– Что в Малой Венеции? – спросил он.

– Вот это вы в яблочко, – отозвался другой констебль. Он сидел за столом вместе со своим напарником, оба одетые в дорогу, причем так, чтобы не выделяться в толпе. – Фарадей покинул баржу примерно в половине одиннадцатого в среду вечером.

– Он сам в этом вчера признался.

– Но есть и добавление, сэр. С ним была Оливия. Уайтлоу. Их уход заметили двое соседей независимо друг от друга, поскольку спустить Уайтлоу с баржи и довести до улицы – целое дело.

– Они с кем-нибудь разговаривали? – спросил Линли.

– Нет, но прогулка была необычной по двум причинам. – Он стал перечислять, разгибая пальцы. – Первая, они не взяли собак, что странно, по словам всех, с кем мы беседовали. Вторая, – и здесь он улыбнулся, обнажив щель между передними зубами, – они вернулись к себе не раньше половины шестого утра, по словам одного типа по фамилии Бидуэлл. В это время он сам вернулся домой с художественной выставки в Виндзоре, которая сменилась вечеринкой, которая переросла в настоящую вакханалию, о которой ни слова жене, ребята.

– А вот это интересный поворот событий, – заметила Хейверс, обращаясь к Линли. – С одной стороны, признание. С другой стороны, цепочка лжи там, где в ней нет необходимости. Как вы думаете, сэр, на что это мы напали?

Линли взял пиджак.

– Давайте спросим у них, – сказал он.

Нката и второй детектив-констебль распорядились по телефону передать Джимми Купера адвокату, как только тот прибудет. Мальчик добровольно вручил Нкате ботинки, прошел через процедуру снятия отпечатков пальцев и фотосъемки. На высказанную как бы между прочим просьбу позволить срезать несколько волосков, он без слов пожал плечами. Джимми либо не до конца понимал, что с ним происходит, либо ему было все равно. Поэтому волосы получили, поместили в пакет и снабдили ярлыком.

Уже давно шел восьмой час, когда Линли и Хейверс проехали по Уорик-авеню-бридж и свернули на Бломфилд-роуд. Нашли место для парковки перед одним из элегантных викторианских особняков, обращенных к каналу, и быстро спустились на дорожку, которая вела к заводи Браунинга.

На палубе баржи Фарадея никого не было, хотя дверь каюты была открыта и снизу доносились звуки не то работающего телевизора, не то радио, смешанные с кухонными звуками. Линли постучал по дереву навеса и позвал Фарадея. Радио или телевизор торопливо приглушили на словах «…в Грецию вместе со своим сыном, которому в пятницу исполнилось шестнадцать лет,..».

Мгновение спустя внизу, загораживая лестницу, появился Крис Фарадей. Увидев Линли, он прищурился.

– В чем дело? – спросил он. – Я готовлю ужин.

– Нам нужно прояснить несколько вопросов, ответил Линли и ступил на лестницу, не дожидаясь приглашения.

Фарадей поднял руку, когда инспектор начал спускаться.

– Послушайте, а это не может подождать?

– Я не займу у вас много времени. Фарадей вздохнул и отступил.

– Вижу, вы позаботились о красоте жилища, – сказал Линли, имея в виду беспорядочно развешанные на сосновых стенах каюты плакаты. – Вчера их здесь, кажется, не было? Кстати, это мой сержант, Барбара Хейверс. – Он осмотрел плакаты, задержавшись у карты Великобритании, непривычно поделенной на секторы.

– В чем дело? – повторил Фарадей. – У меня ужин на плите, он подгорит.

– Тогда уменьшите огонь. Мисс Уайтлоу здесь? С ней мы тоже хотим поговорить.

Фарадей как будто собирался возразить, но развернулся и исчез на кухне. Полицейские услышали, как там открылась другая дверь, Фарадей что-то негромко сказал. Донесся выкрик Оливии:

– Крис! Что? Крис!

Он сказал что-то еще, ее слова потонули в лае всполошившихся собак. Потом последовали другие звуки: скрежет металла, шаркающие шаги, клацанье собачьих когтей по линолеуму.

Не прошло и двух минут, как к полицейским присоединилась Оливия Уайтлоу; с изможденным лицом, не то шла, тяжело налегая на ходунки, не то волочила за ними свое тело. За ее спиной на кухне суетился Фарадей, гремя крышками кастрюль и сковородками, хлопая дверцами шкафов, сердито приказывая собакам не вертеться под ногами, на что Оливия заметила: «Осторожнее, Крис», не сводя взгляда с Хейверс, которая переходила от плаката к плакату и читала лозунги.

