— О какой сумме шла речь? Отец называл?
Погребинский опустил глаза, тянул с ответом.
— Двести пятьдесят тысяч...
— Да-а! — изумился Долгушин. — И что же?
— Я случайно видел одного знакомого отца, Лотошина, после их встречи. Тот сказал, что все в порядке. Разговор произошел вечером, а утром на следующий день нам стало известно, что Лотошина арестовали.
— А деньги?
— Ничего я об этих деньгах не знаю.
— Когда вы вернулись из заключения, отец вам ничего не сказал?
— Отец был великий молчун! Он скрывал от меня все свои дела, а с Лотошиным мы больше не виделись. Его арестовали, я ведь сказал... Если он успел взять деньги у отца и спрятать, то понятно, зачем он подослал убийцу.
«Ах, колобок, колобок, хитер, увертлив, — думал Долгушин. — Однако похоже на то, что теперь-то рассказывает правду. Очень похоже. Лотошину скоро выходить из заключения, вот и спешит расчистить доступ к припрятанным деньгам».
Сошлись показания задержанного рецидивиста Клыка и Погребинского. Давний контакт отца Гарика с Лотошиным подтвердился. Дошел об этом слух до Лотошина, отбывающего срок. Испугался. Не рассчитывал на молчание Лотошин, выбрал путь погрубее, решил нанять убийцу, чтобы уничтожить все следы. Жестокий, конченый человек. А Погребинский-отец почему пошел на эту авантюру с хищениями в компании с Лотошиным? Почему тогда дал денег, когда тот боялся за свое дело, за себя! Не выдержали нервишки, страх — дурной и страшный советчик. Начинается с хищений, кончается убийством.
По тому, давнему делу вопросов к Погребинскому больше не было, но возникли вопросы иного характера. Зачем ему затея с брошками? У Погребинского отец — «цеховик». Не по его ли дорожке пошел сын? Неспроста закатился колобок в медвежий угол.
Долгушин ни минуты не сомневался, что отнюдь не альтруистическими побуждениями руководствовался Погребинский, открывая цех в совхозе — уйти от напоминаний о прошлом можно и в других местах.
— Скажите, Погребинский, ваш коллега по производству брошек знает о вашем прошлом?
— Ни в коем случае! — всполошился Гарик. — Никто здесь не знает! Потому и забрался в такие дикие места!
Погребинского Долгушин отпустил, прошел к Андронову и попросил пригласить Павла. Долгушину достаточно было взглянуть на него, чтобы вновь всколыхнулись подозрения.
— Павел Михайлович, — начал Долгушин, — я вас пригласил для беседы.
— Что-нибудь с Погребинским? — едва выдавил из себя Павел.
— Нет, — улыбнулся Долгушин. — С прошлым делом об убийстве его отца, которое, собственно, и привело меня сюда, — почти полная ясность. Меня интересует другое. Почему вы вдруг оказались рядом? Простите, но мне показалось, что вы чуть ли не друзья!
— Друзья? Нет! — поспешил ответить Павел. — Просто делаем одно дело!
— Нет спору, каждый человек вправе выбрать себе любой труд, если он приносит пользу обществу. Всякого вида промыслы в последнее время приобрели заметное распространение в колхозах и совхозах. Особенно там, где хозяйства оказались в трудных условиях. Директор показал мне некоторые итоги работы подсобного цеха. Явление это, конечно, временное, совхоз никогда не перейдет на изготовление брошек и приколок. У него другие задачи.
Многое продумал Павел, когда начинали это прибыльное дело. Многие острые углы постарался обойти. Но не потрудился взглянуть, как выглядит со стороны его появление в совхозе, как расценят его занятия галантерейными изделиями. Вид у него был респектабельного столичного интеллигента. Об этом говорили не только хороший вкус и умение одеться, но и манера держаться, умело вести беседу.
— Вы окончили Строгановское училище, — продолжал Долгушин. — Путь в настоящее искусство открыт не каждому, но, наверное, изготовление галантерейных изделий — это тоже не выход из положения. А? Или я не прав?
