Парни, мужчины. Их было вокруг меня столько, что, кажется, я стала воспринимать их как насекомых, с которыми смиряешься, если идешь собирать грибы. Да-да, и такой фигней заставлял заниматься меня отец.

А может все дело в лизоблюдстве, которое я видела по отношению к моему отцу из года в год.

Появился бы человек, который дал бы отпор моему отцу генералу, черт, я бы, наверное, сразу ему отдалась.

И почему я подумала, что «Кхал» на это способен, потому что он первый из всех комаров, которого я пустила к своей коже добровольно?

Я раньше верила, что Камиль может стать тем самым. Но у него терки со своим предком и ему порой просто не до меня. Он вечно повторяет одну и ту же фразу, дурацкую до тошноты: «А чем ты недовольна. Где бы ты не училась, учиться не будешь, а просто тусить».

Никто почему-то не задумывается, что я не хочу тусить. Я хочу быть не дочкой генерала Даниленко, а просто Викой Даниленко.

Правда, чем именно заниматься хочу, тоже не знаю.

Как же это все сложно.

Отпускаю футболку, опуская пальцы на обнаженные бедра, и замечаю тень. Дверь машины открывается. На переднее сидение садится бугай, отчего машина чуть просаживается.

Сколько же он весит?

Ко мне летит мой рюкзак, и я удивленно вскидываю брови.

Сходил же, не поленился.

Я невольно смотрю на дом, где веселье в самом разгаре, где никого особо не волнует, что меня могут похитить или убить. А нет, Никитос звонит.

Неужели у меня есть один настоящий друг. Отвечаю, пока мой персональный провожатый закуривает и трогается с места.

– Да, Ник?

– Вика! – орет он в трубку. Вроде же пьяный был, а голос-то трезвый. – Ты где? Я тебя ищу везде!

– Да ладно, – бросаю взгляд в зеркало заднего вида, а бугай скорость набирает. – А что такое?

– Да, блять! Быстро к бассейну, тут парню плохо!

– А я тут при чем!

– А у нас только ты проходила курсы эти, как его…

– Медицинской подготовки, – отец заставил. До сих пор тошно от всех этих подробностей.

– Вика, не тупи! Он умирает! Нам потом отцы головы открутят!

– Ой не лечи мне, ты просто за свою карьеру волнуешься. Ладно, не гундось, сейчас приеду, – и уже в сторону своего вынужденного попутчика. – Разворачивайся.

– Нет.

Что? Что?

Я даже задохнулась от возмущения. В смысле!

– Ты не слышал, там плохо кому-то!

– Заводишь в друзьях золотых ублюдков – готовься к последствиям.

Серьезно?! Последствия!?

– Останови машину, гандон! – визжу я, ему хоть бы что. Ну ладно. Я просто врезаюсь ногтями ему в обнаженные тугие плечи и кусаю за ухо.

– Отпусти, ебанутая! Разобьемся же!

– Разверни машину! Иначе я тебе яйца отгрызу, или ты забыл, кто мой отец?! Разворачивайся! – не знаю, просто спасти я хочу того парня, или просто дело принципа – мужика этого каменного одолеть.

Он орет матом, пока я обещаю все кары небесные, включая оторвать его Фаберже.

Но разворачивается так резко, что машину кренит в сторону, а я наконец отпускаю его, довольная как никогда.

Один-один, солдат.

Мы прилетаем до дома за пару минут, и я тут же вываливаюсь на улицу и бегу во двор дома.

– Вика! – даже глазами не ищу Никиту, на голос бегу.

Толкаю пьяные тела, которые даже не поняли, что произошло. Парень лежал без движения. Синюшный, а Камиль зачем-то долбил по его груди. А его подружка зачем-то нос ему затыкает. Ну что за дебилы.

– Отойди! – толкаю я уже бывшего и вижу мокрые волосы. Утопленник? Тогда почему зеленый весь? Ну ладно. Думать потом буду. Пытаюсь его перевернуть, но не выходит.

– Да помогите кто-нибудь!

– А что делать-то?

Да боже!

Тут мне становится почти не тяжело, чужак сам поднимает утопленника, перебрасывает животом через свое колени, а я надавливаю на язык, вызывая рвотный рефлекс. Парня тут же обильно рвет водой, он закашливается, но уже встает на четвереньки. А потом вдруг ржать начинает.

– Забористая хрень, Никитос, можно еще?

