В австрийском министерстве также прекрасно понимали важность позиции России в противостоянии с Пруссией и поэтому в Петербурге развернулась напряжённая борьба за влияние на молодую императрицу Елизавету. Сама императрица, предпочитая государственным делам балы и маскарады, охотно препоручала их своему вице-канцлеру Бестужеву, часто подписывая поданные им документы, даже не читая их. При этом, несмотря на страсть к развлечениям, императрица Елизавета неожиданно проявила большую государственную мудрость, поставив Бестужеву важное условие – Россия не должна быть втянута в европейскую войну. Это условие ограничивало возможности, как самого вице-канцлера, у которого уже был опыт следствия и ссылки и который не желал его повторения, так и политических партий при петербургском дворе.[53]

Одним из эпизодов борьбы между партией Бестужевых во главе с вице-канцлером и его братом обер-гофмаршалом Михаилом Бестужевым и их противниками в лице барона Мардефельда, маркиза Шетарди, а также Лестока и Брюммера стал уже упоминавшийся ранее заговор Ботта-Лопухиных. В это время король Фридрих, в соответствии с принятым решением, настойчиво требовал от посланника в Петербурге барона Мардефельда добиться заключения Тройственного союза Пруссии, Росиии и Швеции[54]. Целью этого союза было не только сохранение в спокойствии восточных и северных границ прусского королевства, но и военная помощь во время будущей войны. При этом опубликованные статьи Вормсского трактата в Петербурге были представлены как доказательство двуличности английской политики. Однако, хотя отношения с Россией в конце 1743 года заметно улучшились, энергичные усилия Мардефельда по созданию Тройственного союза успехом не увенчались. Несмотря на содержащиеся в проекте договора заманчивые предложения гарантий голштинского наследства, вице-канцлеру Бестужеву удалось убедить императрицу, что обязательства по данному договору могут вовлечь её в бессмысленную войну.

Ни поддержка матери невесты наследника княгини Иоганны Елизаветы Ангальт-Цербстской, ни 150 000 талеров[55], выделенные на подкуп королём Фридрихом, ни производство в чине брата лейб-медика императрицы Лестока, служащего в прусской армии, ни пожалование фавориту Елизаветы Разумовскому и будущему вице-канцлеру Воронцову титулов имперского графа – ничто не могло преодолеть сопротивления Бестужева. После раскрытия заговора Ботта-Лопухиных и участия, проявленного прусским королём по отношению к императрице Елизавете в этом деле, барон Мардефельд стал при русском дворе любимцем среди посланников иностранных государств и иногда, казалось, был близок к победе в этой своеобразной дипломатической дуэли с Бестужевым. Однако вице-канцлеру удавалось не только отражать направленные на него выпады, но и наносить ответные удары. Одним из них стало возобновление 4 февраля 1744 года русско-саксонского оборонительного союза, согласно которому стороны обязались к взаимной помощи против возможного агрессора, под которым очевидно подразумевалась Пруссия. Эта дипломатическая борьба при русском дворе продолжится ещё длительное время, и каждый раз императрица будет находить причины отложить подписание договора с Пруссией.

Другим непреложным условием для успеха нового внешнеполитического предприятия прусского короля был союз с Францией. Эта задача требовала осторожности. После заключения сепаратного мира в Бреслау любые прусские предложения в Версале рассматривались бы под призмой недоверия, учитывая к тому же совершенную незаинтересованность, проявленную прусским королём в отношении намёков, сделанных Вольтером. Здесь король Фридрих также решил прибегнуть к распространённому в те времена приёму и отправить к версальскому двору частное лицо, доверенного человека, не связанного с официальной дипломатией и не наделённого официальным поручением. Тайные посланники использовались для выполнения деликатных миссий и разного рода зондирований, где требовалось избежать лишней огласки и церемоний. Ранее, сразу после восшествия на престол, прусский король уже прибегал к секретной дипломатии, отправив своих доверенных лиц в Париж и Лондон[56]. И теперь, зная, что министр Амело и официальное французское ведомство по иностранным делам будут противодействовать эскалации конфликта, он стремился найти связи, ведущие непосредственно к королю Людовику. На роль тайного посланника король Фридрих избрал своего близкого друга генерал-лейтенанта графа Ротенбурга (Rothenburg), который ранее состоял на французской службе и имел влиятельных родственников при версальском дворе. Родственные связи графа позволяли королю Фридриху рассчитывать, что, минуя официальное дипломатическое ведомство, он будет принят на самом высоком уровне. С другой стороны, слова графа не имели официальной силы и, в случае возникновения непредвиденных сложностей, король легко мог объяснить их частной инициативой графа. Непосвящённым было легко объяснить причину поездки Ротенбурга необходимостью в лечении ран, которые генерал получил в сражении при Хотузице, и встречи с супругой, пребывавшей во Франции. Граф не был дипломатом, но это не должно вызывать удивления, так как в ту эпоху дворяне одинаково владели как шпагой, так и пером и часто меняли одно на другое. Отправка Ротенбурга во Францию вызвала серьёзную озабоченность в дипломатических кругах. Лорд Гиндфорд сообщал в Лондон из Берлина, что Ротенбург отправлен во Францию с большой задачей, но более точной информации ему получить не удалось. Впоследствии, так как в Берлине царили совершенно мирные настроения, а король был занят балами и маскарадами, в одной из следующих депеш лорд Гиндфорд успокоил английское министерство словами, что «король сам не знает, чего хочет».

