Оба одеты в одежды из оленьего меха, сшитые бабушкой по старинке.

Дед говорит, что идут не на охоту, а в гости – чтобы зверей не вспугнуть. Некоторых и вовсе не стрелял. Росомаху считал духом-помощником. В детстве была у него ручная росомаха. Вовсе не злая. Игривая как щенок. Доброй улыбкой озарялось морщинистое лицо деда, когда вспоминал о своём питомце. Ещё он говорил, что нельзя обижать гагару.

– Эта птица помогает шаману в Нижний мир спуститься. – Поясняет дед. – Запоминай, и ты камлать будешь.

– Дедушка, я не хочу.

– Так и я не хотел. Но духи могут заставить. После смерти отца-шамана я думал просто оленеводом быть. А потом вдруг на семью беды посыпались, то дядя заболеет, то брат, понял я, что недаром это. Лечить их некому, доктора не понимают природу болезни. Пришлось одеть шубу шамана, бубен сделать и лечить, как умел. Что-то от отца помнил, но многое духи подсказали. Травы изучил.

– Травы знать полезно. А в остальное не верю.

Когда охотились не в лесу, а в тундре, маленькая Нина порой начинала растерянно озираться и спрашивала:

– Дедушка, а как ты дорогу назад находишь? Тундра повсюду белая и солнца не видно.

– А ты примечай любые мелочи. Видишь, куст наклонился к востоку, видишь, бочка пустая валяется, а здесь олени паслись, всё запоминай – на обратном пути примета будет.

Когда дед и внучка возвращались домой, на столе, среди обычных блюд появлялись странные, невиданные ею в городе. Мёрзлая тонко нарезанная рыба, сырой костный мозг. Иногда бабушка пекла лепёшки, смешивая тесто с рыбьей икрой. А ягоды и травы хранила, заливая топлёным жиром. Нине северная еда нравилась, но не вся. Теперь она готовила то, что хотела – попроще и побыстрей.

На девятый день после похорон Акая Нина напекла блинов, пригласила Саню. Когда попили чай, предложила навестить могилу деда. Она знала, что так положено у русских. Смутно помнила, что у нганасан не принято часто посещать кладбище, а если посетил, надо оставить угощение для души усопшего. Нина взяла пачку печенья, упаковку плиточного чая, который дед добывал через знакомых. Нина вычитала в Интернете, что плиточный чай сейчас делают из отходов производства – самой распоследней трухи, объясняла деду. Но тот крепко держался традиции. И добавлял в чай не только молоко, но и соль, и поджаренную на нутряном оленьем жире муку.

Саня и Нина быстро шли на лыжах по насту. Заканчивалась осень. Скоро на Таймыр должна опуститься полярная ночь. Лишь пару часов в сутки на улице будет становиться светлей, но солнце покажется из-за горизонта только в середине января.

– Постоянно здесь лямку тянуть – я бы не выдержал. – Быстро говорил Саня. – Показывал мне знакомый эвенк, как живёт. На нартах стоит шалаш из жердей, обитых оленьими шкурами…

– Балок. – Поправляет Нина.

– Ну да. В балке буржуйка. Матрасы на голом полу. И ездит этот мужик с женой в балке всю жизнь за оленьим стадом. Двадцать первый век! Из благ цивилизации только мобильный интернет и консервы.

– Дедушка хотел, чтобы я так жила… – смеётся Нина, но тут же её лицо становится грустным. – Он считал, что это лучшее в жизни. Много оленей, балок, муж из местных, и чтобы я шаманила.

Саня любовался Ниной. Как ловко она едет на лыжах, в каждом движении – уверенность и сила. А он запыхался. Надо же.

– Помнишь, как твой дед меня хореем от дома гнал? Но я не в обиде – он добра тебе желал. Каждый добро видит по-своему.

– Может быть, дедушка одиночества боялся. Поэтому выдумал, что моя судьба здесь.

– Когда я сюда приехал, меня бедность поразила. – Быстро говорил Саня. – У нас в сёлах обычно дома отделаны красиво. Сайдингом. Окна пластиковые. Заборы высокие. А здесь серые брёвна, доски, иногда клеёнка вместо стёкол. Люди же должны хорошо зарабатывать. Нефть, газ, пушнина, рыба, оленина. Куда всё девается?

– Туда. – Зло сказала Нина, оглянувшись и указав в сторону многоэтажки, которая принадлежала компании. Стояла она на тридцати сваях, чтобы по весне не рухнуть от таянья мерзлоты, и была видна издалека.

