Вот я ему и сообщил прямо в лоб, чтобы сразу — не размазывая тонким слоем. Валерьянку и прочее, правда, тоже заготовили. Но он воспринял очень выдержанно. Опыт — однако, и детишки — они тоже очень разные бывают, а он повидал немало, и кроме того. Вон, военный иконостас какой! Когда я спросил, где служил, то оказалось, что в разведке, из-за хорошего знания немецкого языка. Служил переводчиком и участвовал в допросах пленных немцев. Даже несколько раз ходил к ним в тыл. Но переводчиком старались зря не рисковать. Сорви-голов много, а хорошего переводчика, поди поищи.
Надо будет их с отцом познакомить, пусть пообщаются. Будет что им вспомнить, да и разница в возрасте чуть более десяти лет не столь ощутима. К тому же прадед сможет лучше понять, как обстоят дела со мной. А то сразу рассказать про всю будущую историю не могу, и ни к чему. Постараюсь сделать всё, чтобы не повторилась.
В общих словах пояснил, сколько мне лет и как здесь очутился. Сказал, что не стану много рассказывать о будущем, и надеюсь, что оно уже не будет таким, что в «мирное время» убыль населения превысила военную.
По лицу видел, что это его поразило. Так и вправду, он видел войну без прикрас, из окопа. И знал про то, как тяжело давался каждый шаг вперёд. Сколько полегло в тех боях, а ещё — сколько мирных жителей было убито и замучено фашистами и их пособниками. Сам видел спалённые села и деревни, и их жителей согнанных в одно строение и сожженных там.
Осознать что-то сопоставимое в мирное время, человеческое сознание просто не в состоянии. Трудно представимо, но наши гениальные творцы шоковой терапии и всего последовавшего — сумели. И прадед, наверно, это ощутил чутьем старого войскового разведчика, многократно присутствовавшего на допросах пленных.
Постепенно у нас с ним установились ровные отношения, но я сразу сказал, что буду общаться с ним, как положено ребёнку и правнуку. Ни к чему менять общение при личном общении и на людях, так как это прямой путь спалиться на мелочах. Я уже привык к такому общению и не стоит его изменять.
Прадед счёл это весьма разумным и после этого мы очень неплохо с ним общались. Близости и взаимопонимания за столь короткий срок никак не могло установиться, но контакт постепенно налаживался. Он мне рассказал об их московской жизни и довольно откровенно, так как дедушка постоянно хмыкал, в подтверждение.
Немного рассказал о своей семье и родословной. То есть то, что у нас нечасто затрагивалось в разговорах, так как дедушка нервно относился к ним. Теперь понятно из-за чего, я же обычно не старался выяснять то, о чём остальные не желают беседовать. Фотографии видел и сведения о семьях знал, но детали были скрыты.
Оказывается прадед из дворянской семьи и его отец был директором одной из московских гимназий. Мать дочерью немецкого инженера жившего и работавшего в начале века в России. После революции тот уехал обратно в Германию, и семья не могла поддерживать с ним связи. А после войны, если и остались там родственники, то они о семье прадеда, а они соответственно о тех — не знали ничего.
Теперь ясно, откуда у него такое знание немецкого языка. Вот, как-то никто его семью и не думал притеснять, и они спокойно учили детишек в советских школах, а прадед ещё и воевал в разведке. Семья оставалась в Москве и никуда не эвакуировалась, а продолжала работать все эти тяжёлые военные годы. И помогали прабабушке растить маленькую Наденьку.
Прабабушка Вероника Степановна — тоже происходила не из рабочих и крестьян, а из семьи интеллигентов. И её тараканы стали понятнее. С детства, обитавшая в рафинированной обстановке, и тут дедушка Павел, простой и крепкий мужик, труженик с сильным характером, а ещё и отслуживший в армии. Гремучая смесь, они были обречены на непонимание.
Прадед, похоже, это тоже прекрасно понимал и с некоторой долей юмора рассказывал мне. Бабуля, правда, не раз пыталась вступиться за маму, но прадед её останавливал. И, в конце концов, пояснил, что он рассказывает не ребёнку, и потому должна быть полная ясность в семейных делах.
