— О-бой! ца-ца-ца!.. Такой хлеб я не ела!.. Совсем не ела!.. Кака ты мастер! Ца-ца-ца!..

— Ой, расхвалил до небес! Да у нас в деревне есть бабы, куда лучше меня пекут. Небось твоя-то баба лепешки печь тоже мастерица?

— Мою бабу медведь давила… Хоронил ее. Парень растет.

Липистинья поспешно перекрестилась.

— Царство небесное ей! А пошто не женишься-то?

— Калым надо платить, моя деньги нету… ничо нету…

— A-а, вон оно как, — хозяйка сокрушенно покачала головой и задумалась. «Мужик могутный, лицом чистый… ежели обиходить доброй бабе да слаще обласкать, он таким станет — приходи кума любоваться… Мой Филантий баил про него, что он на промыслу удалый и характером мягкий… Лонись[2] в Онгоконе на рыбалке Верка вывихнула ногу, а вправить-то и некому. Туды-сюды покидались, да спасибо подвернулся этот тунгус. Он так ловко наладил ногу бабе, что она и не охнет до ся пор. Теперь у Веры Магдауль и в песнях и в сказках… А что, если Верке за него выйти взамуж? В самом цвету овдовела баба. Того и гляди, что пойдет по рукам. Как встретит мужика, так маковым цветом и разгорится, в глазах бесенята пляшут. А им, кобелям, тово и надо…»

В избу вбежали раскрасневшиеся мальчишки. У обоих глаза, как и у матери, — черные смородинки. Заячьи шапчонки от частых драк изодраны, залатанные курташки все в дырах, а из нерпичьих унтов торчат соломенные стельки.

— Садитесь жрать, пока отца нет, — скомандовала мать.

Мальчики быстро сбросили свои лохмотья в угол и дружно уселись за стол.

— Сопли утрите, черти! — ворчит мать, подавая блины.

Ребятишки, обжигаясь, жадно уплетают вкусную стряпню и искоса посматривают на Магдауля.

— Тятька баил, что этот тунгус нозом зарежал ведмедя, — шепелявит старшенький.

У младшего от удивления расширились глаза, рот, набитый блином, раскрылся, а из-под носа показались две длинные сосульки.

— Сашка, нос-то оторву! — крикнула мать.

Мальчик шмыгнул и утерся рукавом.

Магдауль, глядя на ребятишек, вспомнил и своего сына, которого крестил поп Максим и дал ему русское имя Ганька.

Теперь Ганьке исполнилось, кажись… Погоди ужо, он родился в лютый месяц гиравун… в год, когда трое беловодских соболевщиков попали под снежный обвал… Магдауль хорошо помнит ту несчастную зиму. Долго искали тунгусы погибших людей. Только в жаркую летнюю пору, когда задубела черемша в ключах, а на гольце растаял снег, они с Тымаулем нашли трупы и по тунгусскому обычаю захоронили их в сумрачной чащобе, подальше от любопытных глаз русских охотников…

С тех пор голец Бараг-хан Ула двенадцать раз сбрасывал с себя снег и показывал с высоты синего неба свое каменное лико людям. Чтобы добиться благосклонности Горного Хозяина, живущего на этом святом гольце, буряты каждое лето преподносят ему жертвенных баранов, поят кумысом и аракой. Но каменное чело гольца не перестает грозно хмуриться, и у бурят все так же не ладится в жизни; то черная оспа нагрянет, то на скотину мор нападет. Не забывает беда и беловодских тунгусов: сколь ни молятся под звонкий бубен шамана, а толку нет. Шибко осерчал на людишек хозяин Барагхана Улы…

Магдауль, наблюдая за бегом тараканов по выбеленной известью стене, вспоминал и загибал толстые пальцы… В год «Огненной змеи» ему исполнилось десять… Потом, значит… Верно, значит, Ганьке уже двенадцать стукнуло. Мужик! Надо приучать его к таежному промыслу.

На дворе раздался шум, смех, обрывки песни.

— Тятька приехал! — взглянув в окно, враз закричали ребятишки.

