331

Она выбралась на тротуар, лавируя между мешками, и поплелась в направлении Итон-виллас. Зевнула, потерла болевшее плечо и поклялась выбросить из сумки половину ее содержимого.

Внезапно она остановилась. Черт побери, она же забыла про холодильник!

Барбара снова двинулась вперед, завернула за угол Итон-Виллас. Вопреки всему она надеялась и молилась, не веря, что мольба будет услышана, чтобы этому сыну бабулиного сына удалось разобраться, как доехать из Фулэма до Чок-Фарм на своем открытом грузовичке. Барбара не сказала ему, когда точно привозить холодильник, ошибочно предположив, что будет в это время дома. А поскольку ее не было, наверняка, он спросил у кого-нибудь дорогу. Не оставил же он его на тротуаре? Не бросил ведь посреди улицы?

Добравшись до дома, она увидела, что он поступил совсем иначе. Пройдя по дорожке, обогнув красный «гольф» последней модели и толкнув калитку, она увидела, что сыну бабулиного сына удалось – самостоятельно или с чьей-либо помощью, этого она уже никогда не узнает – перетащить холодильник через лужайку перед домом и спустить вниз на че– я тыре узкие бетонные ступеньки. Так он и стоял, наполовину завернутый в розовое одеяло, одна ножка погружена в нежный кустик ромашек, пробившийся между плиток, которыми замостили площадку перед квартирой первого этажа.

Ухватившись за веревку, которой было замотано одеяло, Барбара пошевелила агрегат, прикинула его вес, который ей придется ворочать, поднимая холодильник наверх по злополучным четырем сту-

332

пенькам возле чужой квартиры, толкая его вдоль фасада и дальше, через сад, до коттеджа. Ей удалось приподнять его на пару дюймов, но от этого ножка с другой стороны еще глубже ушла в ромашки.

После нескольких неудачных попыток Барбара сдалась и, усевшись на деревянную скамейку перед застекленными дверями квартиры первого этажа, закурила. Сквозь дым она рассматривала холодильник и пыталась решить, что делать.

Над головой у нее вспыхнул свет. Одна из застекленных дверей открылась. Барбара обернулась и увидела ту самую маленькую темненькую девочку, которая накануне вечером расставляла тарелки. На этот раз она была не в школьной форме, а в ночной рубашке, длинной и идеально белой, с оборками по подолу и затягивающимися тесемками у ворота. Волосы по-прежнему были заплетены в косички.

– Значит, это ваш? – серьезно спросила девочка, почесывая носком одной ноги щиколотку другой. – А мы гадали.

– Я забыла, что его должны доставить, – сказала Барбара. – А этот идиот притащил его к вам по ошибке.

– Да, – подтвердила девочка. – Я его видела. Я пыталась объяснить, что нам не нужен холодильник, но он и слушать не стал. Я сказала, что у нас уже есть один, и пустила бы его посмотреть, только я не должна пускать в дом незнакомых, когда нет папы, а он еще не пришел. Хотя сейчас он дома.

– Да?

– Да. Но спит. Поэтому я и разговариваю тихо, чтобы не разбудить его. Он принес на ужин курицу, а я приготовила кабачки, и еще у нас были лепешки, а потом он уснул. Мне нельзя никого пускать в дом, когда папы нет. Даже дверь нельзя открывать. Но сейчас-то можно, потому что он дома. Я же всегда могу позвать его на помощь, если понадобится, правда?

– Конечно, – согласилась Барбара и спросила: – А разве ты не должна уже спать?

– Боюсь, сон у меня плохой. Обычно я читаю, пока глаза не закрываются. Только я не могу включить свет, пока папа не уснет, потому что если я включаю свет, пока он еще не спит, он приходит ко мне в комнату и отбирает книгу. Он говорит, что я должна считать от ста до единицы, чтобы заснуть, но, по-моему, гораздо приятнее усыплять себя чтением, как вы думаете? И потом, я могу досчитать от ста до единицы быстрее, чем засну, и что мне делать, когда я доберусь до нуля?

– Да уж, проблема так проблема. – Барбара вгляделась в дверной проем. – А мамы твоей, значит, нет?

– Моя мама поехала к друзьям. В Онтарио. Это в Канаде.

– Да. Я знаю.

