Этот кто-то был, несомненно, сам Бегун. К такому выводу вела логика и факты. Хотя последних, по правде сказать, было не так уж и много.

Группа работников УБХСС пришла в магазин в отсутствие директора.

Спокойно, без спешки опросили продавцов, как поступали орехи, откуда, сколько, в какие торговые точки прибыли они для продажи. Товар дефицитный, расходился быстро!

К моменту появления в магазине Бегуна в протоколе допросов уже имелись записи, подтверждающие, что с прилавка продано всего две тонны орехов из тринадцати.

Бегун с порога начал горячо протестовать:

— Что это все означает? У вас что, есть санкция?

— Есть, — устало произнес руководитель группы. — Никто и никогда еще не шел в магазин с обыском, не имея санкции, неужели не знаете?

В магазине продолжалась работа, вторая группа поехала с обыском на квартиру директора.

Обыски в магазине и на квартире дали поразительные результаты. На такое никто не мог и рассчитывать. Тем более по всему было видно, что Бегун опытный жулик, со стажем. Но случается и на старуху проруха: многолетняя безнаказанность ослабила бдительность, тщеславие и самонадеянность взяли верх над осторожностью.

...Магазинчик располагался в полуподвальном сыром помещении. Бегун установил в кабинете маленькую печурку, вывел железную трубу в форточку. В ней и обнаружили кое-что интересное: сверток с деньгами. Сумма оказалась столь крупной, что руководитель группы, повидавший в своей жизни немало жулья, сначала не поверил своим глазам. В печурке — сухие деревянные чурки, которые мгновенно можно разжечь. Продуманный тайничок. Дома денег не нашли. Но обстановка — картины, мебель, ковры, радиотехника, хрусталь, сервизы — выступали неопровержимым свидетелем многолетней роскошной жизни их хозяина.

Бегуна доставили в кабинет к Прищепову.

— Я ничего не буду говорить и не отвечу ни на один вопрос! — с вызовом начал он.

Прищепов остановил его жестом.

— Вы доставлены туда, где вам следует давать объяснения!

— Вы не отдаете себе отчета, в какой скандал втягивается ваше Управление!

— Не надо нас пугать! Всяк за свое ответит! К вам много вопросов, гражданин Бегун. Мы не спешим, нет у вас охоты отвечать на вопросы сейчас — подождем! Время есть и у вас и у нас.

Бегун снизил тон.

— Что вам нужно?

— Правду, — спокойно ответил Прищепов. — У нас есть сведения, что вы предлагали взятку должностному лицу за прекращение уголовного дела Погребинского и Горина. Нас заинтересовало ваше участие в этом деле. О ваших комбинациях с товарами разговор впереди, а сейчас хотелось бы узнать, в чем причина вашей заботы о Погребинском и Горине? Нам известно, что вы очень возражали против явки Горина с повинной, но он вас не послушал.

— И вы ему поверили?

— А почему бы не поверить?

— Не знаю, что он там показал, но я считаю, что это его форма самозащиты. Он будет валить на других, чтобы обелить себя! Он вообще такой человек — несамостоятельный, бесхарактерный.

— Не сказал бы! Скорее наоборот!

— Ну и как же он обрисовал мое участие в этом, с позволения сказать, галантерейном деле?

— Вы ему давали деньги в долг?

— В долг он действительно брал, но отдать не поспешил!

— Это уже нас не интересует, это ваши трудности! Вы, Бегун, знакомы с Карачаевым, а тот — с директором совхоза «Воронки». Вы могли бы пролить свет на то, почему Погребинский и Горин выбрали для своей деятельности именно этот совхоз?

— Меня этот вопрос не касался! Погребинский сам связан с Карачаевым. Он работал у него на заводе, все нити там. Я тут абсолютно ни при чем, абсолютно.

— Могли, конечно, и не знать. Но если знали, лучше расскажите, какой смысл скрывать?

— Да не знаю я. Но понимаю, почему вам не нравится правдивый ответ.

— Вы принимали участие в реализации неучтенной продукции из совхоза «Воронки»? Только правду, Бегун!

— В овощном магазине?

