В Муараке цирк не знал горестей, собирая звонкие монеты в неподъёмные сундуки. Деньги южного государства – шазы – были чуть меньше монет Аэфиса и разменивались по две к одной, но несмотря на это прибыль была головокружительной.

Цирковая труппа в каждом городе задерживалась на неделю, устраивала себе праздник и заказывала новые блюда местной кухни. В отличие от надгорного края, еда в Муараке славилась своей остротой и обилием всевозможных специй и пряностей; вредная, но до невозможности вкусная, хотелось заказывать ещё. Останавливала приезжих людей жажда – вместо обычных напитков в Муараке подавали густой кисель или вязкий сок огнелиста, утоляющий жажду, но крайне противный на вид. Психологически эфесцам не хватало воды, самой простой, струящейся по горлу.

Фонтанов в городах Спайди не видел ни разу, лишь на некоторых улицах примечал глубокие колодцы, чтобы вытянуть воду со дна, приходилось очень долго поднимать брошенное вниз ведро. Вода оставляла желать лучшего, она была сухой на вкус и отдавала песком, на вид жёлтой и мутной. Такова страна пустынь и вулканов.

Из-за проблем с пресной водой в Муараке изобрели довольно интересный способ мыться. Люди принимали дымные ванны – в специальных небольших пирамидах устраивали омовение дымом. Он стелился по полу, медленно поднимаясь, не вызывая кашля, покалывая кожу, дым опалял грязь, высушивал пот, убивал бактерии и неприятные запахи. Ощущения дымная баня вызывала потрясающие, и стоило удовольствие сравнительно меньше, чем купание на горячих источниках в Аэфисе.

Чем дальше цирк двигался на запад, забирая южнее, и приближался к границе, тем прохладней становились ночи. Артисты задержались в Муараке до середины осени. Дед предлагал провести и зиму в пустынном крае, но члены труппы сильно затосковали по воде. Старики с участием Рин решили перейти горную границу до наступления зимы, так как с середины ноября по конец марта перевал атаковали страшные пыльные бури, камнепады, а с гор спускались голодные хищники.

По другую сторону перевала цирк не хотели пропускать. Дед долго ругался на стражу, в конце концов, отсыпав монет, договорился о пропуске. Земь встретила путников не лучшим образом, их гнали практически из каждого города. В приграничных поселениях артистам удавалось дать пару выступлений, но и там старосты и градоправители терпели их только благодаря взяткам, особенно когда узнали, что приезжие люди – лицедеи. В других городах перед носом бродячих циркачей закрывали ворота и посылали дальше.

Труппа молча терпела унижение, надеясь на лучший приём в следующем городе.

Натори знал о Земье не так много, как о других странах. Огромное это государство делилось на пять округов: Пограничье, область, граничащая своими пределами с Аэфисом-на-Ханаэш, Касмедолией и Муараком; Приземье южное, как раз там, где находилась в данный момент цирковая труппа; Зацентралье, самый западный край Земья, Приземье Северное, расположенное над Центроземьем, центральным округом Земи, где из своих Дворцов правила страной Самоцветная Княгиня.

Самая огромная страна считалась самой разнообразнейшей во всём – в климате, в ландшафте, в традициях, в обычаях, даже языковых наречиях. Натори упомянул, что Земь в очень хороших отношениях с великанами, а где-то в северных морях, недалеко от границы расположен остров вампиров. Подробностей никаких о стране клоун не знал, люди в крае полей и лесов не слишком разговорчивые, особенно с незнакомцами. Он начал было рассказывать о населении Земи, но запнулся, сбившись, и решил уделить внимание местным наречиям.

В Земье цирковой караван сменил направление и отправился на север, забирая западнее, всё больше углубляясь в неприветливую страну, храня надежду, что ближе к центру, просвещённые люди встретят их радушнее. Попутно держась подальше от мёртвой зоны, вокруг которой расползалась тёмная энергия, более смертоносная, чем от расселины Аэфиса, города демонов, впоследствии занятого их потомками ашурами – Сейтан Хейм. Сайлент Хейм – логовина, где ничего не росло и даже мертвецы не поднимались из могил. Это место порождало самые тёмные и ужасные легенды о себе. Появившуюся задолго до рождения людей в этом мире, мёртвую зону отмечали на картах черепом, ибо кроме смерти ни один путник, будь он человеком, нелюдем, нежитью или демоном, ничего другого не найдёт на этой серой земле. Сайлент Хейм – это название не произносили ночью, а днём лишь тихим шёпотом. Проказа на теле Южного Приземья. Было и другое проклятое место во владениях Самоцветной Княгини – город Пограничья, где по слухам, мёртвые не упокаивались, и оживали сами, без помощи некромантов. Чёрное пятно на карте, созданное гневом Тиранши – Дочери Сатаны – проклятое ею, незадолго до окончания мировой войны, около двухсот лет назад – Эдем Хейм.