Об истинной цели миссии графа Ротенбурга не знали даже прусские министры, включая Подевильса, Для соблюдения секретности он не получил от короля письменных инструкций. Однако из донесения Ротенбурга от 16 марта мы знаем условия, на которых прусский король рассчитывал договориться с Францией: 1. Объявление войны морским державам и активное её ведение, как на суше, так и на море; 2. Держать наготове армию в 40 000 человек у границ Ганновера, чтобы вторгнуться туда при необходимости; 3. Не заключать мир, пока король не вступит во владение землями, которые ему будут обещаны; 4. То же самое для Франции; 5. Северная часть Богемии со стороны Саксонии за Эльбой и оставшаяся у Австрии часть Верхней Силезии для Пруссии; 6. Остальная Богемия с Прагой для императора. Однако граф должен был вести себя сдержанно и не делать предложений первым, показывая, что Пруссия лишь готова оказать добрую услугу Франции, но не является инициатором переговоров. Такое поведение позволяло изначально усилить переговорные позиции короля Фридриха. Кроме того, неопределённость в отношениях с Россией заставляла прусского короля быть осторожнее. По заданию короля граф перед отъездом встретился с французским посланником Валори с целью выяснить, как во Франции могут отнестись к возобновлению отношений с Пруссией и получил обнадёживающий ответ, что такое великое государство, как Франция не знает чувства мести и руководствуется только интересами. Расширение владений прусского короля, добавил посланник, ничуть не противоречит французским интересам, особенно, если это будет сделано за счёт венского двора. Получив последние наставления от своего короля, 21 февраля 1744 года граф Ротенбург выехал во Францию[57].

В начале 1743 года французское министерство понесло тяжёлые потери. В январе друг за другом ушли из жизни государственный секретарь по военным делам Бретейль (Breteuil) и первый министр королевства кардинал Флери. Кардинал до последнего момента обманывал Европу относительно своего самочувствия, но 29 января 1743 года Франция лишилась своего министра, который, по выражению короля Фридриха, на два года пережил свою славу. После смерти старого австрийского канцлера Зинцендорфа (Sinzendorf), отставки Уолпола, изгнания Остермана ушёл последний государственный деятель той эпохи эпигонов, наступившей после войны за Испанское наследство. Смерть кардинала привела Францию в состояние растерянности. Людовик XV, который ранее был фактически отстранён от государственных дел, оставил кресло первого министра пустым, намереваясь самолично возглавить министерство. О смерти Флери он объявил, как объявляют о восшествии на престол. При дворе ходила шутка: «Кардинал умер, да здравствует король!» Однако король Людовик был молод и не имел опыта в государственных делах, так что министры оказались предоставлеными самим себе. Кардинал Тансен, которого Флери готовил себе в преемники, не обладад авторитетом своего патрона и быстро отказался от властных амбиций. Иностранные дела остались в ведении Амело, но в его решения постоянно вмешивались Тансен, Ноайль и Морепа (Maurepas). Эти министры придерживались настолько разных позиций, что их заседания часто превращались в оживлённые перепалки. Как шутили версальские насмешники, иногда они были такими шумными, что в это время можно было не услышать грома Господня. Король Фридрих также не упустил возможности съязвить по этому поводу. Однажды, когда во время одного оперного спектакля занавес не до конца опустился и остались видны ноги танцующих актёров, король Фридрих рассмеялся и сказал Валори, что это напоминает ему французское министерство – хаотическое движение ногами без головы.