— Нет, в галантерейных! Через тех директоров, с которыми вы недавно обсуждали ситуацию. Каков ваш интерес в галантерейных махинациях?

— Этого идиота, который к вам сам пришел, было жалко, а еще более жалко его жену! Да и долг надо было получить! С кого теперь получать?

Прищепов захлопнул папку с материалами.

— Ну что ж, ладно. У нас еще будет время подробнее поговорить об этом!

Прищепов и Степанов поехали в соседнюю область. Линьков остался в Ленинграде до выяснения связей Горина и Погребинского с магазинами.

Линьков вызвал Погребинского.

— Подумали, как вести себя, или будете по-прежнему шутки шутить?

— Вы следователь? — поинтересовался Погребинский.

— До следователя дойдет черед! Мы занимаемся дознанием и проверкой некоторых моментов вашей деятельности.

— Думать-то я думаю, товарищ, да вот, как быть, не знаю...

— Откровенность — всегда верный путь! — сказал Линьков.

— Ой-ли, гражданин начальник! Статью вы мне подобрали тяжелую. Будто бы мы и вправду расхищали государственное имущество. А мы, ей-богу, ничего не расхищали! Своими руками дело делали и из своего кармана денежки платили. Какое же это преступление? Обижаете, товарищ начальник.

— Из зарплаты или из прибыли за реализацию неучтенной продукции платили? Это ведь разные вещи, думаю, отрицать не станете.

— Совхозную продукцию и свою мы никогда не путали! За кого же нас держите, гражданин начальник?

— Конечно, я разве говорю, что путали? Не был в совхозе, но знаю: каждую готовую брошь, наверное, десяток глаз учитывал.

— Точно! Вы, гражданин начальник, обстановочку обрисовали точно! У вас, знаете, профессиональное чутье, интуиция...

— А сырье? — оборвал его Линьков.

— И сырье не путали! И оплату рабочим не путали! Мне один умный человек говорил: на сырье и оплате труда чтобы все чисто было!

— Полистирол нигде и никогда не поступал в открытую продажу. Где же вы его покупали?

«Вот она, решающая минута, — подумал Погребинский. — Или сейчас конец и гореть ясным пламенем, или выводить все на Горина».

Линьков ждал ответа. Погребинский медлил. Линьков усмехнулся:

— Умный человек поучал вас, а вы...

— Я думаю, гражданин начальник! Скажите, если вы приходите, предположим, на свалку и берете оттуда какой-то предмет, выброшенный за ненадобностью, — это хищение?

— Однозначно ответить на этот вопрос нельзя.

«Если показать, — рассуждал про себя Погребинский, — где полистирол действительно куплен, то выйдет скупка краденого и Горин остается в вопросах сырья в стороне. Если экономия сырья, то все падает на него».

— Тут все дело в технологических особенностях полистирола, — осторожно заметил Погребинский.

— Вот, вот! — подхватил Линьков. — Уже ближе к делу.

— Ближе! — согласился Погребинский. — Вот, к примеру, должны мы изготовить ягодку черешни весом в пять грамм. Полистирол расплавили, капнули, а получилась ягодка в три грамма. Переливать ее заново? Этак никакого плана не выполнить! А куда эти два грамма? Масса уже расплавлена, это уже не сырье, а отходы. Списать? Может, по правилам и так, но жалко ведь. Списать — это выбросить, а мы не выбрасывали, мы в свое нерабочее время из этих отходов опять отливали ягодки...

— Экономия сырья?

— Нет, гражданин начальник! Экономия — это когда сырье недовложено, когда придумана более совершенная технология. Мы отходы брали. Из полистирола и латуни. Их выбросили бы на свалку, а мы их в дело пускали... Почитай, со свалки собирали...

— И акты на списание составлялись?

— Это уже не моя печаль! За все технологические опыты отвечал Горин!

— А он показывает, что полистирол вы, Погребинский, приобретали на стороне!

— А что же ему еще остается? Акты на списание признать липовыми?

— Но таким образом можно списать сырье и под видом брака?

— Об этом спросите Горина! Я никогда никаких актов не подписывал!

— И вы не знали, откуда берется сырье? Так вот абсолютно ничего и не знали не ведали?