английскими министрами, в числе которых были лорд Картерет и глава Южного департамента[12] герцог Ньюкаслский. Стороны гарантировали владения друг друга и обязывались к взаимной поддержке[13].
Таким образом, успешная дипломатическая подготовка обеспечила английскому кабинету благоприятные условия для начала континентальной войны с Францией. Ганноверские владения короля Георга теперь были надёжно защищены от французской атаки союзами с Россией и Пруссией, а возможное намерение короля Фридриха выступить на стороне Франции блокировалось угрозой столкновения его с мощной коалицией из Австрии, Саксонии, Ганновера и России. В тронной речи на открытии в конце ноября заседания Парламента король Георг триумфально объявил о заключении союзов с Россией и Пруссией, на что депутаты удовлетворённо ответили торжественным заверением, что одобрят новые субсидии, необходимые, чтобы «завершить начатую большую работу» и потребовали активных действий против Франции.
