— Разве это смотр? Разве это учения? Да Африкан Алексеевич Мартынов сквозь землю провалился бы, если б сегодняшнюю комедь узрел... Вот, слышь, в тысяча восемьсот...

А ночью в казарме случилась беда: чины контрразведки арестовали кочегара Васильева.

VII. ЛЮСЯ ЭТО

Стяжкин не сдержал обещания: на следующий день пожарные с раннего утра маршировали по двору. Галина Ксенофонтовна попыталась было, как всегда, забрать Мишку на кухню, но разъяренный супруг стал кричать, что личный состав второй части — отъявленные подлецы, вроде Васильева. Так хорошо вчера прошел смотр, и надо же кочегару все сорвать! Теперь ни повышения, ни наград, конечно, не получить, и поэтому всех злодеев, в том числе и «кучеренка», следует наказать.

Срывая злость на пожарных, Стяжкин гонял их от казармы к депо, от депо к конюшне, от конюшни к крыльцу своей квартиры.

Мишка, путая левую ногу с правой, семенил левофланговым в самом последнем ряду.

К счастью, строевая подготовка закончилась быстро: Стяжкина вызвали в контрразведку, и он второпях не отдал Фалееву никаких распоряжений. Старик же, получив свободу действий, не стал долго раздумывать и коротко скомандовал:

—  Разойдитесь!..

Казарма гудела. Каждому хотелось поделиться своими соображениями об аресте Васильева. Больше других, забыв о нерешительности и трусости, шумел Киприян. Вчера поздней ночью он с увольнительной в кармане заявился в часть совершенно пьяным и все время твердил пытавшимся привести его в нормальное состояние Ермоловичу и Лехе:

— Вы не рассейские пожарные! Почему дали Васильева арестовать?..

Теперь он долго кричал, что среди пожарных исчезла былая товарищеская спайка, что все терпеливо относятся к издевательству брандмейстера, что забыли про Мартынова, отправленного по этапу куда-то в Сибирь, и что так же скоро забудут и Васильева.

— Слышь, Киприян, хватит и нас, и себя позорить! — возмутился дядя Коля. — Ерунду городишь! Не протрезвел еще.

— Правильно! — поддержал дядю Колю Геннадий Сидорович. — Остынь, Киприян, на часок... Дай нам самим во всем разобраться.

— Остынь, остынь! — обидчиво ворчал Киприян. — Почему остынь? Да я истинную правду говорю...

В тот день Мишка услышал много нового.

И прежде при нем часто называли фамилию Артамонова, бывшего топорника пожарной дружины заводского поселка. Когда в город пришли из Петрограда телеграммы, что царь свергнут, он повел рабочих металлургического завода к тюрьме освободить политических. Перепуганный старший надзиратель (более высокие чины успели уже удрать) встретил их с красным бантом на шинели около тюремных' ворот и вручил Артамонову списки заключенных и ключи от камер.

После Октябрьской революции Артамонов стал заместителем начальника народной милиции. А весной Уралсовет экстренно направил его в Ирбит во главе сводного отряда красногвардейцев и пожарных. Какие-то темные личности разгромили там винный склад, подожгли торговые ряды и пассаж знаменитой Ир бит- ской ярмарки. А затем пожары стали вспыхивать ежедневно. Местные власти ничего не могли сделать, собственных сил не хватало.

Отряд Уралсовета навел в Ирбите порядок за одни сутки. Правда, кое-кому из поджигателей удалось, к сожалению, скрыться...

Перед самым белочешским мятежом Артамонов организовал добровольческую кавалерийскую сотню, куда записались и ездившие с ним в Ирбит пожарные. Вместе с отрядами Красной Армии эта сотня после сдачи города отступила с боями в сторону Перми. Не успел уйти лишь Васильев: с сильными ожогами, полученными во время недавнего пожара на Макаровской мельнице, кочегар лежал в лазарете и во вторую часть вернулся незадолго до появления там Мишки...

Постепенно домыслов, высказываемых об аресте Васильева, становилось все меньше, и большинство пожарных склонялось к тому, что причину надо искать в «политике».

— В ней, именно в ней,— настойчиво твердил дядя Коля.— В Ирбит Федорыч ездил? Ездил. В артамоновском отряде состоял? Состоял... Политика здесь виновата, поверьте мне...

«Ирбит, Ирбит!» — который раз повторял про себя Мишка.

