– Дима, нам нужно поговорить, – Таня свернула в их любимый сквер.

– Я как раз тоже собирался! – улыбнулся Димитрий. На нём новый костюм, в котором он сам себе очень нравился. Самое время сделать предложение.

– Я долго думала, милый, – Таня провела рукой по лацкану, как бы огладила.

– Я тоже!

– Нам нужно расстаться.

– Что? – не понял Ксенофонтов.

– Ты же слышал! Ты думал не об этом?

Димитрий ошеломлён. Он не исключал этого варианта после таниного отъезда. Но сейчас, когда всё складывалось само собой! В голове пронеслось: «Может быть ответить ей, что он также хотел это предложить? Момент удобный, можно всё повернуть, чтобы не пострадало самолюбие! Но нет. Самолюбие уже пострадало! Чтобы сохранить лицо? Но Таня хорошо его знает. Наверное, лучше, чем он её… В той книге, которую я так люблю, отношения мужчины и женщины имеют иной психологический фон». Вслух сказал правду:

– Нет. Я хотел сделать тебе предложение!

– Теперь передумал? – попыталась свести на шутку Челышева.

– Считай, что сделал!

Димитрий стоял перед ней высокий, возмужавший, хорошо одетый и надёжный. Таня это очень ценила. Она была умной девушкой. Как-будто ещё немного раздумывала. Лицо сосредоточено. Без лишней косметики. Не очень высокая, но стройная. И любимые брючки, только теперь не здешние, а купленные за океаном.

– Я это очень ценю, но принять не могу, – сказала она твёрдо. В уголке глаз показались слёзы.

– Встретила кого-то за бугром?

– Встретила, но я тебе не изменила. И это не главная причина!

– Что же тогда? Хотя… хотя можешь не объяснять, – Димитрий повернулся, чтобы уйти.

– Подожди. Выслушай, пожалуйста!

– Хорошо.

– Ты мне понравился своей необычностью. Ты отличался от сверстников, от одноклассников. И мы с тобой, видимо, на том этапе очень подходили друг другу!

– Угу…

– Мы ведь хорошо жили, почти не ссорились. Детей не случилось, да и рано мне ещё! И, понимаешь, у меня в жизни есть цель! Я хочу сделать карьеру! Не хочу становиться домохозяйкой, или скучной тётушкой в какой-нибудь организации средней руки. Неожиданно открылась возможность, о которой я смела только мечтать. Прислали вызов из США. Предлагают вид на жительство и работу.

– Помог тот человек?

– Да.

– И ты ждала этого всё лето?

– Ждала. Но, если бы мы поженились, то я бы никуда не поехала.

– Пойду я, Тань. Будь счастлива!

– И знаешь, у тебя больше шансов, чем у меня встретить кого-то, кто тебе подойдёт, – почти закричала она вдогонку, – ты же мужчина! Но тебя надо ещё делать, как мужчину!

– Что?

– Нет, ничего. Мы расстаёмся друзьями?

– Конечно!

– Мой папа тебе поможет с трудоустройством. Они хотят сделать совместное предприятие, так что, может, будем видеться!

Димитрий быстро шёл по Покровке. Не слушал. Сглатывал.

Через неделю он уже ехал в Мурманск. Конечно, на помощь таниного отца Димитрий не согласился. И в городе оставаться не захотел. Будет делать кандидатскую диссертацию по камчатскому крабу, который, видите ли, переползает в Баренцево море по дну Северного ледовитого океана! Димитрий жалел теперь только об одном, что не свозил бабушку в деревню, а выбрал море и девушку.

На севере Димитрий провёл четыре года. Поначалу сильно тосковал по Тане. Механически делал свою работу. Забывался в море. Но потом сошёлся с Леной, которая помогла ему забыть многое. Они поженились. Димитрий планировал написать диссертацию в Зеленцах, а потом, может быть, перебраться в Мурманск. Или, вообще, в родной университет. Оказывается, Лене он нравился все студенческие годы, но по понятным причинам она инициативы не проявляла.

В небольшой квартирке, которую Лена делила с мамой, Ниной Львовной, у неё была своя комната. Там они и обосновались. Семья жила скромно, тихо. В доме Димитрий заметил несколько старинных икон в дорогих окладах и потёртый альбом с фотографиями начала века. Ни в их квартире, ни у Тани икон никогда не было. Бабушка Женя только прятала какой-то образ в шкафу. Иногда доставала. В квартирах у дедушек и бабушек Димитрия всегда было много книг: классика, собрания сочинений Ленина и Сталина. Библия, святоотеческая литература отсутствовали. У Лены атмосфера иная.

