Рыжеволосый лорд усмехнулся, глядя на меня, но в глазах его плескалось сочувствие. И почему-то я знала, что оно предназначалось лично мне.

Вот только едва ли лорд Дома гроз упустит возможность нанести удар Альвэйру. Когда дело касается политических игр, личные симпатии не имеют значения.

До начала процесса мне позволили присесть на скамью и наблюдать за тем, как четверо магов устанавливают на площадке волшебные артефакты, призванные блокировать магическую энергию.

Явная демонстрация.

Не было смысла делать всё это на глазах у озадаченных эльфов-слушателей, пока не подозревавших о природе моего обвинения. Но королю хотелось подогреть их интерес. Заставить гадать о том, что происходит. Для Ольмильяра суд был лишь хорошо поставленным представлением, в котором он собирался торжествовать.

Это понимали все до единого. Обычно, если маг был настолько опасен, что силу его нужно было запечатать на время суда, это делали заранее. А тут выходило, что король не очень-то верил в мою опасность. Но вёл себя так, будто всё было наоборот — и я опаснейший из всех магов.

Ольмильяр появился на площадке, когда счёл, что достаточно выждал.

На секунду мне показалось, что серый осенний день стал светлее и солнечнее. Золотые волосы потоками ниспадали на плащ, отороченный белоснежным мехом. Белизна и серебро — все цвета сегодняшнего наряда намекали присутствующим с одной стороны на королевское происхождение мужчины. С другой — на его чистые помыслы и верность своему народу.

Представление началось.

Меня кольнуло беспокойство — Альвэйра всё ещё не было. Если он не успеет ко времени выбора защитников, то не сможет выступать от моего имени. Нельзя было назвать того, кто не присутствует в зале.

Но волноваться об этом не было времени. Лорд Харуан поднялся со своего места и дал знак сопроводить меня к небольшой платформе, на которой во время слушаний стояли обвиняемые.

Стоило мне шагнуть в зону подавления магии, как мой щит рухнул. К счастью, и способность воспринимать чужие чувства исчезла, а потому мне не грозило сойти с ума от роящихся вокруг эмоций.

Беспокоиться о том, что эльфийский ментальный маг мог прочитать меня в этот момент, тоже не стоило. Не только я не могла использовать волшебство, но и ни одно заклинание или чистая энергия не сумели бы достать меня под защитой артефактов.

О дикой магии я не беспокоилась. На неё подобные уловки не действовали — и сила просто спала глубоко внутри меня, опасаясь внимания Ольмильяра.

— Мы собрались здесь, чтобы рассмотреть обвинение, выдвинутое в сторону леди Эльрис из Дома вереска, — раздался чистый и ясный голос Харуана. — Как ментальный маг, она обвиняется в сокрытии опасной природы своей силы. В использовании её способностей в пользу людей и воздействии на эльфов.

Я сохраняла спокойствие, хотя это и удавалось мне с большим трудом. На лица эльфов я сознательно не смотрела — не хотела видеть, как рушатся те мосты, что мне удалось с таким трудом возвести за месяцы, проведённые в ущелье.

Хотелось плакать, потому что я слишком хорошо понимала, какие чувства испытывают все они в этот момент. И яростнее всего разочарование и сомнения разлились сейчас в сердцах тех, кто посмел мне симпатизировать. Они вспоминали каждую свою мысль, жест и слово и пытались понять, что было ложью, а что правдой.

Будь я в окружении людей, на меня давно бы посыпались проклятья, но самообладанию и хладнокровию эльфов можно было позавидовать. И лишь молчаливое осуждение и неприятие застыло надо мной, словно свинцовая туча.

Вслед за болью пришёл гнев. Острый и ранящий. Гнев, спящий так глубоко, что о его существовании я не подозревала до поры до времени.

Женщина.

Человек.

Менталист.

Всю жизнь мне приходилось скрываться. Давить в себе то, что было моей сутью, чтобы избежать опасности и гонений. Притворяться кем-то другим.

Более безобидным.

Более глупым.

