Поскольку день был будний, детвора в школе, а взрослые на работе, поселок казался пустым – во всяком случае, Николай не заметил никого, кто мог бы ему помешать. Осторожно пройдя по огороду, он подошел к первому попавшемуся на его пути дому. Осторожно заглянул в окно. А что – нормальный домик, довольно зажиточный. Мебель, телевизор, ковры на стенах – все на месте. И хозяев нет. Почему же они такое добро без присмотра оставляют-то? Неужели не знают, что вокруг алкаши могут шастать? Вроде него, Кольши?

Он попытался обойти дом и тут же понял, почему хозяева не боятся за сохранность своего добра – во дворе была собака. Причем довольно крупная и на цепи настолько длинной, что много до чего достать могла бы. Но сейчас лохматый сторож нес свою вахту ненадлежащим образом, то есть попросту спал, согретый мягким сентябрьским солнцем. Но все равно этот двор нужно было покинуть – глядишь, пес проснется – беда будет! Николай вновь аккуратно прошел к задней части дома, как вдруг заметил – одна форточка приоткрыта. Разумеется, он вовсе не был карликом и пролезть в форточку никак не мог. Но его тут же заинтересовал вопрос: если засунуть в форточку руку, то можно дотянуться до ручки окна и открыть его? Или все-таки нельзя?

Оказалось – вполне можно. Окно открылось почти бесшумно, словно приглашая Николая забраться внутрь. Строго говоря, делать этого не следовало. Он не был знатоком Уголовного кодекса, но понимал: одно дело – стащить проржавевший швеллер⁹ на давно брошенной хозяевами даче, а другое – залезть в чужой жилой дом. Второе гораздо более серьезное преступление, и спрос за него строже. Будь у Кольши деньги хотя бы на одну бутылку, он ни в коем случае не полез бы! Но денег не было совсем, а отравленный алкоголем организм требовал добыть их как можно быстрее. И потому Николай тихонечко залез в окно, очень аккуратно, даже не столкнув с подоконника комнатные цветы. Он решил действовать быстро – найти то, что можно сразу же реализовать, например алюминиевые кастрюли или ложки, сложить их в какую-нибудь сумку и тут же покинуть дом. А то проснется огромный пес, и что тогда будет?

Домик был небольшим, и непрошеный гость очень легко нашел кухню. К сожалению, алюминий тут был не в чести – ни одной кастрюли, вилки или ложки из этого металла Николай не заметил. Зато, открыв холодильник, обнаружил то, чего его душа жаждала больше всего, – початую бутылку водки.

Разумеется, правильным было бы забрать водку с собой и выпить где-нибудь подальше от этого дома. Но Николай не совладал с нахлынувшей жаждой, припал к горлышку и сделал несколько крупных глотков. Закусил куском хлеба. После, посмотрев по кастрюлям, обнаружил холодный пшенный суп. Вытащил из него все мясо и съел. После чего припал к бутылке вновь.

Конечно, это была огромная ошибка, так как Николай сразу же сильно опьянел. Он не то чтобы забыл, что находится в чужом доме, но ощущение опасности притупилось. Кольша походил по комнатам, осмотрелся. Дом как дом, ничего особенного. Он и сам жил в таком когда-то. Его продали при разводе, деньги поделили. Со своей доли он купил комнатку в малосемейке, остаток пропил.

Зайдя в зал, Кольша захотел сначала включить телевизор – все-таки телика он не смотрел, наверное, лет пять. Но потом раздумал, так как заметил гитару, которая пылилась под потолком, на шкафу. Он достал гитару, сдул с нее пыль. Как странно было держать инструмент в руках! Николай не играл на гитаре гораздо дольше, чем не смотрел телевизор, а ведь когда-то и дня не мог прожить без задушевных песен!

Кольша присел на диван, потрогал струны. Расстроена. Но ничего, он еще не забыл, как настраивается гитара! Вот с чем с чем, а со слухом у него всегда и все было в порядке. Он быстро настроил инструмент, взял несколько аккордов. Звучало неплохо, но пальцы, конечно, были уже не те. Не беглые пальцы, не гибкие и вообще какие-то немузыкальные. С другой стороны, он ведь и не на сцене, верно?

