Осторожно шагая по рыбной куче, Санька прошел к носовому люку, взялся обеими руками за железную ручку крышки, открыл ее и по вертикальной лестнице спустился в кубрик.

Глаза, привыкая к полумраку, постепенно различили небрежно застеленную койку, тумбочку на деревянном полу и напротив, в углу, железную печку. «А где же аккумулятор с лампочкой? — подумал Санька. — От него было так светло в кубрике». Он вспомнил, как они с отцом темными летними вечерами, когда плашкоут стоял где-нибудь у причала, сражались в шашки. Веселым, азартным был отец. И койка у него была всегда прибрана. А на печке Санька варил чай и уху в медном котелке, что дала мать. А вот Силин, принявший шкиперское место отца, видать, был не таким. Аккумулятора Санька что-то не видел, и лампочки тоже, вместо нее на крючке висел фонарь «летучая мышь».

«Есть ли еще керосин в фонаре», — усмехнулся Санька. Снял фонарь, проверил. Керосину в фонаре было много. А вот дров в ящике возле печки и каменного угля почти и не оказалось. Дров всего два полена. «Ладно, хватит подтопить печку», — решил Санька, нащупывая в кармане полушубка сунутый ему отцом коробок спичек. Топорик для колки дров лежал у печки. И вода была в чайнике на тумбочке рядом с железной кружкой. Можно нагреть и попить с морозу кипятку.

Конечно, если б отец не торопился, он бы и о дровах не забыл, и заварку для чая взял. Любил Санька пить чай в кубрике, когда плавал летом, видно, от отца привычку перенял.

Вскоре в печке заполыхало пламя, и, когда чайник нагрелся до того, что из носка его пошел струйкой пар, Санька вылез на палубу сказать отцу. Но то, что он увидел, испугало его. Впереди рокотавшего своим бойким мотором «жучка» плавали здоровенные плоские льдины. Сверху они были слегка присыпаны снегом.

Свет уходящего дня тускло подсвечивал их ломаные, точно из стекла, сколотые края, и Санька знал, что это означало. Льдины пришли из глубины моря. Вчера их нагнал сюда ветер, а сегодня они кружили здесь, увлекаемые прибрежным течением, и, кто знает, что сейчас было в Саввено.

Санька пробрался к отцу и увидел его мрачное, посиневшее от холода лицо. Санька знал, о чем сейчас думал отец. Его выдавал беспокойный прищур глаз, устремленных вперед, к темневшему у берега мысу. Там, за мысом, на скалистом берегу стоял большой рыбацкий поселок Саввено, и у самой воды — рыбокомбинат. Ну, а как там было, на море?

Словно в подтверждение мыслей отца, одна из льдин, которую вежливо обошел «жучок», неожиданно развернулась и острым краем шваркнула по борту плашкоута. Раздался скрежет. Потом снова стало тихо, и над ровной, чуть колеблющейся громадой воды раздавался лишь хлопотливый рокот «жучка».

— На плашкоуте?! — донеслось с катера.

— В порядке! — отбил условными взмахами рук отец.

— Пробоины нет?

— От такой-то?.. — Отец ругнулся, наверное, больше от холода, чем от никудышного вопроса, и отправился в кубрик.

Санька видел, как вскоре пошел густой дым из узенькой железной трубы над палубой, ощутил горьковатый запах угля. «Поджаривает отец, согреться хочет… Пусть», — подумал он, крепко сжимая штурвал. Сейчас, когда кругом белели островки этих коварных льдин, глядеть надо было в оба.

Берег снежным туманом тянулся слева по борту. До него было километров пять, не меньше. Капитан «жучка» нарочно шел мористей, чтобы спрямить путь и выгадать время. Но выгоды что-то не получалось. Санька глядел в море и видел, как там сгущается тьма. Валами серой ваты она катилась от горизонта, все приближаясь и приближаясь к берегу. «Когда придем в Саввено, будет уже темно», — заключил он и неожиданно подумал: «А как же со школьным вечером? Опоздаем, выходит?»

Но тут снова шваркнуло льдиной по борту, и из люка показался отец.

— Что, поджимает? — спросил он, подбегая к Саньке. — Иди погрейся.

— Ладно… — Санька с беспокойством смотрел на выступающий в море высокий скальный мыс. Еще с километр, может быть, полтора, и катер начнет обходить его. «Не уйду я никуда, пока не увижу, что там за мысом, — твердо решил Санька. Он стоял, переминаясь с ноги на ногу, и хлопал рукавицами. — Скорей бы уж этот мыс».

