Холодный ужас скользнул зигзагом по спине.
— Мелиида, что это?
— Пока вы там с мамой и папой скулили у себя в Оксфорде, у нас здесь вот что произошло.
Розалин, оцепенев, опустилась в старое кресло-качалку. Она, не отрываясь, смотрела на такое знакомое лицо, щербатую улыбку, длинные волосы. Елена Уивер. Ее главная соперница. Она бегала как бог.
— Она участвует в университетском кроссе, — произнесла Розалин, — Мелинда, я знаю ее. Я была у нее в комнате. Я…
— Ты хотела сказать, знала.
Мелинда выхватила листовку, скомкала и швырнула в мусорное ведро.
— Не выбрасывай! Постой! Что случилось?
— Вчера утром она бежала вдоль берега. Ее настигли возле острова.
— Возле… острова Крузо? — Розалин почувствовала, как сердце ее забилось сильнее и чаще. — Мел, это…
И вдруг, нежданно-негаданно — воспоминание, словно обрывок мелодии, узор на ткани сознания, будто ожившая тень. Медленно, тем самым придавая себе уверенности, Розалин произнесла:
— Мелинда, мне нужно позвонить в полицию. Не важно, что именно собралась рассказывать полиции Розалин, но Мелинда побелела. Ее осенило.
— Остров. В этом семестре ты ходила туда на пробежку, да? Вдоль берега. Как и эта девушка. Розалин, пообещай, что туда ты больше не пойдешь. Поклянись, Роз. Пожалуйста.
Розалин собирала вещи, выложенные из сумки на пол.
— Успокойся.
Мелинда словно прочитала другие намерения Розалин, кроме решимости идти в полицию.
— Нет! Роз, если ты видела что-то… если ты что-то знаешь… Послушай, не делай этого. Роз, если кто-то узнает… если кто-нибудь узнает, что ты видела. .. Пожалуйста. Мы должны подумать о последствиях. Мы должны все обдумать. Раз ты что-то видела, значит, кто-то, возможно, видел тебя.
Розалин остановилась около двери. Она застегивала куртку. Мелинда воскликнула:
— Розалин, пожалуйста! Давай все обдумаем!
— Не о чем тут думать, — ответила Розалин. Она открыла дверь. — Если хочешь, оставайся у меня. Я скоро.
— Куда ты? Что ты делаешь? Розалин! — Мелинда в панике кинулась вслед.
Не застав Леннарта Торсона в Сент-Стивенз-Колледже, Линли поехал к нему домой в район Фулборн-роуд. Новенькое изящное кирпичное зданьице с аккуратной черепичной крышей на улице Эшвуд-корт не вязалось с образом марксиста-плохиша Торсона.
На месте бывших фермерских угодий было еще с полдесятка таких же домиков. Перед каждым лоскуток лужайки, неогороженный сад на заднем дворе и тщедушное деревце, совсем недавно посаженное в робкой надежде, что со временем улицы в округе назовут по сорту дерева: Кленовый тупик, Дубовый переулок, тупик Адамова дерева.
Вообще-то Линли думал, что жилище Торсона отвечает его политическим пристрастиям — квартирка где-нибудь в многоэтажном доме неподалеку от железнодорожной станции, тускло освещенная комнатенка над магазином в центре города. Линли не ожидал, что попадет в квартал среднего класса, где в гаражах стоят «форды» и «фольксвагены», а на тротуарах валяются трехколесные велосипеды и игрушки.
Дом Торсона в восточном конце Эшвуд-корт был точь-в-точь как предыдущий, угловые окна выходили на следующий, следовательно, все передвижения Торсона видны как из окна соседям справа, так и с лестницы соседям слева. С первого взгляда можно определить, приехал ли сосед или уезжает. В таком случае бесспорно утверждение, что в семь утра Торсон именно спешно возвращался, а не куда-то уезжал.
Ни в одном из окон на улицу не горел свет. Но Линли на всякий случай попробовал входную дверь и несколько раз позвонил. Звонок эхом раскатился по дому, словно внутри не было ни мебели, ни ковров, способных поглотить звук. Линли отступил назад, посмотрел на окна в ожидании признаков жизни. Ничего.
