Донёсся скрежет снаружи. Она увидела сквозь занавеску силуэт. Услышала заполошный лай. Тришка с улицы заглядывал в окно, встав на задние лапы. Нягэ заметила, что дед уже не сидит на лавке у окна. Исчез. И травы не дымили, осталась только горстка пепла. Она вернулась в Средний мир.

Нягэ стащила шаманский наряд, который стал неимоверно тяжёлым, обрушила его на лавку. Закрыла печь заслонкой. И снова стала Ниной. Но теперь знала, где находится Саня. Знание открылось просто, словно всегда было, словно Саня перед уходом предупредил, что пойдёт к могиле её деда. Ну, конечно! Увидел росомаху, запомнил, решил добыть невиданного зверя. Нина настолько привыкла к традиции северян избегать кладбищ и опасаться шаманских захоронений, что ей не могла бы прийти в голову идея явиться туда для развлечения. А Сане, чужаку, пришла. И Нина подумала впервые, насколько она и Саня разные.

Нина повесила за печку шубу. Оделась. Нашла в коридоре свои лыжи. Вышла из дома. Полярный день заканчивался. Она думала, что теперь придёт в себя, станет прежней. Но состояние, овладевшее ею не уходило. Тундра говорила с ней, словно воздух был полон незримых существ, и каждый со своим нравом.

– Я просто надышалась дымом. Непонятно, что за травы хранились в шаманской сумке. – Говорила она сама себе вслух, но голос звучал незнакомо. Он стал более звучным, глубоким. Лыжи несли её словно сами по себе. Впереди спешил пёс. Нина ощущала себя частью тундры, словно, махнёт левым рукавом, начнётся ветер, махнёт правым, пойдёт снег. Ветер, снег, деревья, дым из труб, птицы и звери понимали её, и она их понимала. Более того, Нина чувствовала, что в обновлённом мире стала сильней, она может менять его. Насколько далеко простиралась эта власть? Её границы Нине предстояло искать и изучать в трёх мирах. Захватывающее ощущение. Словно она стала повелительницей стихий, Снежной королевой Таймыра. Но за это особенное состояние, за прорывы в неведомое предстояло заплатить. Никаких Нины и Сани на Кубани, а Нягэ одна в тундре. Наконец странное состояние стало отступать.

– Дедушка, ты доволен теперь? Буду сидеть до старости в твоей избе, носить твою шубу, камлать, как ты, а моё счастье где? – Мысленно начала упрекать Нина. И тут же обрывала себя. – Это я сама навыдумывала. А камлала затем, чтобы успокоиться. Могла и без этого шоу сообразить, где Саня. Выстроить логическую цепочку: охота, значит, росомаха, а росомаха, значит, возле могилы деда. И не причём здесь духи. Это вроде бабушкиных историй. Должно быть, старушка не любила дедовых друзей, двух гостей-шаманов, если рассказывала такое:

– Страшные люди. И где дед с ними знакомство свёл? Может, когда ссыльным был в чужих краях. В их племени, если шаман не может справиться с врагом, он собирает части мёртвых тел животных и жилами сшивает куски падали. У существа могут быть оленьи ноги, чтобы быстро бегал, медвежьи лапы, чтобы заломать жертву, и голова мертвеца, чтобы хоть что-то понимать. Бывает, пришивают существу ласты нерпы, чтобы могло плавать, крылья птицы, чтобы летало. А потом шаман оживляет его и отпускает. Чудище это ведомо одной целью – уничтожить человека, ненавистного шаману. Хочешь, сделаем тебе такого слугу? Пусть спит в мерзлоте до чёрного дня.

– Из клочьев собран. На него рукой махни, развалится. – Посмеивался дед.

– Никто не справится с ним, только шаман сильнее нас. – Поясняли гости.

Как верить в такие сказки? Нина ни одного чуда не видела – ни доброго, ни злого. Люди от отчаяния становятся суеверными, вот как она сейчас.

Тришка вбежал в лес и замедлил шаг, он ощутил знакомое зловоние и встал. Нина заметила, что пёс насторожился, но поняла это по-своему и закричала:

– Саня, ты здесь? Я пришла!

Тришка ощутил, что к запаху падали медвежьей, оленьей, человеческой присоединяется запах страха. Существо испугалось. Тришка бодро залаял, оглядываясь на Нину.

– Саня, ты там? – Нина бросилась туда, куда смотрел Тришка. Пёс сначала обомлел, но потом услышал удаляющийся хруст снега – существо убегало. Оно боялось его спутницы. Тришка заголосил торжествующе-яростно, мол, проваливай отсюда!

Он перегнал Нину и готовился взять реванш за свой давний испуг. Но девушка остановилась и разочарованно огляделась. Вокруг только звериные следы.