Я поднимаю взгляд на Самсонова, а он взгляд отводит. Ну понятно, чего он так переживал. Надеюсь, этому мальчику есть хоть восемнадцать.

– Ну че ты встал! Скорую быстрее, – господи, какой голос, спокойный, жесткий как натянутая струна. Он вибрацией пронизывает все нервы тела, до самых кончиков пальцев. Я часто моргаю, чтобы сбить дурацкое желание коснуться его твердой кожи именно сейчас. А как он действовал. Только не понятно, почему не хотел ехать со мной сразу. На лице до сих пор следы нашей борьбы.

– Если ты закончила играть в медсестру, может быть, поедем?

И тут опомнилась Надя. Подошел Камиль.

– Вик, ты куда?

– Что за монстр и что за футболка?

Черт, мой монстр все ещё полуобнажен, и уже пара девиц вовсю на него пялятся, да даже Надя хмуро на него поглядывает. Всегда так делает, когда заинтересована чем-то запретным. Никита возвращается.

– Скорую вызвал, будут.

Кхал подходит ко мне до неприличия близко, и я понимаю, что ещё раз позориться не хочу.

– Это подчиненный моего отца, он как обычно не может без меня и дня. Так что дальше сами развлекайтесь, – смотрю на Никиту. – Только не убейте никого больше.

Я лицемерка, конечно. Я и сама пробовала. Но делала это одна и дома, чтобы точно никуда не влипнуть и не под кого случайно не лечь. Отец заставил вызубрить все последствия употребления запрещённых веществ. Но помогло то, как я билась в истерике и звала отца. Словно он единственный, кто любит меня, словно самый дорогой человек, и в кумаре он обнимал меня. Только вот очнулась я тогда на больничной койке и поняла, что никакой ласки не было. Отец просто сбагрил меня с глаз долой, чтобы не избить в раздражении.

Я через минуту снова оказываюсь в машине, пихаю в рюкзак телефон, но вдруг он просто исчезает из моих рук. Смотрю в шоке, как мужик забирает мой рюкзак, кидая его на переднее сидение.

– Это вообще-то мое! Отдай! – тяну руку, но меня вдруг припечатывает к спинке, а я задыхаюсь, потому что огромная ладонь мужика буквально перекрывает кислород, вдавливая мою грудь, касаясь предательски ноющих сосков. Ну что за фигня? – Отдай мой рюкзак.

Чтобы там не кричало мое тело, мозг еще со мной – верный товарищ.

– Отдай!

– Чтобы через полчаса мы рванули спасать очередного нарика?

– Они люди! Имеют право на выбор! А если кто-то умрет!?

– Одним уродом меньше. Они сами проебывают свою жизнь, сами делают свой выбор. Вместо того, чтобы жить по-человечески, они гробят себя на этих ваших вакханалиях.

– А что плохого в том, чтобы повеселиться? Лучше всю жизнь чужие приказы выполнять и убивать того, на кого покажут, не важно, что это однажды окажется твоя мать или жена! Каждый имеет право на спасение.

– Каждый?

– Да! Даже такой мудак, как ты!

Он резко замирает, смотрит, где находится его рука, и отдергивает, словно обжегся. Что, торкают красивые сиськи?

Он вдруг залезает в телефон, а я через плечо смотрю в его экран. Он ищет, что означает слово мудак. И, кажется, обижается. Хотя вряд ли.

Такие мужики, если обижаются, то сразу за пистолет хватаются.

Так что просто кидает свой телефон на панель и нажимает на газ.

А я залипаю над тем, как руки держат оплётку руля, как сильные пальцы чуть сжимаются. Эх… И почему мне кажется, что это моя шея. И почему меня это не пугает? Бляя, уже никакой порнухи не надо… Не мужик, а ходячий тестостерон, но я вряд ли когда-то вернусь в это место и тем более увижу его. Через полчаса мы сядем в самолёт, и он сплавит меня отцу, и я больше никому не буду нужна. И где-то на закромах моего самодовольного сознания начинает зреть зерно мысли, что если лишаться девственности, то не с Камилем, которому, собственно, все равно, с кем и свое удовольствие для него ценнее. А с таким вот солдатом, который ценит любой момент своей жизни.

Мы едем так долго, что у меня начинает сводить глаза от деревьев, которые машут нам ветками. И хоть бы музыку включил, но нет. Все мои просьбы он просто игнорит.