— Это твоя вина! — закричала Нэнси. — Папу забрали в полицию. Это все из-за тебя. — Она заплакала и потянулась за сумкой, валявшейся на полу. — Марк, чего ему еще ждать от тебя? Чего? Скажи мне! — Она открыла сумку и стала ворошить все, что было в ней. — Мики. Ох, Мик.

Все еще стоя на пороге гостиной, Марк Пенеллин судорожно сглотнул слюну, оглядывая всех по очереди, пока не остановил свой взгляд на сестре:

— Что случилось с Миком?

Нэнси плакала.

Марк провел рукой по волосам, по подбородку.

— Нэнси, что папа сделал с Миком? — спросил он, озвучив самое страшное.

Нэнси опять вскочила, забыв о сумке, которая упала, отчего ее содержимое рассыпалось по полу.

— Что ты говоришь! Не смей. Это ты виноват. Мы-то знаем. И папа знает, и я тоже.

Марк отпрянул и стукнулся головой о косяк.

— Я? О чем ты? Сошла с ума? Совсем сошла с ума? Какого черта здесь случилось?

— Мика убили, — ответил Линли.

Кровь бросилась Марку в лицо. Он быстро повернулся к Нэнси:

— Ты думаешь, это я? Ты так думаешь? Думаешь, я убил твоего мужа? — Он визгливо расхохотался. — Зачем мне убивать его, если отец уже год, как только об этом и мечтает?

— Не говори так! Не смей! Это ты!

— Ладно. Не веришь, и не надо.

— Я знаю. И папа знает.

— Папа все знает. Он у нас самый умный.

Схватив свой магнитофон, Марк побежал было наверх, но его остановил Линли:

— Марк, надо поговорить.

— Нет! — крикнул тот и продолжил путь. — Выложу все в полиции. Как только моя сестричка настучит на меня.

Дверь с грохотом захлопнулась.

Заплакала Молли.

— Ты хорошо знаешь Марка Пенеллина? — спросил Сент-Джеймс, отрываясь от листа бумаги, на который в течение последних пятнадцати минут заносил впечатления от прошедшего вечера.

Они с Линли были одни в гостиной, в маленьком алькове, располагавшемся прямо над входными дверями. Горели две лампы. Одна — на столике красного дерева, рядом с которым сидел Сент-Джеймс, другая стояла на инкрустированном столе возле окна и казалась золотой на черном фоне. Линли протянул Сент-Джеймсу рюмку с бренди, а свою зажал в ладонях и стал задумчиво потряхивать. Сев в крутящееся кресло, он вытянул ноги и ослабил узел галстука. Потом выпил.

— В общем, не очень. Он одного возраста с Питером. Из всего, что я слышал о нем в последние годы, понятно, что он не стал гордостью семьи. Отец разочарован.

— То есть?

— Ну, как отцы бывают разочарованы в своих детях. Джон хотел, чтобы Марк учился в университете, а тот, не проучившись и года в Рединге, бросил.

— Его исключили?

— Не знаю. Он стал работать барменом в Мэйденхеде. Потом в Эксетере, насколько я помню. Кажется, он играл на барабане в оркестре. Вышло не так, как ему хотелось бы — ни славы, ни денег, ни контракта с записывающей студией. С тех пор он работает в поместье, года полтора уже. Не знаю почему, ведь Марка никогда не интересовало управление поместьем. Возможно, теперь он рассчитывает взять поместье в свои руки, когда отец отойдет от дел.

— Это реально?

— Реально. Однако Марку надо еще многому учиться, кстати, и такому, чему тут не научишься.

— А Пенеллин рассчитывает, что сын придет на его место?

— Не думаю. Джон окончил университет. Вряд ли он рассчитывает, что я передам дела человеку, интересующемуся исключительно конюшнями.

— И больше ничем?

— Он поработал в маслодельнях. На нескольких фермах. Но этого недостаточно.

— Платят ему хорошо?

Линли крутил в пальцах ножку рюмки.

— Ну, как сказать. Однако это было решение Джона. Из его слов у меня сложилось впечатление, что Марк работает недостаточно, чтобы получать хорошие деньги. Собственно, это было единственным предметом разногласий между ними с тех пор, как Марк вернулся из Эксетера.

— Если он держит сына в черном теле, возможно, того привлекли деньги в Галл-коттедже. Знал ли Марк о привычках зятя? В конце концов, у меня такое впечатление, что он живет не по доходам.