– Она еще не прислала мне открытку. Наверное, она занята, так всегда бывает, когда навещаешь друзей. Мою маму зовут Малак. Ну это, конечно, не настоящее имя. Так ее называет папа. «Малак» означает «ангел». Правда, мило? Жалко, что это не мое имя. Я – Хадия, что, по-моему, совсем не так красиво, как Малак. И не ангела означает.

– Это вполне красивое имя.

– А у тебя есть имя?

– С твоего позволения, Барбара. Я живу там, за углом.

Хадия улыбнулась, и на щеках ее заиграли ямочки.

– В том чудесном маленьком коттедже? – Она прижала руки к груди. – Ой, когда мы только переехали, я так хотела, чтобы мы жили в нем, только он слишком маленький. Как игрушечный домик. Можно его посмотреть?

– Конечно. Почему нет? Когда-нибудь.

– А сейчас можно?

– Сейчас? – рассеянно переспросила Барбара. В ней шевельнулось беспокойство. Разве не так все начинается, когда невинного человека обвиняют в жестоком преступлении против ребенка? – Насчет «сейчас» не знаю. Разве тебе не пора спать? И что будет, если твой папа проснется.

– Он никогда не просыпается раньше утра. Никогда. Только если мне снится кошмар.

– Но если он услышит шум и проснется, а тебя нет…

– Я буду здесь, где же еще? – Она лукаво улыбнулась. – Я же буду за домом. Я могу написать папе записку и оставить ее у себя на постели, на случай, если он проснется. Напишу, что ушла за дом. Могу написать, что я с вами – даже ваше имя упомяну, скажу, что я с Барбарой, – и что вы приведете меня назад после того, как я посмотрю коттедж. Как считаете, подойдет?

Нет, подумала Барбара. Подойдет долгий горячий душ, сэндвич с яичницей и чашка питательного молочного напитка. А потом не помешают – если не слипнутся веки, – еще четверть часа наслаждения высокой литературой: надо же узнать, что там пульсирует в обтягивающих джинсах Флинта Саутерна при виде Стар Флексен?

– Как-нибудь в другой раз. – Барбара повесила сумку на плечо и поднялась с деревянной скамейки.

– Видимо, вы устали, да? – спросила Хадия. – Вы, наверное, едва стоите на ногах.

– Точно.

– Папа бывает такой же, когда приходит с работы. Падает на диван и час лежит не двигаясь. Я приношу ему чай. Он любит «Эрл грей». Я умею заваривать чай.

– Да?

– Знаю, сколько настаивать. Все дело в настаивании.

– В настаивании.

– О да.

Девочка по-прежнему прижимала к груди ладошки, словно прятала в них талисман. Ее большие темные глаза были полны такой мольбой, что Барбаре захотелось грубо приказать девочке постараться очерстветь душой – в жизни пригодится. Вместо этого она бросила окурок на каменную плиту, загасила его носком кроссовки и положила в карман брюк.

– Напиши ему записку, – сказала она. – Я подожду.

На лице Хадии появилась блаженная улыбка. Она круто развернулась и ринулась в дом. Полоска света расширилась, когда она вошла в дальнюю комнату. Вернулась девочка меньше чем через две минуты.

– Я прилепила записку к своей лампе, – сообщила она. – Но он, может, и не проснется. Обычно он не просыпается. Если только мне не снится кошмар.

– Да, – согласилась Барбара и направилась к ступенькам. – Нам сюда.

– Я знаю дорогу. Знаю. Знаю. – Хадия проскользнула вперед и бросила через плечо: – На следующей неделе у меня день рождения. Мне исполнится восемь лет. Папа говорит, что я могу позвать гостей. Говорит, что будет шоколадный торт и клубничное мороженое. Вы придете? Приносить подарок совсем не обязательно. – Не дожидаясь ответа, она рванула вперед.

Барбара обратила внимание, что девочка босая. Прекрасно, подумала она, ребенок заболеет воспалением легких, и виновата буду я. Догнав Хадию, Барбара сказала:

– На следующей неделе. Хорошо.

Подойдя вместе с девочкой к входной двери, Барбара разыскала в сумке ключ, отперла дверь и зажгла верхний свет. Хадия ступила внутрь.

– Какая прелесть! – воскликнула она. – Просто чудо! Как в кукольном домике. – Она выскочила на середину комнаты и закружилась. – Как жалко, что мы здесь не живем. Жалко! Жалко!