Понятно, почему дедушка не рвался переезжать в Москву. Да и раньше, подозреваю, ему тоже предлагали подобное по работе. А почему бабуля не хотела переезжать, уже труднее понять. Жаль, она сейчас после переезда будет так нужна здесь, а то бы её отправить пообщаться с прабабушкой, было бы совсем не лишним. Но это стоит записать и выкроить ей как-то недельку-другую для такой поездки. На больший срок, не получиться, я без неё как без рук.
Про себя не стал рассказывать, а просто пообещал познакомить, когда джуниор придет на занятия. Было странно наблюдать, как у прадеда укладывалась такая мысль. А после тот уже познакомит Всеволода Никитича со всей остальной семьей. Они тоже должны заниматься сборами к переезду и наверно будут дома, взяв отгулы или отпуск.
За разговорами мы засиделись допоздна и успели ещё поужинать, прежде чем я пошел спать. Прадеда решено было уложить на диване в нашей комнате, а Верочка пока поспит на раскладушке в комнате родителей.
А утром понедельника продолжили сборы и увязывали все оставшиеся книги. Дед Мороз вспомнил, что зима — на дворе январь месяц, и всё-таки подморозил грязь. Снега не было, и погода самая подходящая для перевозки вещей. Дедушка позвонил в трест и договорился, что после обеда будет бортовая машина ГАЗ-51, так что они начнут перевозить сначала книги и прочую мелочёвку, которую пока будут складировать там в чуланчике. Мебель можно будет перевозить позднее, когда подходы в квартире освободится от выгруженных вещей.
Казалось бы, вещей не так много, но все набегались выносить их в машину. Пришли и Верочкины подружки, живущие неподалёку, и друзья семьи. Первый борт ушел, а вещей было ещё прилично, и как они умещались в шкафах и не создавали такого нагромождения понять сложно. Я старался помогать, не мешаясь под ногами, в остальном от меня пользы, как от козла молока. Джуниор тоже включился в процесс перевозки и привел нескольких одноклассников. Я бы с ними поболтал с удовольствием, так как с некоторыми не виделся более года, но они таскали вещи к вернувшейся машине, а наши остались на месте в домике, чтобы разгружать вещи из следующей поездки.
Суматошный день, и к вечеру, когда все наши вернулись из домика, то буквально падали с ног. Благо кормилец холодильник был на месте, и прадедушка разогрел наготовленное ещё в прошлом году, а также подъедали остатки праздничного изобилия. Всем взрослым, кроме Верочки, налили коньячку для бодрости духа и пополнения сил. Поужинали, чем бог послал. Завтра нам с Всеволодом Никитичем придётся сходить в магазины. Благо я всё знаю, где и что покупать. Пока не до изысков, будем питаться скромненько и всухомятку несколько дней. До тех пор пока не обустроимся.
Быстро поели и все разбрелись спать, а мы с прадедом в комнатке смогли немного пообщаться перед сном. Я ему рассказал про московскую комиссию из минпросвета. И про их попытки вытянуть меня и всю семью в Москву. И пояснил, почему, именно, мы отказались. Рассказал про некоторых предателей работающих на западные разведки, не называя их имён, и про легальных шпионов, которыми кишит Москва. А мне не хочется попасть в сферу их внимания. Могу пострадать не только я, но и вся семья.
В нашем относительно небольшом городе меньше возможностей для их спецслужб работать легально под прикрытием дипломатического иммунитета. Да и городок будет с весьма ограниченным допуском посторонних лиц. Семья по большому счёту ничего серьёзного и не знает, я старался их не посвящать в какие либо тайны. За исключением участия в секретных разработках, что неизбежно.
Потому хорошо охраняемый городок наиболее подходит для жизни нашей семьи. Я бы и их с прабабушкой желал видеть обитающими тут же, но, к сожалению, они вряд ли сами захотят переехать, а какое право я имею распоряжаться их жизнью. Они уже привыкли к своей жизни и в этом возрасте менять что-либо необычайно трудно.
Всеволод Никитич подтвердил, что вряд ли бы согласился переехать и оставить Москву. Он всю жизнь прожил в ней, и не мыслит иного места жительства. Да и Вероника Степановна ни за что не согласится.