А в казарме все судачили и судачили, почему Васильева взяли сейчас, а не в первые дни прихода белых, когда в уезде шли поголовные аресты всех подозрительных.

«Не видались ли Прошка и дяденька Федорыч раньше в Ирбите? — размышлял Мишка. — И нынче мстит Прошка пошто-то дяденьке Федорычу?»

В том, что кочегар был схвачен по указке сына Александра Гавриловича, он почему-то и на секунду не сомневался. Ведь не зря подпоручик так вглядывался на недавнем смотру в лица пожарных... И не Мишка, видно, ему нужен был.

Через час все в казарме узнали, что арестовали кочегара действительно за поездку в Ирбит с отрядом Артамонова. Об этом, вернувшись из контрразведки, сообщил Стяжкин.

— Красного, сволочи, укрыть хотели? — с издевкой говорил брандмейстер. — Мне свинью подложить? Думали: вы одни умные, а остальные — дураки, не докопаются. Ошибаетесь!

И маршировка по двору возобновилась. Даже во время отдыха брандмейстерши не было обычного перерыва, хотя Галина Ксенофонтовна несколько раз появлялась у окна и делала мужу гневные знаки. Но Стяжкина словно подменили, и он не обращал внимания на свою супругу.

«Хоть бы пожаришка какой-то малюсенький случился!» — мечтал Мишка, едва не валясь с ног.

Наконец, Стяжкин, устав выкрикивать слова команды, обругал всех за укрывательство государственного преступника и приказал заняться повседневными делами.

Мишка, вытерев потный лоб, набрал из колодца ведро воды, отпил немножко сам и побежал в конюшню поить Мантилио. Но не прошло и десяти минут, как его вызвала Галина Ксенофонтовна и заставила чистить свинарник. И пока Мишка орудовал метлой да скребком, из кухни доносилась ругань: брандмейстер- ша в пух и в прах разделывала супруга за сегодняшнее неучтивое поведение. Стяжкин вначале довольно агрессивно огрызался, но затем сдался и что-то усиленно бубнил в оправдание.

Окончив работу, Мишка потрепал за щетину хрюкающего Бодягу, сказал ему «не балуй» и, выбравшись из сарайчика, осторожно огляделся по сторонам. Убедившись, что за ним никто не наблюдает, он направился в самый конец двора, где за учебной вышкой, около забора, росли громадные лопухи.

Брякнувшись с разбегу на землю и заложив руки за голову, Мишка закрыл глаза и решил отдохнуть. Это место он облюбовал уже давно: ему казалось, что в лопухах ни Галина Ксенофонтовна, ни Стяжкин его никогда не отыщут.

Но, конечно, лежать просто так Мишка не мог: в голову по-прежнему лезли мысли о Васильеве и Прохоре. В который уже раз он пытался вспомнить, где и в какое время слышал от сына Александра Гавриловича про этот самый Ирбит.

Вдруг Мишке почудилось, что кто-то совсем рядом произнес его имя.

«Вишь, как намаршировался,— вздрогнув, подумал он,— мерещиться начинает».

Однако через полминуты голос повторил снова:

—  Мишка!

Перепуганный Мишка быстро приподнялся на локтях и увидел: одна из досок забора отодвинута, и через щель на него смотрит белобрысый мальчишка.

— Сгинь! Сгинь! — вырвалось у Мишки из пересохшего горла. — Кому говорю...

—  Да что с тобой? — засмеялся Юрий.

Понемногу приходя в себя, Мишка прошептал:

—  Как звать-то тебя, малой?..

—  Юрий я...

—  Юрий?!

—  Вспомнил, наконец?..

— Ешь, конь, сено, вспоминай красное лето! Ясно вспомнил!.. Ты здесь откедова?

— Лезь, Мишка,— шепотом приказал Юрий, придерживая доску, — приглашаю тебя, бледнолицый брат, в наш вигвам.

— Чё смеяться-то!— нахмурился Мишка. — Какой я тебе бледнолицый брат? Ты мне свои словечки брось!.. Вигвамы всякие...

— Лезь, лезь! — настаивал Юрий. — Ну!

И Мишка шмыгнул в заборную дыру.

Прикрепив доску на старое место, Юрий солидно пожал руку «бледнолицему брату» и приказал:

—  А теперь, Мишка, повернись и познакомься...