— Его отец знал?

— Он сильно побил Мика. Когда Мик пришел домой, то был весь в крови. Ругался. Плакал. Я подумала, что он на этом остановится.

— А он перенес свою другую жизнь в Лондон.

— Я думала, он изменился. — Нэнси вытерла глаза и высморкалась. — Я думала, он вылечился. Я думала, теперь мы будем счастливы. Ведь мы были счастливы раньше. Правда были.

— Больше никто не знал о переодеваниях Мика? Даже Марк? Кто-нибудь из Нанруннела? Из газеты?

— Нет, знали только мы с Гарри, — ответила Нэнси. — Господи, неужели это никогда не закончится?

— Что ты думаешь, Сент-Джеймс? Закончится или нет?

Джаспер уехал. Они шагали по дороге, одолевая последние десятки метров до дома. На небе уже не осталось ни одного голубого пятнышка. Дебора шла между мужчинами, опираясь на руку Линли, а он смотрел поверх ее головы на Сент-Джеймса.

— Убийство с самого начала казалось нам непреднамеренным, — ответил Сент-Джеймс. — Удар в зубы. Каминная полка. Такое не придумаешь заранее. Ясно, что там была ссора.

— И эту ссору мы пытались связать с профессией Мика. Кто первым подсказал нам это?

Сент-Джеймс мрачно кивнул:

— Гарри Кэмбри.

— У него была возможность. И у него был мотив.

— Ярость из-за женских тряпок?

— Они дрались из-за этого.

— У Гарри Кэмбри были другие проблемы, — вмешалась Дебора. — Разве Мик не собирался модернизировать газету? Не взял ссуду в банке? Может быть, Гарри захотел получить полный отчет о том, как были потрачены деньги? А когда он выяснил, что деньги были потрачены на то, что его больше всего бесило — на другую жизнь Мика, — он не выдержал.

— А как объяснить состояние гостиной?

— Надо же было замести следы, — отозвался Линли. — Вот он и придумал расследование, из-за которого якобы было совершено убийство.

— Однако это не проливает свет на два другие убийства, — заметил Сент-Джеймс. — Опять подозрение падает на Питера. Томми, если Брук не упал сам, его кто-то толкнул.

— Тогда — в бухту и в редакцию.

— Думаю, там мы узнаем правду.

Они миновали ворота времен Тюдоров, остановились в саду, чтобы поздороваться с собакой леди Ашертон, которая убежала от хозяйки, не выпуская мяч из зубов. Линли взял у нее мяч, бросил подальше и стал смотреть, как собака радостно помчалась за ним. Тут распахнулась парадная дверь, и показалась леди Ашертон.

— Ланч на столе, — сказала она и повернулась к сыну. — Звонил Питер. Его только что отпустили, но взяли подписку о невыезде. Он спросил, можно ли ему пожить на Итон-террас. Томми, я правильно сделала, что разрешила? Я ведь не знала, захочешь ли ты?..

— Правильно.

— Он говорил совсем по-другому, не так, как прежде. Может быть, он теперь изменится? К лучшему.

— Изменится. Да, я думаю, что изменится. И я тоже. — Линли почувствовал, как его охватила мимолетная дрожь. Он посмотрел на Сент-Джеймса и Дебору. — Оставьте нас, пожалуйста, на пару минут, — попросил он и благодарно улыбнулся, когда они, не задавая лишних вопросов, пошли к дому.

— Томми, что случилось? — спросила леди Ашертон. — Я чего-то не знаю? О Питере?

— Сегодня я все расскажу в Пензансе, — сказал Линли и увидел, как побелела его мать. — Он не убивал Мика. Мы с тобой это знаем. Но он был в коттедже после Джона. Мик был тогда жив. Это правда. И полицейские должны ее знать.

— А Питер знает?..

Ей не хотелось договаривать, и Томми сделал это вместо нее:

— О том, что я собираюсь поговорить с полицейскими? Знает. Однако и Сент-Джеймс, и я думаем, что сможем сегодня очистить его имя от подозрений. Он рассчитывает на нас.

Леди Ашертон выдавила из себя улыбку:

— Тогда я тоже буду рассчитывать на вас.

Она повернулась и пошла к дому.

— Мама.

До последней минуты он не понимал, как ему будет трудно произнести это слово. Почти шестнадцать лет отчуждения стали пропастью между ними, и, чтобы перейти ее, ему потребовались все его силы.

Она медлила, не снимая руку с ручки двери, и ждала, что он скажет.

