В общих чертах, тогда и закончился Первый Этап плана матери в отношении Кеннета. Необходимость переезда в Кент составляла Второй Этап.

Кеннет делился с моей матерью всеми подробностями разворачивающейся драмы. И наверняка спросил ее, как и себя, каким образом можно разрешить проблемы, связанные с его игрой за команду Кента. Он не мог перевезти туда семью. Джин работала на Биллингсгейтском рынке, и, ухватись он за представившуюся возможность, деньги Джин стали бы главной статьей дохода в их бюджете. Кроме того, все ее родные оставались на Собачьем острове. Друзья детей тоже были там. Но главной была проблема денег. Потому что – даже продолжай Джин работать на рынке – как они выжили бы, если бы Кеннет стал приносить в семью меньше, чем зарабатывал в типографии? Возникало слишком много финансовых опасений. Расходы на переезд, на поиск подходящего жилья, на автомобиль… Денег попросту не хватало. Я могу представить себе разговор между ними – между Кеннетом и моей матерью. Он приходит к ней в кабинет с очередным контрактом, и мать, сняв очки и потирая виски, говорит:

– Я тут подумала, Кен…

– Я составил оценочный план на заказ для министерства сельского хозяйства. Думаю, мы его получим, – говорит он и передает ей бумаги.

Она кладет их на стол и отвечает:

– О чем я думала, так это о тебе. И о Кенте.

Он поднимает руки и опускает их жестом, означающим «да что тут обсуждать». Он выглядит покорным и смирившимся.

Мать спрашивает:

– Ты еще не дал им ответа?

– Все оттягиваю этот момент, – отвечает он. – Не хочется оставлять мечту, пока можно.

– Когда им нужен ответ?

– Я сказал, что позвоню в конце недели.

Она наливает ему чаю. Она знает, как он любит – с сахаром и без молока, – и передает чашку. В углу кабинета, где потемнее, есть столик, и мать ведет его туда и предлагает сесть. Он говорит, что ему надо идти, что Джин будет волноваться, не случилось ли с ним чего, сегодня они идут на ужин к ее родителям, он и так опаздывает, она, вероятно, взяла детей и уехала без него… Но он не делает попытки уйти. Мать говорит:

– Она очень независимая женщина, твоя Джин.

– Она такая, – соглашается он. Помешивает чай, но сразу не пьет. Ставит чашку на столик, медлит.

– И что, нет совершенно никакой возможности найти для нее работу в Кенте? – говорит мать.

– Да нет, найти можно, – отвечает он. – Но ей придется работать в магазине или в закусочной. Она потеряет в деньгах, а траты предстоят большие.

– У нее нет… никаких навыков, Кен? – Мать, естественно, знает ответ на этот вопрос. Но хочет, чтобы он сказал это сам.

– Бы имеете в виду профессиональных? – Кеннет поворачивает чашку на блюдце. – Только те, которые она получила в закусочной в Биллингсгейте.

А этого маловато, – вот настоящий ответ. Что она умеет – подавать на столики, записывать заказ, выбивать счет, отсчитывать сдачу.

– Да. Понятно. Это несколько осложняет ситуацию, а?

– Это делает ее неразрешимой.

– Это делает ее… скажем, трудной?

– Трудной. Сложной. Неразрешимой. Рискованной. И все это одно к одному, не так ли? Можете не напоминать мне, с чего все пошло. Любишь кататься…

Мать, возможно, не прибегла бы к подобной метафоре. Поэтому быстро прерывает его:

– Мне кажется, есть еще один вариант, который не внесет такого раскола в вашу семью.

– Я мог бы попытать счастья в Кенте. Мог бы поездить каждый день туда-обратно и доказать, что это не проблема. Но что касается денег… – Он отодвигает чашку. – Нет. Я большой мальчик, Мириам. Джин отказалась от своих детских мечтаний, а теперь настало и для меня время поступить так же с моими.

– Она просит тебя об этом?

– Она говорит, что мы должны думать о детях, поступать, как лучше для них, а не для нас. С этим я поспорить не могу. Я могу уйти из типографии и годами ездить в Кент и обратно и все равно не добиться никаких успехов. Она сомневается, можно ли рисковать, когда нет гарантии.