– Я прилегла, – сказал Оливия Линли. – Что вам такое нужно, что вы не могли потерпеть?

– Ваши показания относительно вечера прошлой среды не совсем ясны, – ответил Линли. – Судя по всему, вы упустили некоторые подробности.

– Какого черта? – Фарадей вышел из кухни, вытирая руки кухонным полотенцем, собаки следовали за ним. Он кинул полотенце, и оно упало на стол, на одну из расставленных там к ужину тарелок. Затем он попытался помочь Оливии сесть в кресло, но та наотрез отказалась от помощи и опустилась в кресло сама. Ходунки она отшвырнула в сторону.

– Насчет вечера среды? – переспросил Фарадей.

– Да, насчет вечера среды.

Фарадей и Оливия обменялись взглядами. Он сказал:

– Я уже говорил вам. Я поехал на вечеринку в Клэпем.

– Да. Расскажите мне об этой вечеринке поподробнее. – Линли оперся на подлокотник кресла напротив Оливии. Хейверс выбрала табуретку у верстака. Зашелестела страницами в поисках чистой страницы.

– А что именно?

– В честь кого ее устроили?

– Да никого. Просто компания ребят собралась, чтобы выпустить пар.

– Кто эти ребята?

– Вам нужны имена? – Фарадей потер затылок, словно он затек. – Хорошо. – Он нахмурился и принялся медленно перечислять имена, поправляясь и добавляя новые.

– Адрес в Клэпеме? – поинтересовался Линли.

– Это на Орландо-роуд, – сказал Фарадей. Среди потрепанных справочников на верстаке он нашел старую записную книжку. Полистав, зачитал адрес и добавил: – Там живет парень по имени Дэвид Прайор. Вам нужен номер его телефона?

– Пожалуйста.

Фарадей продиктовал его, Хейверс записала. Он сунул книжку между справочников и вернулся к Оливии, усевшись, наконец, в кресло рядом с ней.

– На вечеринке были женщины? – спросил Линли.

– Это был мальчишник. Женщинам он пришелся бы не по вкусу. Ну, вы понимаете. Это была вечеринка определенного рода.

– Какого рода?

Фарадей в нерешительности глянул на Оливию.

– Мы смотрели фильмы. Просто несколько парней собрались вместе, пили, шумели, веселились. Без всякого повода.

– И женщин не было? Ни одной?

– Да. Им бы не захотелось смотреть те фильмы,

– Порнографические?

– Я бы их так не назвал, они в некотором роде художественные. – Оливия смотрела на него не от-рьшаясь. Он ухмыльнулся и сказал: – Ливи, ты же знаешь, это ничего не значит. «Няня-шалунья». «Папочкина девочка». «Будда из Бангкока».

– Именно эти фильмы вы и смотрели? – уточнила Хейверс, держа наготове карандаш.

Видя, что она намеревается записать названия Фарадей охотно продиктовал и остальные, хотя при этом его запавшие щеки немного покраснели. В заключение он сказал:

– Мы взяли их в Сохо, в пункте проката на Бервик-стрит.

– И женщин с вами не было, – повторил Линли. – Вы в этом уверены? На протяжении всего вечера?

– Конечно, уверен. А почему вы все время спрашиваете?

– Когда вы вернулись домой?

– Домой? – Фарадей вопросительно посмотрел на Оливию. – Я уже говорил вам. Было поздно. Не знаю. Где-то после четырех.

– А вы были здесь одна? – обратился Линли к Оливии. – Вы не выходили. И не слышали, как вернулся мистер Фарадей?

– Совершенно верно, инспектор. Поэтому, если вы не возражаете, не могли бы мы теперь сесть за ужин?

Линли встал и подошел к окну, где, приоткрыв жалюзи, долго смотрел на остров Браунинга, раскинувшийся за заводью. Не отрывая взгляда от пейзажа, он повторил:

– На вечеринке женщин не было.

– А в чем дело? – спросил Фарадей. – Я ведь уже вам сказал.

– Мисс Уайтлоу не поехала?

– Мне кажется, я все еще считаюсь женщиной, инспектор, – заметила Оливия.

– Тогда куда же вы с мистером Фарадеем отправились в среду вечером в половине одиннадцатого? И что еще важнее, откуда вы вернулись вдвоем около пяти часов утра? Если, конечно, вы не были на… на мальчишнике, как вы изволили выразиться.