А война приближалась к городу на Днестре, приближалась неумолимо, стремительно, как приближается волна цунами на мирный и тихий океанский пляж. Город жил военной жизнью. Все в нем было подчинено одному — встретить врага. Да, у людей было все вроде бы как обычно, но вся их жизнь теперь несла печать этого страшного проклятия — войны. Сразу же подорожали продукты питания. В городе оборудовали госпиталь, в который стали поступать раненные с фронта. Госпиталь считался тыловым, в него везли только самых тяжелых, которым в прифронтовых учреждениях помочь не могли. Ребекка, получив отказ в эвакуации, пошла работать в госпиталь — не могла сидеть без дела. Официально она была в отпуске, но какой может быть отпуск в такое время! Теперь она была сиделкой, помогала при перевязках. Сначала раненных было немного, но потом они стали идти потоком, а рассказы их были невнятные и страшные. Да и сами люди, вырвавшиеся из лап смерти были совсем другими, она еще не знала, не понимала этих людей, она только видела, что они изменились, стали другими, окаменели, что ли? И ей иногда казалось, что она каменеет вместе с ними.

Гнат Горилко, еще один простой русский солдат, пусть и украинец, хотя сам он себя всегда считал именно русским солдатом, так вот, Гнат оказался в другом ДОТе. Он хотел попасть в одну команду с молодым Майстренком, присмотреть за хлопцем, да не получилось. Парень оказался последним по списку, так Гнат попал в другую команду. Гарнизон был небольшим, в самом ДОТе кроме артиллерийской установки и станкового пулемета имелись еще и ручные пулеметы Дегтярева. На вооружении красноармейцев были еще несколько винтовок Мосина, одна СВТ-шка, пара автоматов ППД с рожковыми магазинами да гранаты. А вот командир ДОТА оказался совершенно молоденький лейтенантик, по ускоренному курсу закончивший общевойсковое (пехотное) училище, и пока еще в своем деле не слишком разбиравшийся. На построении он представился гарнизону ДОТа:

— Младший лейтенант Сидор Ильич Логвинюк.

Вскоре он получил у бойцов прозвище «наш Ильич». Лейтенант был парнем не злостным, придирками не заедал, но вот дело свое знал не слишком, все-таки это не взводом пехоты командовать в поле, ДОТ — специфическая штука, она и знаний требует специфических. Обычно в него командирами ставили артиллерийских, да так получилось, что комплектовать гарнизоны надо было срочно, а никого более подходящего под руками у коменданта города не оказалось. Вот так Ильич, которому только-только двадцать стукнуло, принял команду над полутора десятков взрослых, намного его старше, мужиков. Что Гната радовало, так то, что среди гарнизона было пяток настоящих артиллеристов, прошедших и Мировую, и Гражданскую. Стрелковку ребята освоили быстро, все-таки все были с опытом, в оружии понимали, а пулеметную часть он так сумел разложить им по полочкам, что как-то само по себе получилось, и второй номер нашелся, и расчеты ручников подобрались неплохие. Хорошо, что обстрелять оружие им дали возможность.

Сначала рядовой Рохля показал, как надо обращаться с трехлинейкой, чего-чего, а Мосинку он знал, как свои пять пальцев, разобрать, собрать, привести в боевое состояние, уложить четыре выстрела из пяти точно по центру мишени… А чуть позже Гнат учил сослуживцев, как надо стрелять короткими прицельными очередями, а то начнешь давить на гашетку, так ленту али диск за пару секунд выстрелять можно, а боеприпасы рано или поздно заканчиваются. И чем позднее заканчиваются, тем для тебя лучше. Само укрепление Гнату нравилось. Сделано было на совесть, чувствовалось солидность, продуманность, мощь. В таком воевать — милое дело, их крепость не каждая пушка возьмет, разве что на прямую наводку чего-то крупное поставить. А где его взять? ДОТ расположен на круче, да еще и замаскирован прилично. Проверив запасы оружия, боеприпасов и еды Рохля про себя решил, что тут воевать можно! Это ж тебе не под Верденом в окопах от обстрела мортир в грязь мордой прятаться… Да что там говорить! Тут точно не Верден. Тут пусть немец пройти попробует! Покрошим его на флаги, зуб даю!