Более некрасивым.

Из-за этого невозможно было дышать полной грудью. Но остановить это театр одного актёра было нельзя — цена слишком высока.

Были ли менталисты опасны? Несомненно. Как и любой маг. Как и хорошо обученный воин. Но ни с кем из них не случилось бы подобного. Их принимали как важную часть общества. Опасались, уважали, восхищались.

Но всё это было не для нас.

Даже тот эльф, что мог использовать свою силу с дозволения короля, был не более чем опасным зверьком, прирученным Ольмильяром.

Он должен был скрываться, лгать и жить в одиночестве.

Разве можно это назвать жизнью или свободным выбором?

Отрадно, что дикая сила спала, ибо мой гнев и обида стали настолько испепеляющими, что я не удержала бы магию в узде.

И как сладко, что впервые я могла испытывать столь всепоглощающее чувство. Мне хотелось рассмеяться от иронии происходящего.

Лорд Харуан не ведал, что творилось сейчас со мной, потому спокойно продолжал:

— Обвинителем выступает лорд Дома равноденствия, пятнадцатый владыка эльфийского народа, король Ольмильяр.

Повелитель встал и занял положенное ему место. Весь облик его светился праведным величием, а мне было интересно, сколь долго он сумеет поддерживать эту игру. Я терялась в догадках, какие доказательства моей вины собирался предъявить король. Не мог же он в самом деле раскрыть личность своего менталиста, чтобы погубить меня? Это было бы на редкость недальновидно — лишиться орудия, которое можно использовать веками.

Скорее всего, Ольмильяр будет говорить в лучшем случае полуправду. Что с точки зрения судебных традиций эльфов постыдно и в определённых случаях наказуемо. А для короля ещё и опасно, если его поймают на лжи.

Ведь если правитель обвиняет кого-то, основываясь на пусть и частичной неправде, в будущем это может привести к большой беде для всего народа.

И все присутствующие эльфы это прекрасно понимают.

Почему же он так торопился? Более того был уверен в своей правоте?

Как бы то ни было, частично Ольмильяр уже добился своего.

Даже, если меня оправдают, то, чего мне удалось достичь, исчезнет. Моё имя уже запятнано, а зарождающееся доверие эльфов исчезло без следа. И тогда мне останется… что?

Я видела, как лёгкая улыбка мелькнула на лице Ольмильяра.

В этот миг я догадалась.

Зачем выбирать что-то одно, когда разом можно заполучить многое? И дать сестре любимого ею мужчину, и снизить влияние Дома вереска и… получить ещё одного ручного менталиста.

Я была уверена, что доказать мою причастность к шпионажу не удастся. Просто потому, что доказывать было нечего. Но даже будь я, и правда, шпионкой, меня в этом было бы трудно уличить. То же самое касается и воздействия на других. Обнаружить следы чужого вмешательства можно лишь при самом грубом воздействии на жертву. Либо при длительном и внимательном изучении сознания того, кто подвергся изменениям — но на это способны лишь истинные менталисты и без гарантированного результата.

Поэтому даже, если я напропалую читала мысли окружающих, это доказать не получится.

А значит смертный приговор мне не грозит.

И когда я останусь одна, без поддержки, без Альвэйра, презираемая всеми, Ольмильяр сделает мне предложение, от которого будет невозможно отказаться. Служить ему, подобно тому второму магу.

— Леди Эльрис, вы можете сама выступать от своего имени или назначить защитника.

Голос Харуана прервал мои размышления, я медленно отозвалась.

— Я не отказываюсь от права говорить за себя, но так как недостаточно хорошо знаю эльфийские законы, называю своими защитниками также лорда Кэлеана из Дома странствий…

Мне показалось, что брови родича Гарэна чуть приподнялись в удивлении. Неужели он не ждал этого? Почему? Ведь Кэлеан первый союзник Альвэйра.

Едва слышный шёпот, прокатившийся по рядам свидетелей, подсказал, что отчего-то не только Харуан был удивлён.

— И вторым защитником я назначаю…