— Я был неправ в отношении Питера. И всего остального тоже.

Леди Ашертон подняла голову, и лукавая улыбка коснулась ее губ.

— Ты был неправ? Но, Томми, он — мой сын, и я отвечаю за него. Не вини себя понапрасну.

— У него не было отца. Я мог бы быть ближе к нему, а я не захотел. Мне надо было приезжать домой, проводить с ним больше времени, а мне это казалось выше сил, и я бросил его.

Линли видел, что она все поняла, поэтому ее рука соскользнула с ручки двери. Его мать подошла к нему. Он посмотрел на герб Ашертонов на фасаде, который больше не казался ему забавным анахронизмом, ибо он увидел в нем декларацию силы. Пес и лев сошлись в битве. Пес погибал, но не выказывал страха.

— Я знал, что ты любишь Родерика. Я видел, что ты любишь его. И я хотел наказать тебя.

— Но я и тебя любила. То, что я чувствовала к Родди, не имело к тебе никакого отношения.

— Да нет, я знал, что ты любишь меня. Просто я не хотел тебя видеть и простить за то, какой ты была.

— За то, что я любила кого-то, кроме твоего отца?

— За то, что ты любила его, пока отец был жив. Я не мог не вмешаться. Я не мог это вынести.

Леди Ашертон посмотрела мимо Томми на старинные ворота.

— А я оказалась слабой, — сказала она. — Да, так оно и есть. Жаль, мне не хватило ни благородства, ни храбрости, ни сил, чтобы прогнать Родди, когда я поняла, как сильно люблю его. Томми, я не могла это сделать. Может быть, у какой-нибудь другой женщины хватило бы сил, а я оказалась слишком слабой, слишком зависимой. Я спрашивала себя: что плохого в нашей с Родди любви? Кому мы мешаем тем, что не считаясь с мнением чужих людей, любим друг друга? Он был нужен мне. Чтобы любить его и жить в мире с собой, я устроила из своей жизни множество отдельных комнат — в одной дети, в другой твой отец, в третьей Родди, — и везде я была разной. Чего я никак не ожидала, так это того, что ты вырвешься из своей комнаты и увидишь женщину, которая желала Родди. Никогда не предполагала, что ты можешь увидеть меня такой.

— Какой, мама, настоящей? Ты ведь была живой женщиной. А я не мог это принять.

— Все правильно. Я понимаю.

— Мне нужно было, чтобы ты мучилась. Я знал, что Родерик хочет жениться на тебе. И поклялся, что этого не случится. Ты должна была хранить верность семье и Ховенстоу. Я был уверен, что он не женится, если ты не пообещаешь покинуть наш дом. Вот я и держал тебя тут узницей все прошедшие годы.

— У тебя не было такой власти. Я сама выбрала.

Линли покачал головой:

— Ты бы уехала из Ховенстоу, если бы я женился. — По ее лицу он понял, что угадал правду. Она опустила глаза. — Я знал, мама. И это стало моим оружием. Если бы я женился, ты обрела бы свободу. Поэтому я не женился.

— Ты не нашел подходящую девушку.

— Почему ты не ругаешь меня, ведь я заслужил?

Леди Ашертон помедлила в раздумье:

— Знаешь, дорогой, я не хочу причинять тебе боль. И тогда не хотела. И теперь не хочу.

Ничто не могло потрясти его сильнее. Ни упреки, ни обвинения. Он чувствовал себя хуже некуда.

— Тебе как будто кажется, что ты должен нести весь груз на своих плечах, — сказала его мать. — Ты не представляешь, сколько тысяч раз я мечтала повернуть время вспять; чтобы ты не увидел нас вместе, чтобы я не ударила тебя, чтобы я сделала что-то — сказала что-то, все равно что — и помогла тебе в твоем горе. Потому что это было горе, Томми. Твой отец умирал здесь, в этом доме, а я к тому же лишила тебя матери. Но я была слишком гордой, чтобы повиниться перед тобой. Я думала: что он себе позволяет, маленькое высокомерное чудовище? Как он смеет судить меня за то, что сам еще не в состоянии понять? Пусть покипит немного! Пусть позлится. Пусть поплачет. Тоже мне формалист. Все равно смирится. Но ты не смирился. — Тыльной стороной ладони она ласково дотронулась до его щеки, так что он едва почувствовал ее прикосновение. — Не может быть большего наказания, чем отчужденность между нами. И если бы я вышла замуж за Родди, это не изменилось бы.