[1] Немецким солдатам массово выдавали перед атакой первитин, препарат, убирающий страх и дававший временный прилив сил.

Глава двадцать седьмая

Исход

4-19 июля 1941 года

Наверное, евреям никогда не судилось долго оставаться на одном месте. Вот только обживутся, так кто-то и гонит их с земель обетованных. То египтяне или вавилоняне затащат в рабство, то гордые орлы Рима рассеют в прах оседлое еврейское счастье, то очередной король попытается поправить финансовое состояние казны за счет евреев, то начнет зверствовать инквизиция. И снова, как в древние времена, возьмут евреи свой нехитрый домашний скарб, увяжут его в узелки, кто-то обязательно заберет с собой все священные книги, возьмут нажитое злато-серебро, да двинутся по длинным дорогам в поисках очередного пристанища, которое обещало быть их родиной.

В здании военного комиссариата города и района происходило совещание. Вчера стало известно, что части Красной армии стали отходить от приграничных районов, сдавая город за городом, но отходили организованно. Командующий Южным фронтом Тюленев принял решение укрепиться по Днестру, опираясь на укрепления Линии Сталина, где дать врагу решительный отпор, так что Могилев-Подольский скоро должен был стать опорным пунктом, который не даст врагу пройти в глубь нашей советской Родины. На совещание, кроме военных, были приглашены и все ответственные руководители.

— Что, товарища Майстренко не будет? — окинув взглядом аудиторию, спросил военком. Поднялся первый заместитель предисполкома Рогожин.

— Вчера Иван Архипович не вышел на работу. Знаете, с ним ничего такого раньше не было. Сразу же выехали на его квартиру вместе с сотрудниками НКВД. Понимаете, мы боялись диверсантов… — Рогожин замялся, не зная, как еще объяснить ту нерешительность, которую проявил вчера утром.

— Продолжайте по существу, Дмитрий Алексеевич. — подбодрил волновавшегося Рогожина военком.

— Нам не открывали. Пришлось взламывать дверь. Иван Архипович был дома. Он сидел на стуле, в странной неудобной позе и не шевелился, на наши вопросы не отвечал, мы еле переложили его в кровать, а он остался в той же позе. И взгляд был такой… остывший, как будто смотрит сквозь тебя.

— Короче, Дмитрий Алексеевич, короче. — военкому не нравилась многоречивость Рогожина, но приходилось терпеть, теперь он был главой советской власти, пока не назначат или пришлют кого-то другого, надо было стараться сохранить деловые отношения.

— Вызвали врачей. Они констатировали кататонический ступор, — видя, как морщится от услышанной фразы военном, бросился быстро, почти сливая слова, объяснять, — Это такое нервно-психическое заболевание, вызванное перегрузкой. Переработался Иван Архипович, это однозначно. На сегодня район остался без руководителя. Я временно исполняю его обязанности.

— А вы знаете, что гражданин Майстренко должен был остаться руководить подпольной работой в районе? — подал голос начальник НКВД. — Заключение врачей у вас?

— Так точно, у меня.

— Передадите мне, разберемся, что там за решение врачей. Надо бы решить, что это болезнь, или симуляция.

— Конечно, Артемий Станиславович, сразу же после совещания занесу. Там заключение консилиума, мы лучших специалистов района собрали.

— Я говорю, разберемся. Вы знаете, что гражданин Майстренко решение о начале эвакуации саботировал? — голос начальника НКВД был негромким, но звучал по кабинету громким похоронным звоном.

— Мы в ситуации разобрались, сегодня начали выдачу эваколистков, в первую очередь партийным и комсомольским активистам, и их семьям. Но там такое сейчас твориться, стараемся выдать по возможности всем. Решение по заводу имени Сергея Мироновича Кирова приняли. Это… как ремонтная база он будет необходим при обороне города и района, технику подлатать, пустить снова в бой…