Читая местную газету «Земское слово», Натори качал головой и становился всё хмурее. Власть в стране всё больше уходила от старой Княгини, которой минул восьмой десяток лет, в руки церкви.

Даже углубившись в Земь, прогнозы стариков не оправдывались, зимние морозы подступали всё ближе, а они дали лишь несколько представлений, окупив лишь часть взяток градоправителям. Лицедеев принимали лишь в захудалых деревеньках, находящихся на затворках городов, коими управляли сами жители, со старостой во главе, где в богатых домах не сидел градоправитель, а на площади не звенела колоколами по воскресеньям церковь. К сожалению люди, жившие на отшибе, были бедными и не могли позволить себе платные просмотры, зато не препятствовали циркачам ставить шатры и какое-то время жить.

Спайди не понимал, почему цирку не давали выступать в больших городах. Он старался не выказывать любопытства и не поднимать больную для пригорюнившейся труппы тему. Оставалось строить из себя всё понимающего взрослого. Как «верный пёс» белокурой принцессы, Спайди узнал о бедственном положении цирка.

– Ба, когда уже обед будет готов? Пора всех кормить, – начала подгонять бабушку Рин. Спайди ждал за пологом, чтобы помочь донести тяжёлые кастрюли.

– Ой, да, да, да. Сейчас уже, – оправдывалась бабка.

– Не да, да, да, а давай накрывай! Я сейчас умру от голода, – преувеличенного патетично высказала девочка, стоя в стороне от старухи и притоптывая ножкой.

– Сейчас, сейчас. Ой, деда, есть-то нечего. Зима уже, что ж есть будем? – запричитала бабка, Спайди всё расслышал, но виду не подал.

– Не при детях, бабка! – отчитал её дед.

– Что ты там брюзжишь, ба? – нетерпеливо спросила Рин.

– Ой, да болячки все вспомнила. Руки не держат, ноги не ходят, – начала, было, бабка, но Рин с криком «только не это», вылетела вон из шатра.

На обед всем достались одинаково маленькие порции еды. Рин хотела заорать, возмущаясь своей полупустой тарелкой, но заметила, что у остальных порции ещё меньше, и, прикусив язык, что на неё совсем не похоже, принялась есть с опущенной головой.

За долгую земскую зиму, затянув пояса, цирковая труппа распрощалась с большей частью своих сбережений. Сундуки пустели, таяла выручка, собранная с аншлагов в Муараке, дешёвые шазы горстями отдавались крестьянам за продукты. Земская валюта – рури – самая дорогая в мире и самая тяжёлая за счёт дорогих металлов без примесей, чем грешили муараканцы и надгорцы. Цены на рынках указывались только в рурях, а размен к шазам превосходил один к шести. Циркачи потерпели фиаско, они надеялись получать дорогие, тяжеловесные серебряные и бронзовые рури – золотые стоили слишком дорого, – а не тратить содержимое сундуков.

Испытания суровой зимы изменили людей. Кого-то внешне: похудел и осунулся толстяк Сатори, отныне не похожий на задорного клоуна, а скорее на депрессивного алкоголика. Другие внутренне: Натори и дед стали более замкнутыми, реже общались с мальчиком и почти ничего не рассказывал; акробатки быстро уставали и часто плакали в своей палатке, сбившись кучкой, как маленькие пташки. Иные своим отношением: избалованная Рин присмирела и не срывала на других свой гнев. Возможно, к ней, наконец, пришло осознание, что мир не будет крутиться вокруг неё и её желаний. Однако за переменой характера скрывалась отчаянная горечь из-за краха мечтаний девочки, и злоба на весь мир, которую она теперь срывала в одиночестве на вечно снующем рядом, по её же приказу, Спайди.