В Итон-Виллас Линли удивил ее, припарковав «бентли» на свободном месте и выключив двигатель. – Спасибо, что подвезли, сэр, – сказала Барбара. – Что у нас завтра утром? – И открыла дверцу. Он сделал то же самое и, выбравшись из машины, неторопливо осматривал окружающие дома. Во время осмотра зажглись уличные фонари, и освещение выгодно подчеркнуло эдвардианскую старину зданий. Линли кивнул:

– Приятный район, сержант. Спокойный.

– Да. Так когда мне…

– Покажите мне ваше новое жилище. – М захлопнул дверцу.

Покажите? – подумала она. Из груди ее уже готов был вырваться возглас протеста, но Барбаре удалось его подавить.

– О господи. Оно ничего особенного из себя не представляет, инспектор. Вообще ничего. Не думаю, чтобы вы…

– Чепуха. – И он зашагал по дорожке.

Несмотря на все ее сбивчивые возражения и отговорки, Линли двигался вперед, и Барбаре ничего не оставалось, как показывать ему дорогу.

– Необычно, – раздался его голос, пока она шарила в сумке в поисках ключа. – Это специально сделано, Хейверс? Часть общего дизайна для удобства современной жизни?

Она подняла глаза и увидела, что ее маленькая соседка Хадия сдержала свое обещание. Холодильник в своем розовом убранстве, который не далее как этим утром стоял на площадке перед домом, теперь был передвинут и прислонен ко входу в коттедж Барбары. К холодильнику скотчем была прикреплена записка, и Барбара сорвала ее. Написанная изящным почерком, она гласила: «К несчастью не было возможности поставить холодильник в ваш коттедж, так как дверь закрыта. Ужасно сожалею», и подпись – два слова, в первом можно было разобрать лишь «Т», «а» и «й», а во втором – «А» и «з».

– Что ж, спасибо тебе, Тай Аз, – сказала Барбара. Она поделилась с Линли историей о поставленном не на то место холодильнике, закончив словами: – Так что, видимо, сюда его передвинул отец Хадии. Любезно с его стороны, не правда ли? Когда у меня получится… – Войдя в дом, она включила свет и быстренько окинула взглядом коттедж. Розовый лифчик и трусики в зеленый горошек висели на веревке, протянутой между двумя ящиками над кухонной раковиной. Барбара поспешно запрятала их в ящик со столовыми приборами, прежде чем включить свет в гостиной-спальне и вернуться к двери. – У меня тут, действительно, ничего особенного… Сэр, что вы делаете?

Глупый вопрос, потому что Линли, навалившись плечом на холодильник, уже толкал его вперед. И опять, несмотря на все ее протесты и возражения, он не остановился, и ей пришлось помогать, взявшись с другой стороны. Вдвоем они достаточно легко переместили его по маленькой террасе, и кратко обсудили, как лучше переправить его через порог и на кухню, не снимая при этом входной двери. Когда же холодильник наконец встал на отведенное ему место, был подключен, и мотор заурчал, лишь иногда взвизгивая, Барбара сказала:

– Потрясающе. Спасибо вам, сэр. Если нас уволят из-за этого Флеминга, мы всегда сможем пойти в грузчики.

Линли осматривал разномастную мебель ее коттеджа. Заядлый библиофил, он подошел к книжным полкам, взял наугад книгу, другую. Барбара поспешно сказала:

– Макулатура. Только чтобы отвлечься от работы. Он поставил книгу на место и взял любовный роман в бумажной обложке, лежавший на столике рядом с кроватью. Надел очки и стал читать анонс на задней странице обложки.

– Люди в этих книгах всегда живут потом долго и счастливо, так ведь, сержант?

– Не знаю. Все эти истории заканчиваются как раз накануне этой их долгой и счастливой жизни. Но любовные сцены развлекают. Если вам нравятся такие вещи. – Барбара сморщилась, увидев, что Линли прочел название. – Вы хотите есть, сэр? Не знаю, как вы, но я сегодня толком не обедала. Так, может, перекусим?

– Я не возражаю, Хейверс. Что у вас есть?

– Яйца. И яйца.

– Значит, я буду яйца.

– Хорошо, – ответила она и зашуршала в ведре под раковиной.