— Не по доходам? Ты о чем?

— Вспомни его стереомагнитофон. Похоже, куртка у него тоже не старая. Я не очень-то разглядывал его башмаки, но, кажется, они из змеиной кожи.

Линли подошел к окну и открыл его. Раннее утро было прохладным и влажным, и в тишине он хорошо слышал шум моря.

— Не думаю, чтобы Марк убил зятя, хотя нетрудно представить, что он нашел труп Мика, увидел на столе деньги и взял их. Марк не способен на убийство. Вот взять, что плохо лежит, это да…

В это время Сент-Джеймс читал в своей тетради краткую запись беседы с Нэнси.

— Значит, он мог оказаться в коттедже по другой причине, а обнаружив Мика мертвым, взять деньги?

— Не исключено. Марк способен спланировать ограбление, но он знает, чем это могло обернуться для его сестры, а Марк и Нэнси, как бы они ни вели себя сегодня, очень привязаны друг к другу.

— И все же, Томми, о конвертах он наверняка знал.

— Все знали. Не только служащие Мика, но и жители деревни. Нанруннел ведь небольшой, и в нем ничего не утаишь. Вряд ли он очень переменился со времен моего детства. А тогда, уж поверь, нам все было известно друг о друге.

— Если так, то многие могли знать и о записях, которые Мик держал дома.

— Конечно, отец знал и, вероятно, сотрудники газеты, их не так уж и много.

— Кто они такие?

Линли вернулся к креслу.

— Если не считать Мика, я знаю лишь Джулиану Вендейл. Интересно, она еще работает у него? Прежде она была выпускающим редактором.

В голосе Линли было что-то такое, отчего Сент-Джеймс оторвался от своих записей и поднял голову:

— Джулиана Вендейл?

— Да. Хорошая женщина. Разведена. Двое детей. Ей около тридцати семи сейчас.

— Она могла быть привлекательной для Мика?

— Возможно. Но сомневаюсь, чтобы Мик заинтересовал Джулиану. Она не очень-то думала о мужчинах после того, как десять лет назад муж бросил ее ради другой женщины. Никому не удалось привлечь ее внимание. — Он посмотрел на Сент-Джеймса и грустно улыбнулся. — Знаю на собственном опыте. Это было, когда мне стукнуло двадцать шесть и я был высокого мнения о себе.

— А как насчет отца Мика?

Линли налил себе еще бренди.

— Гарри — нечто вроде местной достопримечательности. Много пьет, много курит, много играет. Язык у него — что у докера. Нэнси сказала, что в прошлом году он перенес операцию на сердце, так что, возможно, он переменился.

— Он близок с Миком?

— Был близок. В последнее время — не знаю. Когда-то я часто бывал в Нанруннеле. Мы виделись с Миком во время каникул.

— Дружили?

— Что-то вроде того. Вместе пили, вместе плавали в море, вместе ловили рыбу, вместе подростками подглядывали за женщинами в Пензансе. А когда я начал учиться в Оксфорде, мы уже не встречались.

— Каким он был?

Линли улыбнулся:

— Он любил женщин, всякие полемики, розыгрыши. Во всяком случае, в юности. Не думаю, чтобы он очень изменился.

— Не исключено, что мотив где-то тут.

— Не исключено.

Линли рассказал Сент-Джеймсу о внебрачных связях Мика, в которых его накануне обвинял Джон Пенеллин.

— Неплохое объяснение тому, что сделали с трупом, — заметил Сент-Джеймс. — Муж расправляется с соблазнителем. Однако это не объясняет беспорядок в гостиной. — Сент-Джеймс собрался было сделать очередную запись, однако положил ручку. Усталость брала свое. Казалось, будто в глаза насыпали песок, и он понимал, что еще недолго будет сохранять способность трезво мыслить. Тем не менее ему не давало покоя что-то, о чем он забыл и что должен был вспомнить, пока не поздно. Поерзав на стуле, он обратил внимание на стоявший в гостиной рояль и вспомнил, как леди Ашертон подошла к нему. — Томми, а мама ничего не рассказывала тебе о журналистской работе Мика? Может быть, Нэнси говорила с ней?

— Нэнси говорила со мной.

— Ну…

— Это не точно, но у меня сложилось впечатление, что Мик возлагал большие надежды на свою последнюю работу. И наверняка разрабатывал свою тему не для собственной газеты. Даже точно, что не для собственной.