Вот оно, первое испытание. В сознании Павла быстро, словно кадры из немого фильма, проносились те дни, с которых все началось: знакомство с прекрасной женщиной на Рижском взморье, страстная влюбленность, ее капризная категоричность, знакомство с Алояном и К... Бред какой-то, бред, бред, бред... Ведь всем ясно, что это не для него, не для таких, как он. Этим могут заниматься люди из другого мира, чуждого ему. Он к ним не должен иметь никакого отношения. Господи, как запутался. Что делать? Как тошно, мерзко и страшно!..
Чтобы не молчать, как-то ускользнуть от ответа, Павел попробовал перевести разговор на Погребинского, догадываясь, что именно здесь скрывается какая-то опасность.
— Что с Погребинским? Почему вас тревожит наше знакомство?
Долгушин на минуту задумался. Ему не хотелось говорить о прошлом Погребинского, но выяснить, что же все-таки свело вместе, объединило столь разных людей, да еще загнало их в такую глушь, было необходимо. Долгушин, прекрасный логик, пока не мог ничего объяснить, но чувствовал, что все это неспроста.
— Я полагаю, — начал он, — что вы знакомы с основами электротехники. Возьмите аккумулятор. Обыкновенный автомобильный аккумулятор. Соедините проводом минусовую и плюсовую клеммы. Полярно противоположные заряды. Что произойдет? Ну, ну! Почему вы боитесь сказать, ведь знаете, не можете не знать. — Он лукаво смотрел на недоумевающего Павла.
— Замыкание? — почему-то с вопросительной интонацией произнес тот.
— Искра! Провод сплавится. Они несоединимы. А если не возникнет искра? Стало быть, аккумулятор разряжен. Негоден... Если взять вас и Погребинского, то, соединив вместе, мы получим точно такую же оплавляющую искру, что и при коротком замыкании, уверяю вас, Павел Михайлович. И не смотрите на меня так обиженно. Ну так вот: если вы соединились вместе, то, стало быть, что-то произошло или с вами, или с Погребинским. Или он принял тот же полярный заряд, что был у вас, или вы приняли его заряд...
— Погребинский судим! — не выдержал до этого молча слушавший Андронов. — Он указал в анкете, что отбывал наказание.
«Час от часу не легче, — пронеслось в голове у Павла. — И это они, Алоян и Диана, называют осторожностью и предусмотрительностью! Нет, все это бред какой-то. Ахинея! Чушь! И в этом во всем замешан я...»
— Не за хозяйственные преступления! — добавил Андронов. — Иначе я его не допустил бы к материальным ценностям. Рецидивов к прежнему я у него не заметил.
— Все это значительно сложнее, — заметил Долгушин. — Наказание он отбыл, и повторения, я думаю, не последует. Сегодня речь о другом! Сколько вы, Горин, — он обратился к Павлу, — зарабатываете здесь, в совхозе?
— У меня под рукой ведомости. Вот они, пожалуйста. Все чин чинарем, — поспешил Андронов.
Долгушину было безразлично, кто ответит. Андронов развернул ведомость, в это время в дверь постучали. Не дождавшись разрешения, в кабинет вошел Погребинский.
— Простите, товарищ Долгушин! Поскольку вы заинтересовались деятельностью цеха, мне думается, и я могу быть полезным.
— Вы ошибаетесь. Деятельностью цеха я не интересовался.
— Тогда извините! — Погребинский поспешил исправить свою оплошность и попятился к двери.
— Минутку! — остановил его Долгушин. — Раз уж вы здесь, разрешите мне задать вам и Горину один вопрос. Личное, так сказать, любопытство!
— Личное или лишнее? — попытался шутить Погребинский.
— А это уж как вам угодно. Скажите, как и где вы познакомились?
Лицо Погребинского расплылось в плутоватой улыбке.
— Я с удовольствием удовлетворю ваше любопытство. Нас познакомила очаровательнейшая женщина! Супруга Горина. Они случайно проездом оказались в Умани, я им помог получить в гостинице номер, показал Софийку! Великий мемориал великому творчеству великих художников. С Павлом я не был знаком, а с его супругой встречались в Ленинграде у общих знакомых. Признаюсь, имел я в мыслях приударить за этой женщиной, но сразу же получил от ворот поворот. Не по Сеньке шапка! Так она мне сказала. Победили таланты моего коллеги. Вы удовлетворены?
«Ох, колобок, колобок!» — Долгушин усмехнулся.