– А если что-то было бы гарантировано? Например, твоя работа здесь.

Он задумывается.

– Я не могу просить вас держать мое место. Это было бы несправедливо по отношению к другим работникам. И даже если бы вы пошли на это ради меня, существует слишком много других сложностей, которые надо преодолеть.

Она идет к своему столу, возвращается с блокнотом и говорит:

– Давай перечислим их.

Он протестует, но нерешительно. Говорит, что нужно позвонить Джин и сообщить, что он приедет попозже. И пока он этим занимается, мать принимается за работу, выписывая «за» и «против» и приходя к решению, к которому, без сомнения, пришла в момент, когда увидела первый удар Кеннета по мячу на поле в Майл-Энд-парке. Оксфорд для него

потерян, это правда, но будущее все еще открыто для него с другой стороны.

Они разговаривают. Перебрасываются идеями. Она предлагает. Он возражает. Они спорят о деликатных вопросах. И наконец покидают типографию и едут в ресторан «Под липами» на китайский ужин, за которым продолжают бороться против очевидного. Но мать придерживает в рукаве туза, из осторожности не желая предъявлять его слишком рано. Коттедж «Чистотел» в Спрингбурнах. И Кент.

Коттедж «Чистотел» принадлежит нашей семье примерно с 1870 года. И в настоящий момент в нем никто не живет.

А если, предлагает мать, Кеннет воспользуется коттеджем в качестве базы? Таким образом он сможет жить в Кенте. Что, если он подновит его, подкрасит, подштукатурит, приведет в порядок сад и вообще приложит там руку ко всему, к чему нужно? Это решит его проблему с оплатой жилья. А что, если он будет приезжать в типографию, когда сможет, и станет выполнять свои обязанности по работе в свободное время? Мать будет платить ему, и это снимет хотя бы часть денежных затруднений. Что, если Джин с детьми останутся на Собачьем острове – где Джин сможет сохранить работу, дети продолжат общение с многочисленной родней и друзьями, – а Кеннет станет привозить их в Кент на выходные? Это сведет до минимума нарушение их привычного жизненного уклада, сохранит семью и даст детям возможность бывать на свежем воздухе. Таким образом, если Кен и не получит хорошего шанса пробиться в мир профессионального крикета, он, по крайней мере, попытается.

Мать выступила в роли Мефистофеля. Это был ее звездный час. Хотя действовала она из лучших побуждений. Я и вправду верю, что в глубине души мать хотела только добра. Как, по-моему, и большинство людей в глубине души… Крис зовет:

– Ливи, посмотри!

И я откатываю кресло назад и заглядываю из кухни в мастерскую. Он закончил клетку, Феликс ее обследует. Делает неуверенный прыжок и принюхивается. Еще прыжок.

– Ему бы в саду попрыгать, – замечаю я.

– Верно. Но поскольку сада у нас нет, придется ему примириться с этим, пока он не сменит жилье.

Мы наблюдаем за кроликом: я из кухни, Крис – со своего места рядом с верстаком. По крайней мере, Крис наблюдает за кроликом. Я же наблюдаю за Крисом.

– Что-то в последнее время тихо, – говорю я. – Телефон не звонил уже несколько дней.

Он кивает.

– Значит, новой работы нет? – спрашиваю я.

– Только в Уэльсе.

– И что там?

– Питомник биглей. Если нашей группе удастся этим заняться, меня не будет несколько дней.

– Кто принимает решение? – спрашиваю я. – Заняться или нет?

– Я.

– Тогда займись.

Он накручивает на палец кусочек наждачной бумаги и смотрит на меня.

– Я справлюсь, – говорю я. – Со мной все будет хорошо. Просто отлично. Попроси Макса заглянуть. Он

пуляет собак. А потом мы поиграем с ним в карты.

– Посмотрим.

– Когда ты должен решить? Он кладет бумагу:

– Время еще есть.

–Но бигли… Что, владельцы питомника готовы их отправить?

– Они всегда к этому готовы.

– Тогда ты должен…

– Посмотрим, Ливи. Если не я, то кто-нибудь другой их заберет. Не волнуйся. В лабораторию собаки не попадут.

Он выключает лампу дневного света над верстаком. Феликс возится в клетке. Крис возвращается на кухню.