– Не мне же. – нахмурился Саня.

– Это я обобщаю, конечно. Но суть ясна?

– Мы, между прочим, дома вам строим. Два трёхэтажных для сотрудников и двухквартирных пятнадцать. Живите, работайте.

– А потом нефть разольётся и всё живое сдохнет. Да и работать сюда приезжают издалека, местным ближе оленеводство.

Истрёпанные ветром лиственницы стали встречаться чаще. Саня давно заметил, насколько северный лес отличается от среднерусского. Деревья выглядели чахлыми, у некоторых кроны и ветки заломлены, словно в отчаянии. Они росли вопреки морозам и ураганам, куда упало семечко – там и суждено мучиться.

За тонкими стволами мелькнуло какое-то сооружение. Саня и Нина вышли на поляну, где покоился старый Акай.

– Вот это да! – Сказал Саня. Нина покосилась на него с неудовольствием.

– Последний аргиш. – Сказала она.

Впереди, на деревянной распорке висела шкура оленя. Рогатая голова пустыми глазницами смотрела на север. Словно олень и впрямь готов сорваться с места и рвануться вперёд. Позади него на земле стоит деревянный ящик. И Саня понял, что в нём лежит старый Акай, такой же, как при жизни, с коричневым морщинистым лицом, в парке, расшитой костяными бусинами. А позади ящика стояла нарта. На ней, завёрнутое в шкуры, хранилось добро, которое пригодится Акаю в последнем странствии. Вещи обыденные. Саня заметил чайник, привязанный поверх шкур, и двуручную пилу. Чайник без дна, а зубья пилы сломаны.

– А почему вещи испорчены? Дай вам Боже, что нам не гоже? – Спросил он и тут же смутился – Нина обидится. Но девушка пояснила:

– Все вещи, которые покойнику отдаём, должны сломаться, умереть в этом мире, чтобы быть исправными в Мёртвых землях.

– Понял. – Пробормотал Саня.

К углам ящика были вертикально прибиты рейки. Две передние соединял обрывок проволоки, на котором болтался медный колокольчик с какой-то надписью. Саня подошёл ближе – старинные буквы сплетались в слова:

«Звонит, потешает, ехать поспешает. 1812 год».

Саня поёжился. Нина положила на нарту упаковку печенья и плиточный чай.

– Смотри, смотри! – Саня показывал в гущу кустарника. – Там какой-то зверь.

Нина бегло взглянула на следы.

– Росомаха. Пойдём. Здесь нельзя долго находиться. Не принято. – Сказала она Сане.

– Добыть бы такую зверюгу. – Заметил он.

На обратном пути Нина молчала, вздыхала. Она думала, что в прежние времена шаманов хоронили высоко на деревьях. Два раза падали их кости наземь из прогнивших гробов, два раза поднимали шамана вверх, только на третий раз предавали земле. И всегда делали это десять шаманов и родственники. Такое она слышала от деда. Но он подобного не завещал. Может быть, потому что их немногочисленная родня не стала бы возиться с костями, да и где найти десять шаманов?..

А Саня думал о жизни, о том, как поедет в отпуск на Кубань. Возьмёт с собой Нину, покажет матери. И пускай ещё одна особа узнает, что есть на свете другие девки – Галя, его бывшая. Нине он о ней не говорил.

А что можно привезти на память с Севера, кроме красавицы? В Дудинке видел всякие бирюльки, панно из меха, амулеты, рисунки. Чепуха. Нужно что-то особенное. И Саню осенило – росомаха, уродливая, хищная, из её шкуры он закажет чучело! Только надо зверя добыть. Если шляется росомаха вокруг могилы, Саня вернётся сюда с ружьишком.

– Санька, на охоту собираешься? – Николай лежал на кровати, подвинув к ногам масляный обогреватель, и читал. Потрёпанных журналов и книг осталось немало от прежних обитателей, Николаю было всё равно, что листать – ему был важен ритуал отдыха. Он выпил, закусил, подвинул обогреватель к постели и читает.

– Не спрашивай под руку. – Отмахнулся Саня.

– Эх, помер Акай и выпить не с кем.

– Как это не с кем? Целая бригада.

– Ты лучше пей один, чем вместе с кем попало. Это Хайям сказал. Кто такой Хайям? Якут, судя по имени. – Рассуждал старый сварщик.