Он вернулся к машине, подождал еще немного, посмотрел на соседские дома, размышляя о Леннарте Торсоне, что же это за человек. Думал о юных умах, внимающих вариациям Торсона на тему Шекспира, который через литературу четырехсотлетней давности провозглашал свои политические взгляды. Думал об ослеплении. О том, что, если в литературном отрывке, знакомом с детства, как молитва, выбрать строки, сцены, истолковать их на свой лад, получится еще одна интерпретация, которая может затмить собой уже существующие, но, если хорошенько присмотреться, она так же слепа, как и все остальные. И тем не менее Торсон увлекательно подает материал. Линли убедился в этом сам, послушав лекцию на факультете английского языка. Очевидны были и его преданность своему делу, и ум, и отличная от остальных манера преподавания, будившая дух товарищества среди старшекурсников. Когда молодежь сторонилась бунтарей, когда она была равнодушна к фронде?
Непохоже, что Елена Уивер искала благосклонности Торсона, была отвергнута и в отместку состряпала обвинение. На Торсона тоже непохоже — связываться с Еленой Уивер, понимая, что она умышленно пытается его совратить.
Линли смотрел на дом, ожидая ответов на свои вопросы, понимая, что практически все сводится к одному факту: к глухоте Елены Уивер. К одному предмету: текстофону.
Торсон был в ее комнате. Видел текстофон. Оставалось только позвонить Джастин Уивер и расстроить утреннюю встречу с Еленой. Но знал ли Торсон об их совместной пробежке? Знал ли он, как обращаться с текстофоном? Что, если текстофоном воспользовался кто-нибудь другой? Да и был ли звонок вообще?
Линли завел машину, плавно вырулил на улицу и стал думать о мгновенной антипатии, возникшей у Хейверс к Торсону. Обычно Хейверс безошибочно определяла, лицемерит ли стоящий перед ней мужчина, к тому же чем-чем, а ксенофобией она не страдала. Ей не нужно было смотреть на дом Торсона, чтобы определить степень его неискренности. Вспомнить хотя бы разговор о Шекспире. Линли хорошо знал Хейверс и понимал: если она выяснила, что Торсона не было дома в утро убийства, на допросе ему несдобровать, она прижмет его к стенке, а в Кембридж Хейверс возвращается утром. На этом строится работа полицейского, если только Линли не раскопает что-нибудь еще.
Несмотря на то, что все говорило против Торсона, Линли не нравилась столь четкая согласованность улик. По собственному опыту он знал, что все убийства похожи одно на другое и преступником обычно оказывается человек, на которого сразу падает подозрение. Но Линли знал еще кое-что: иногда нужно углубиться в закоулки чужой души, чтобы раскрыть убийство, и мотивы таких преступлений гораздо запутаннее, чем кажется поначалу. Линли оценивал разные возможности, вспоминая одного за другим участников расследования, и приходил к выводу, что в подоплеке преступления едва ли лежит простая необходимость избавиться от беременной Елены.
Гарет Рэндольф, любивший ее сам, знал о любовнике Елены Уивер. Гарет Рэндольф, в его распоряжении текстофон в ГЛУСТе. Джастин Уивер рассказывает о вызывающей манере поведения Елены. Джастин Уивер, у нее тоже есть текстофон, но нет собственных детей. Адам Дженн виделся с Еленой Уивер по просьбе отца постоянно, и только от доктора Уивера зависело его будущее. Адам Дженн может воспользоваться текстофоном, который находится в кабинете Энтони Уивера в Айви-корте. Не нужно забывать и о кабинете, в частности о кратком визите Сары Гордон туда в понедельник вечером.
Линли свернул налево и поехал обратно в Кембридж; после всего, что стало сегодня известно, Сара Гордон не выходила у него из головы. Он никак не мог определить свое отношение к ней.
Только не спрашивайте почему, сказала бы сейчас Хейверс. И почему вы ее слушаете, тоже не спрашивайте. Вы вспоминаете ту, на которую Сара Гордон похожа.
Линли не отпирался. Не говорил, что устал, что больше не может сосредоточиться на убийстве. К концу дня он видит вокруг только то, что напоминает о Хелен. Вот уже год, как это происходит. А Сара Гордон темноволоса, изящна, чувственна, страстна, умна, как Хелен, но Линли едет сейчас к ней не только поэтому, хотя и мотивы, и обстоятельства преступления указывают на Леннарта Торсона.