Опять захотелось выпить. Сильно пошатываясь, Кольша сходил на кухню и принес остатки водки в зал. Выпил, расположился на диване и затянул песню «Поверь в мечту», которую вспомнил сегодня благодаря полоумной Ракете. Спустя полминуты он что есть мочи пьяно горланил старый хит «Землян», не обращая внимания на то, что где-то разрывается от лая какая-то собака.

Вернувшиеся хозяева дома застали в зале такую картину. Довольно крупный запущенный мужик, вполне алкоголического вида, спал богатырским сном на их диване и храпел вовсю. Одной рукой он бережно обнимал гитару, а другой – пустую бутылку из-под водки.

Дальнейшее Николай помнил смутно.

Он пришел в себя уже в отделении полиции. Как его поднимали с дивана и везли в полицейской машине, он не помнил напрочь. Более того – из головы стерлись и подробности пребывания в чужом доме. Последнее воспоминание было о том, как он заходит в поселок и идет огородами.

Молодой полицейский дознаватель быстро и деловито оформлял бумаги. Николай ничего не отрицал и подписал всё. Он знал: у него спьяну бывает потеря памяти, когда он не помнит, что и как делал. Поэтому, когда ему сказали, что он влез в чужой дом и не смог его обокрасть лишь из-за того, что в процессе кражи банально напился и заснул, он не стал возражать. И когда его предупредили, что будут проверять на причастность к другим кражам, не возражал тоже.

Даже если бы ему сказали, что он совершил убийство, Николай не стал бы спорить – ему было слишком плохо. Он согласился бы на что угодно, лишь бы его оставили в покое. Кольшу мучила жажда, но, выпив глоток воды, он пьянел опять и ту же норовил заснуть.

По сути, он пришел в себя лишь в камере следственного изолятора. В смысле – почти пришел. Кольша ощущал, что уже способен мыслить ясно, в остальном же его состояние было крайне плохим. Все тело ныло, страшно тошнило. Принесенную еду Николай есть не смог, только воду пил, и то маленькими, скупыми глотками. Разговоры товарищей по камере – а их было семь человек – страшно раздражали. Словно пилой по мозгам, честное слово! Хорошо было бы провалиться в сон. Но заснуть он не мог.

Странности начались ночью, когда он лежал без сна и пялился в темный потолок. Просто заиграла музыка, незамысловатая такая – унц-унц, унц-унц-унц, и снова по кругу, по кругу, по кругу, но довольно громко, с хорошими басами. Сначала Николай даже значения этому не придал, решив, что где-то невдалеке припаркована машина и в ней кто-то музон включил на полную, а колонки у него фирменные, мощные. В малосемейке тоже так иногда бывало – напьется кто-то и включит музыку. А что, люди ведь в малосемейке разные живут, есть и такие, что не всё подчистую пропивают, у таких на «культурный досуг» средства остаются. В общем, кто-то врубит любимые мелодии (у кого-то это «Раммштайн», у кого-то – «Фристайл», а у кого-то и Миша Круг¹⁰), и грохочут они до четырех утра. Причем никто не спешит мешать любителю громкой музыки наслаждаться ею. Опасно! Мало ли кто в малосемейке гуляет? Можно и ножом под ребро схлопотать, тут это проще простого… Лучше уж потерпеть – целее будешь.

Прошло полчаса, и Николай вдруг понял – а мелодия-то не меняется! Встал со своих нар, побрел к единственному окну в камере. Ему захотелось посмотреть на машину идиота, который полчаса может слушать одно и то же, даже трек не переключая. Небольшое окошко находилось довольно высоко от пола, но Николай и сам был не низким, а потому смог посмотреть в него, поднявшись на цыпочки. Перед его глазами был участок просторного двора следственного изолятора, высоченный забор с колючей проволокой, но за этим забором все же было прекрасно видно дорогу: камера-то, в которую поместили Кольшу, располагалась на пятом этаже, а при такой высоте ни один забор обзору не помеха! В общем, дорогу-то Николай обозревал совсем неплохо, но на этой дороге не было ни одной машины – ни стоящей, ни едущей! И это неудивительно – глубокая ночь ведь, спят люди, откуда машина рядом с тюрьмой возьмется?