Король вскочил на крыльцо и приплясывая запел:

Гости, изрядно подвыпившие, дружной гурьбой ввалились в избу. В доме поднялся гвалт: кто здоровался, кто поздравлял хозяев с праздником — смех, громкие восклицания. Король, выпятив широкую грудь, подбоченился и затянул свою любимую:

Расталкивая людей, к Магдаулю пробилась небольшого роста, смуглая молодуха, с большими, поставленными наискосок, монгольского разреза глазами. Ее скуластое некрасивое лицо расплылось в улыбке.

— Здорово, мой дохтур! — черные глаза были чуть под хмельком и радостно смеялись. — Смотри, какие ноги-то у меня теперь! — женщина бойко сплясала перед охотником и, рассмеявшись, обняла его. — Спасибо тебе, Магдауль! Тыщу спасибов, мой дохтур!

— Пошто спасибо-то! Я сама рад больше тебя, — Магдауль широко улыбался и вздыбившимся медведем топтался перед Верой.

— Садись все за стол, ядрену мать! — кричит хозяин.

— Дай наладить-то на столе, — умоляет Липистинья.

— Тетка Липа, чичас управимся! — бросилась чернявая молодуха к хозяйке.

Они вдвоем быстро накрыли стол и усадили гостей. Хозяйка, лукаво улыбаясь, предложила своей помощнице:

— Садись, Верка, рядышком со своим дохтуром!.. Я тебе место оставила. Он вдовой, и ты вдова.

— А долго ли нам и любовь закрутить! Он такой мастак лечить баб! — смеется чернявая.

Король петухом взвился над застольем и завопил:

— Пейте, черти, раз пришли! Упою вусмерть!

Гостей не надо просить — дружно опрокинули стопки и принялись за еду.

— Нынче ты, Филантий, богач! — заискивающе проскрипел тесть.

— С промыслом! С таланом[4]! — кричат гости. — С праздником! Дай бог те богатого промыслу!.. Молодец, Король!

Хозяин высоко задрал голову: жиденьким клинышком гордо топорщится русая бородка, небольшие, с прищуром глаза искрятся отвагой. Вся его некрупная, но плотная фигура выражает удаль, а простая, без заковычек душа таежника распахнулась: «Нате всего меня! Берите, пейте, ешьте! Веселитесь!» Он не дает гостям роздыху, все подливает и подливает им водки, пить заставляет до дна.

Магдауль снова начал пьянеть. Его смуглая соседка не отстает. Раскраснелась вся. Черные глаза заволоклись веселым хмельным туманом. Она вплотную придвинулась к Магдаулю и обожгла его своей тугой грудью. У Магдауля взбудоражилось сердце. Хмель вылетел вон.

«Вот бы мне такую бабу!.. На снегу спи и не замерзнешь с ней! — Магдауль утер с лица пот. — А ежели полюбит да покрепче обнимет — испепелишься враз».

— Магдауль, летось где будешь робить? — Какой приятный голос у соседки!

Таежник очнулся. Осмотрелся вокруг. Гости, широко раскрыв рты, стараясь перекричать друг друга, надсадно ревели песню:

— А? — виновато улыбнулся Магдауль.

— Не с привычки очумел?.. Спрашиваю, где будешь летом?

— В Онгокон. Дрова пилить будем. Купец шибка просит. Рыбак пилить не хочет, а дров нет — «Ку-ку» ходить не будет.

— Возьми меня в напарники.

— Пойдем, Верка! Верно, паря, а?

Вера рассмеялась и, подцепив большой кусок мяса, дала Магдаулю.

— Ешь, а то сидишь, как чужой! — приказала молодуха и совсем прижалась к нему — жена родная!

Теперь она полностью властвовала над таежником. Скажет: «Ешь» — налегает на еду, скажет: «Не пей много» — отставляет чарку недопитой. Даже самому не верится, как это Вера так быстро взнуздала его. И, главное, ему даже приятно подчиняться этой горячей русской бабе. И еще диво: вино-то не может его нынче побороть. Хэ, почему так?..

Вера вдруг запела вместе со всеми. Магдауль невольно прислушался. Ни у кого нет такого приятного и сильного голоса: прямо сердце щекочет. И сразу понравилась ему напевная песня. А люди поют самозабвенно, позабыв про горести и нужду.