Мгла на море стала сгущаться раньше, чем предполагал Санька. Когда «жучок» с плашкоутом подошли к мысу, валы темной ваты, катившиеся с горизонта, находились уже на близком расстоянии. Но льдов не прибавилось. Было немного их и за мысом. На сердце отлегло. Санька заметил, как и отец оживился. Даже с катера раздалось:

— На плашкоуте!.. Как вы там?

Это для бодрости, Санька понимал. Он с еще большим ожесточением стал переминаться с ноги на ногу и бить рукавицей по рукавице. Вгляделся пристальней и впереди увидел чистую полосу воды. Скоро Саввено. Вдали уже проглядывались домишки.

— Иди, Сань, погрейся. Иди, — сказал отец. Да Саньку теперь не надо было и упрашивать. Схватившись за веревку, он быстро перебежал рыбью кучу и скрылся в провале люка.

В кубрике было тепло и уютно. Бока раскаленной печи разогнали полумрак, и Санька, садясь на койку, подумал, что не надо зажигать фонарь. Он долго щурился на красный бок печи, думал, что тот здорово похож на румяное яблоко… И потом как-то вдруг оказалось, что это не яблоко, а люстра на потолке их школьного зала. Ребята, готовясь к празднику, подвесили к ней красные колпачки, и она засияла алым светом. Потом Санька услышал, как грянул за сценой школьный оркестр. Открылся занавес, и перед всеми, кто сидел в зале, появилась Метелкина из параллельного шестого «А». На ней были белые туфельки и платьице балерины. Метелкина разбежалась по сцене, закружилась, точь-в-точь как метель на улице, и удивленный Санька, сидевший с ребятами в пятом ряду, увидел, как она поднялась, полетела, кружась по залу, и опустилась на пол прямо перед Санькой.

— Саша Кротов, я приглашаю тебя танцевать, — сказала Метелкина.

— Меня? — опешил Санька.

— Да, тебя. Сегодня великий праздник трудящихся всего мира, и ты должен танцевать.

— Да я же не умею, — смутился Санька.

— А я тебя научу.

И не успел Санька опомниться, как снова грянул оркестр, и Метелкина, крепко схватив его за руки, понеслась с ним по залу.

В дверях появились Санькины мать и отец, они смотрели на танцующего Саньку и радостно смеялись. А потом кто-то в коридоре пережег электрическую пробку, и люстра погасла. И оркестр перестал играть. Только бил барабан: «бум… бум…»

Санька сначала не понял, где бил барабан, он просыпался с трудом. А когда открыл глаза, вскочил с койки. Это ударяли льдины об обшивку плашкоута.

На палубе Санька чуть не растерялся от страха. Кругом было темно. И в этой кромешной тьме он наконец увидел льдины. Они белели и спереди и по бокам. Санька побежал на корму и увидел их сзади.

— Беда, Сань, — тихо проговорил отец. Он точно врос в палубу и стоял не прямо, а как-то странно согнувшись.

— Что, папаня, схватило тебя опять? — встревоженно спросил Санька, берясь за штурвал.

— Беда, Сань, — тихим, тусклым голосом повторил отец. — Льдины.

Санька уже и без того понял, что они попали в ледяную ловушку. Вид воды спереди, когда они находились у мыса, обманул их. Наплывавшая с горизонта тьма скрыла тогда от глаз льды у берега. А когда катер с плашкоутом приблизились к этим льдам, отступать было некуда: льды поджимали и с моря.

— Не падай духом, Сань, перебьемся, — пытался утешить отец. — Вон оно, Саввено-то, недалеко, гляди, огни.

Но плашкоут уже почти не двигался. Санька это чувствовал по буксирному тросу. Трос то натягивался и гудел, как певучая струна, и это означало, что катер не может вытащить плашкоут из скопища льдин, то бешено прыгал по льдинам и по воде, когда катер, продвинув плашкоут вперед, вдруг застопоривал ход сам.

— Эх, была бы на «жучке» рация, сообщили бы саввенским, — с горечью произнес отец.

— Они и так должны знать… Увидят. — Санька угрюмо кивнул на огни «жучка».

— Могут увидеть, а могут и нет. Хорошо, если увидят, сообщат нашим, те меры примут. А сами они не смогут. Сами льдами прижаты. И откуда они взялись, эти льды, в такую рань?