– Кажется, оленя спугнули. – Упавшим голосом произнесла она.

Тришка носился вокруг, лаял, он знал слово «олень», но не мог объяснить Нине, что она ошиблась. Это не олень, а опасная тварь, её нужно разорвать в клочья, чтобы больше не подкрадывалась. Но Нина махнула рукой и побрела в направлении поляны, где покоился старый Акай. Она не успела увидеть аргиш, как столкнулась с Николаем и Саней. Её друг опирался на плечо старого сварщика, оба пошатывались. Только у Николая физиономия была багровой, пьяной, а у Сани измученной с белыми пятнами обморожения на щеках, потом эти пятна станут красными. Нужно срочно смазать гусиным жиром – так бабушка учила. Николай тащил рюказак и лыжи да ещё и ухитрялся поддерживать Саню. Нина бросилась к ним, подхватила Саню с другой стороны, тот поморщился:

– Я сам. Всё в порядке.

– Ты где пропадал? Почему? Ногу вывихнул? Тебя искали полиция и местные.

– Гул моторов слышал, кричал, а толку не было. Сам найти дорогу не мог. Словно леший водил. Ещё образину какую-то видел.

– Ты зачем на росомаху охотился? Это дедушкин дух-помощник. – Упрекнула Нина.

– Не неси чушь! – Дёрнулся Саня. – Животное и есть животное.

– Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим шаманам. Это Шекспир сказал. Кто такой Шекспир? Ненец, судя по имени. – Философски заметил Николай.

– Саша, это дедушка рассердился. Только я не понимаю, почему он тебя Николаю отдал. – Задумалась Нина.

– Мы с Акаем друзья. Чего мелочиться? – заявил Николай.

– Я не вещь, чтобы отдавать меня. Совсем рехнулись. – Огрызнулся Саня.

Солнце село, но на западе горела тонкая красная линия.

– Если Саню нашла не я, значит могу не становиться шаманкой? Значит, дедушка оставил мне выбор? – Ломала голову Нина, но Саня казался ей чужим. Злой, как будто не рад встрече, говорит обидное. Она, конечно, простит. Но что дальше будет? Саня смотрел под ноги. Его рука на её плече лежала тяжело, как мёртвое животное. Николай горланил песню. А Тришка вертелся вокруг и надеялся, что его чем-нибудь угостят, а не угостят, он найдёт, что стащить.

2023 год.

Сказка

Лесник надвинул кепку, поправил ружьё за спиной и, набравшись смелости, двинулся в ту часть своих владений, где не любил бывать. Деревья тут стояли тесно, живые стволы подпирали мёртвые – высохшие, лишённые коры. В глаза лезли корявые сучья, ноги проваливались меж корней, за ворот сыпались труха и хвоя. Бранясь, отплёвываясь, лесник, наконец, прорвался на поляну, где стояла низкая изба, крытая камышом. Откашлялся и громко выкрикнул:

– Марфа Матвеевна! Нина Гавриловна!

Но обращался он к одной-единственной особе. Старуха жила здесь очень давно. Когда-то, в шестидесятые годы, новый председатель колхоза решил облагодетельствовать её пенсией, и чтобы оформить паспорт, пытался выведать, как зовут лесную жительницу. Зная от местных, что старуха немая, он составил огромный список разных имён, которые зачитал ей, полагая, что та кивнёт, или подаст иной знак при произнесении им её настоящего имени. Старуха выслушала весь длинный список, не моргнув и глазом. Председатель махнул рукой и записал её Октябриной. Сельчане сочли имя нелепым. Но остался обычай при встрече называть старуху разными именами, и даже появилось поверье, что угадавшему подлинное имя сказочно повезёт, потому что бабка – матёрая ведьма. При этом полагалось быть почтительным и к имени присоединять отчество. Лесник следовал этому ритуалу по привычке, а не надеясь на удачу:

– Ида Константиновна! Глафира Христофоровна!

Дверь заскрипела так звучно, что лесник вздрогнул. Старуха выступила из тьмы и уставилась на гостя. Её коричневое лицо, покрытое рубцами глубоких морщин и сетью мелких, казалось нечеловеческим из-за гротескно-горбатого крупного носа и выпяченного подбородка. В провалах глазниц блестели прозрачно-карие, почти оранжевые глаза. Один зрачок, казалось, был больше другого, и пульсировал, то сужаясь, то расширяясь. Лесник давно заметил это, и избегал смотреть бабке в глаза. На голову её был накручен красный шерстяной платок, побитый молью. Одежда состояла из синего ситцевого платья, длинного, но не скрывавшего босых ступней с давно не стриженными скрученными ногтями.