Повар из нее был никакой, потому что у Барбары никогда не было ни сил, ни времени попрактиковаться. Поэтому пока Линли листал роман о Флинте Саутерне, периодически фыркая и один раз пробормотав: «Господи боже», Барбара сварганила блюдо, которое, она надеялась, сойдет за омлет. Он немножко подгорел и был кривоват, но она сдобрила его сыром, луком и единственным обнаруженным в ведре помидором. Еще она сделала тосты из четырех ломтиков явно черствого – но спасибо, хоть не заплесневелого – хлеба из цельных зерен пшеницы.

Она наливала в чайник горячей воды, когда Линли оторвался от книги:

– Извините, я плохой гость. Совсем вам не помогаю. Где у вас приборы, сержант?

– В ящике рядом с раковиной, сэр.

И тут она вспомнила. Она метнулась к ящику, уже приоткрытому Линли, и выхватила оттуда трусы и лифчик.

Линли поднял бровь, Барбара запихала белье в карман.

– Ящиков не хватает, – беспечно произнесла она. – Надеюсь, вы не против чая в пакетиках. «Лапсанг сушонга» у меня нет.

Линли извлек из царившего в ящике хаоса два ножа, две вилки и две ложки.

– В пакетиках подойдет, – ответил он, неся приборы на стол. Барбара поставила тарелки.

Омлет получился резиновым, но Линли мужественно взрезал его и, подцепив кусок на вилку, сказал:

– Выглядит аппетитно, сержант.

И принялся за еду. Барбара воспользовалась моментом, чтобы унести книгу в дальний конец коттеджа, но Линли, похоже, не заметил исчезновения романа. За столом воцарилось молчание. Поскольку продолжительные раздумья были не в обычае Барбары, через несколько минут молчаливого жевания она все-таки спросила:

– Что?

– Что? – спросил он в ответ.

– Еда, атмосфера или компания? Или вид моего нижнего белья? Между прочим, оно было чистым. Или вас смутила книжка про Флинта и Стар… забыла ее имя?

– Получается, они не разделись, – ответил после некоторого размышления Линли. – Как такое возможно?

– Ошибка редактора. Так значит, они разделись?

– Судя по всему.

– Что ж, хорошо. Тогда я не буду дочитывать. Оно и к лучшему. Этот Флинт действует мне на нервы.

Они вернулись к еде. Линли намазал тост ежевичным джемом, любезно не замечая частичек сливочного масла, оставшегося на джеме от предыдущей трапезы. Барбара с беспокойством наблюдала за своим начальником. В ее обществе Линли никогда не погружался в длительное молчание, всегда стремясь поделиться мыслями, возникающими по ходу расследования, и внезапная перемена беспокоила Барбару.

Она съела еще омлета, намазала маслом еще один тост и налила себе еще чаю. И наконец спросила:

– Это Хелен, инспектор?

– Хелен?

– Да. Вы же помните Хелен. Рост около пяти футов семи дюймов. Каштановые волосы. Карие глаза. Хорошая кожа. Весит примерно восемь с половиной стоунов. Вы спите с ней с ноября прошлого года. Ни о чем вам не говорит?

Он намазал на тост еще джема.

– Нет, это не Хелен, – ответил он. – По крайней мере, это не всегда и не вся Хелен.

– Ваш ответ все разъясняет. Если не Хелен, то что?

– Я думал о Фарадее.

– О чем? О его истории?

– Ее правдоподобие меня тревожит. История так и просится, чтобы ей поверили.

– Если он не убивал Флеминга, у него должно быть алиби, не так ли?

– Весьма удобно, что оно у него столь надежно, когда у других – в лучшем случае страдает пробелами.

– У Пэттен такое же надежное алиби, как у Фарадея, – возразила она. – М у Моллисона, если уж на то пошло. И у миссис Уайтлоу. И у Оливии. Вы же не думаете, что Фарадей убедил Аманду Бекстед, ее брата и соседей дать ложные показания ради его выгоды. И потом, какая ему выгода от смерти Флеминга?

– Прямой – нет.

– Тогда кто? – спросила Барбара и сама же ответила: – Оливия?

– Если им удалось убрать Флеминга с дороги, то мать Оливии с тем большей вероятностью примет ее обратно. Вы не согласны?

–Конечно, – отозвалась Барбара, густо намазывая тост джемом. – После потери Флеминга миссис Уайтлоу, вероятно, сделалась восприимчивее к эмоциональным воздействиям.

– Поэтому…

Барбара подняла измазанный синеватым джемом нож, останавливая Линли;