– Это мой прадед, – Лена подвела Димитрия к портрету дореволюционной работы, висящему над пианино.

– Давно умер?

– Репрессирован в 1937 году. Он был священнослужителем.

– Я заметил. Крест. Облачение.

– Мама недавно подала на реабилитацию.

– Какие у тебя предки! – Димитрий обнял Лену, поцеловал.

– А это прадед по линии отца. Земский врач.

– Круто!

– Мама говорит, что в тебе тоже есть что-то благородное!

– Тоже? – улыбнулся Димитрий.

– Ладно тебе, – Лена смутилась, покраснела, уткнулась носом в воротник его свитера, – я имела ввиду просто благородное.

– Вряд ли… У меня, по-моему, все из рабочих и крестьян. Впрочем, далеко я не копал.

– Прошлое бывает неожиданно интересным! – она потёрлась щекой о плечо мужа, – ладно, пойду ужин готовить.

– Можно я альбом полистаю?

– Конечно!

Года два Ксенофонтовы жили размеренной, тихой семейной жизнью. Планировали ребёнка. Димитрий привык к северному климату, к более спокойной, чем в Нижнем, обстановке. Люди здесь вообще никуда не спешили. Он даже шутил иногда, что всё здесь, как будто, заморожено. Недавние события, да и всё, чем он жил последние лет десять, отдалились. Часто вспоминал мать, отца, сестру, родных. Переписывались и перезванивались. Но их жизнь протекает где-то там, за две тысячи километров. А он в чужом городе. Привыкает к новым обстоятельствам. Пласты времени. Ничего не поделаешь. Вспоминал иногда и Таню, но ещё более отдалённо. Он только всё никак не мог понять, почему произошёл такой резкий поворот в их отношениях? Резкий. Неожиданный. Без предварительных объяснений. Подруга не сказала ни слова и никак не выдала себя до самой развязки. Неужели нельзя было поговорить, обсудить… «Ну, да ладно, пусть делает свою карьеру в далёкой Америке, – размышлял Ксенофонтов, – а у него есть Лена, она ничем не хуже, с ней спокойно». Димитрий почему-то твёрдо был уверен, что Лена его не предаст. Новое ощущение рождалось не из самомнения, не из ложного чувства психологической зависимости от него Лены. В душе Димитрия поселилось новое ощущение надёжности, преданности любящего его, порядочного человека. Димитрий уже мечтал о научных открытиях, о северных походах. Видел себя в новом качестве, на пороге свершений. Его романтичная душа обретала в этом чувстве твёрдую почву, основу новой жизни.

– А я знаю, что ты Таню ещё любишь!

– С чего это ты взяла?

– Чувствую!

– Я тебя люблю! – Димитрий погладил Лену по мягким, светлым волосам.

– И волосы у меня редкие…

– Редкого льняного цвета!

– Выкрутился!

– Правда.

– А я всё равно счастлива! Я тебе всё отдам…

– Ты о чём, милая?

– Знаешь, женщина, если любит мужчину, то хочет ему помочь в жизни, всю себя вкладывает в его успех! Становится его частью. А продолжение в детях.

– Успех…

– Да, да, я тебе помогу, вот увидишь!

Но Лена скоропостижно скончалась.

Это оказалось ударом посильнее разрыва с Таней. А вскоре умерла и бабушка Женя.

Эти события подвели какую-то жирную черту в жизни Димитрия. Он пережил сильнейший эмоциональный стресс, некоторое время вообще не хотел никого видеть и ничем заниматься. Немного оправившись, задумался очень серьёзно. Он то считал себя неудачником, то предполагал, что его преследует злой рок. Наука, тем временем, стремительно разваливалась. Институт хирел. Заниматься исследованиями Ксенофонтов бросил, в том числе и потому, что и сам город, и посёлок без Лены стали ему практически чужими. Как дальше жить молодой мужчина не представлял. Ему двадцать семь, а он уже чувствовал себя почти стариком.

Ксенофонтов пробовал ходить в море с рыболовами, перегонять машины из Европы. Не клеилось, не цепляло, да и шишек набил.